Расследователь. Предложение крымского премьера - Страница 17

От тоски хотелось завыть или разбить кому-нибудь морду. Но те, кому стоило бы разбить морду, были очень далеко и высоко… «Вертушка» ушла. Два сержанта стояли и смотрели ей вслед. Это была почти катастрофа.

И вот, когда они уже собирались возвращаться в казарму, над горами появилась черная точка. Точка росла, приближалась, приобретала контуры вертолета. Снова вспыхнула надежда…

– Не, – сказал усталый «летун», – не возьму. Некуда. Мне еще раненых с двух точек снимать… Не возьму. Может, следующий борт.

Вяло, медленно крутились лопасти…

– Может, следующий борт, – повторил вертолетчик, потом посмотрел в глаза Соболеву. Посмотрел – и понял. Понял, что творится в душе солдата, который оттарабанил полгода в Афгане и рвется домой, в Союз. Они – сержант Соболев и безымянный старлей-вертолетчик – были ровесники или почти ровесники.

Они были еще очень молоды, но война сделала их старше и мудрей.

Старлей помолчал несколько секунд, потом спросил:

– Убитых-раненых будешь грузить?

– Я хоть черта буду грузить, – ответил Сергей.

– Полетели…

Они собирали раненых по горам… Садилось солнце. В гулкий, наполненный воем и грохотом грузовой отсек Соболев и напарник-артеллерист грузили носилки с ранеными. Он запомнил это на всю жизнь… На одной из точек подобрали парня – сапера. Он подорвался на мине вместе со своей овчаркой. Взрывом ему выбило глаза, собаке оторвало ухо. Голова сапера была забинтована почти целиком.

Только бескровные губы все шептали что-то в изувеченное ухо собаки. Пес не слышал хозяина, тот пытался повернуть его голову другой стороной, но в тесноте отсека это было очень трудно… Пес иногда скулил, и глаза его выражали человеческую тоску.

В Баграме они опоздали на транспортный борт. Виноват в этом был пьяный прапорщик, отвечающий за посадку… Он все перепутал по пьяни, а потом орал:

«Вы что – охренели? Самолет вас ждать не будет!…» А «ИЛ-76» уже начал свой разбег по полосе, и Соболев в отчаянии выбежал на бетонку авиабазы, преграждая путь огромной махине. Пилот что-то кричал и показывал кулак за стеклом кабины… тот «ИЛ» ушел в Ташкент без него. Прапору – крысе тыловой – разбили морду, но это ничего не изменило.

– …Без вас самолет не взлетит, Сергей Васильевич, – сказал Филатов.

Соболев произнес:

– Благодарю.

– Сергей Васильевич, – сказал Филатов. Он как-то упорно не замечал, что Соболев занят своими мыслями. – Сергей Васильевич, как вам наш Обнорский?

– Ваш Обнорский? Нормальный мужик ваш Обнорский.

– Нормальный-то он нормальный, но… несколько… э-э… неуправляемый.

– Неуправляемый, – механически повторил Соболев, – неуправляемый…

– Совершенно. Проблем создает море – не очень умеет считаться с… э-э… реалиями. Точнее – не любит.

Минуя здание аэропорта, две «вольво» выскочили на летное поле и поехали к серебристой сигаре «боинга» вдали.

– Пожалуй, это тот человек, который мне нужен, – прошептал Соболев.

В кабинете Обнорского зазвенел телефон. Телефон был «прямой», звонок шел, минуя секретаршу. Этот номер Андрей сообщал не всем. Обнорский снял трубку.

– Андрей Викторович, – пророкотал в трубке голос крымского премьера. – Соболев беспокоит… Не забыли еще?

– Я, конечно, старый склеротик. Да еще и контуженный, но вас, Сергей Васильевич, помню… Вы опоздали на самолет?

– Если бы! К сожалению, не опоздал. Лечу, – вроде бы весело ответил Соболев, но Андрей понял, что разговор предстоит серьезный. На его столе все еще лежали две черные папки с «делом Горделадзе». Обнорский машинально положил на одну из них руку… И вдруг вспомнил сон, в котором капитан Кукаринцев играл на бандуре «Реве и стогне Днипр широкий».

– Лечу, Андрей Викторович, лечу. А жаль… Не договорили мы с вами.

– Про «дело Горделадзе»? – спросил Обнорский.

– Именно про «дело Горделадзе»…

– Да что же о нем толковать? Вот найдется ваш Горделадзе через недельку-другую, и тогда…

– Уже нашелся, – жестко перебил Обнорского премьер.

– Ого! Вот неожиданность… Тема, значит, исчерпана?

– Он нашелся в лесу, в ста километрах от Киева. Без головы, – произнес премьер негромко. И замолчал.

Молчал и Обнорский. Машинально он раскрыл папку и увидел плакатик с черным контуром головы и призывом: «Найдите Горделадзе». Вот, значит, как обернулось.

– Эту информацию, – продолжил Соболев, – пока держат в секрете… Да и я знаю о ней, скорее, случайно… И, строго говоря, не имею права вам об этом говорить… Вы меня понимаете?

– Да, я вас понял, Сергей Василич. Ценю ваше доверие… Скажите, а может быть, это и не Горделадзе вовсе? Опознание проводили?

– С опознанием есть некоторые сложности. Обезглавленный, сильно разложившийся труп… Сами понимаете. Но с очень высокой степенью вероятности можно предположить, что это все-таки тело Горделадзе. Об этом пока не говорят, потому что обстановка сильно накалена, да и опознание действительно еще не проведено… Но обнаружение тела многое меняет. Вы согласны со мной?

– Да, это многое меняет… Если, разумеется, тело принадлежит Горделадзе.

– В свете новых обстоятельств не хотели бы вы заняться продолжением расследования?

– Нужно подумать, – сказал Андрей и захлопнул папку. «В свете новых обстоятельств» черная голова Горделадзе на плакате выглядела весьма зловеще. – Нужно подумать, Сергей Василич… Если тело принадлежит Георгию Горделадзе, то продолжить расследование представляется разумным. Но есть еще и другие аспекты.

– Какие? – быстро спросил Соболев.

– Чисто технические. В первую очередь – деньги.

– А если будут деньги?

– Тогда, конечно, можно попробовать…

– Значит, вы принимаете предложение?

– Я сказал только, что мне нужно подумать.

– Хорошо, Андрей Викторович, думайте. Я перезвоню вам вечером.

Вечером Обнорский сказал:

– Да, мы возьмемся.

– Отлично, – бодрым голосом откликнулся Соболев. В нарочито бодром голосе чувствовалась усталость. – Отлично. Нам нужно будет встретиться и обговорить детали… Вы сможете прилететь в ближайшие дни в Киев? Завтра – послезавтра?

– Завтра – нет, а послезавтра, пожалуй, смогу.

– Отлично. Позвоните мне, как надумаете. Ближайшие два-три дня я буду в Киеве, мы встретимся и обговорим все детали.

Черная папка так и осталась лежать на столе Обнорского. Сдавать ее в архив было рано.

Из Питера улетали в дождь. Низкое висело небо, и дождинки стекали по слегка запотевшему стеклу иллюминатора… Полетели Обнорский и Повзло, Зверев продолжить расследование отказался сразу и категорически.

– Да почему, Саша? – удивился Обнорский. – В деле появился новый оборот…

– Это какой же? – скептически спросил Сашка.

– Труп.

– Ага – труп… А сколько трупов находят на Украине ежегодно?

– Не знаю. Наверное, много…

– Я, Андрюха, тоже не знаю. Но думаю, что действительно очень много. Почему твой Соболев решил, что этот безголовый жмурик и есть Горделадзе?

– Пока не знаю. По телефону мы это не обсуждали… Но, думаю, есть какие-то основания так считать.

– Э-э, нет, Андрюша… Основания будут тогда, когда экспертиза даст заключение, что труп принадлежит Георгию Горделадзе.

– А если экспертиза даст такое заключение? – спросил Андрей. Участие Зверева в расследовании было очень желательно – в своем деле Сашка был классный специалист, опер «по жизни».

– Если экспертиза даст заключение, – ответил Зверев, – то можно будет и поработать. Но навряд ли такое заключение возможно.

– Почему?

– Да потому, что если даже это тело Горделадзе, в чем лично я сомневаюсь, опознать его будет очень трудно. Коли убийцы не поленились отрубить голову, то, скорее всего, они уничтожили и все прочие приметы, по которым его можно идентифицировать. Я бы, по крайней мере, так и поступил… Так что копайте без меня. И – привет «всаднику без головы».