Рассказы Геродота о греко-персидских войнах и еще о многом другом - Страница 1

Эта книга не совсем соответствует замыслу той серии, в которой она выходит. Это не малоизвестный автор и не малоизвестное произведение. Геродот — имя знаменитое; даже те, кто только слышал о нем, знают, что он был «отец истории».

Кто интересовался им, тот знает больше: он жил в V веке до нашей эры, то есть в пору высочайшего расцвета древнегреческой культуры, когда строился Парфенон, а Эсхил, Софокл и Еврипид ставили свои трагедии; он написал историю греко-персидских войн — а победой в этих войнах с могущественным врагом, грозившим Греции тяжким порабощением, греки гордились больше всего; он предпослал своему рассказу о греко-персидских походах и сражениях огромное вступление о том, как возникла и что собой представляла персидская держава, и этим его вступлением до сих пор благодарно пользуются историки Древнего Востока.

Но даже те, кто не только интересовался им, а и читал его, редко задумываются о том, каким подвигом была его «История». Один большой ученый, специалист по античной историографии, не оставивший без внимания, пожалуй, ни одного самого малого историка древности, Ренессанса или нового времени, писавшего о Древней Греции, никогда ничего не написал только об «отце истории» Геродоте. Объясняя это, он выражался примерно так: «Если нас спросят, возможно ли описать события, при наших отцах потрясшие целую страну, не располагая при этом никакими письменными документами, а только расспросами стариков да случайными памятными надписями; возможно ли вдобавок к этому описать историю всего Древнего Востока за пятьсот, а то и за тысячу лет до тебя, объехав часть этих стран, но ни слова не понимая ни на одном из их языков, — то мы твердо ответим: невозможно. А Геродот это сделал. Значит, перед нами чудо, а чудесами наука историография не может заниматься».

Здесь, однако, не сказано еще о двух вещах — о самых простых, но самых необходимых для читателя.

Во-первых, Геродот интересен. Те, кто читали его только по-русски — если они не профессионалы-специалисты по древней истории, — не могут этого должным образом почувствовать. Может быть, они не признаются себе в этом, но Геродот для них скучен или хотя бы скучноват — особенно во второй половине его сочинения, где речь идет собственно о войне, походах и битвах. Здесь слишком много подробностей, слишком много имен и названий, ничего не говорящих рядовому читателю и лишь отвлекающих от главного. Для античных читателей Геродота, которые знали все эти места, о которых он писал (если не своими глазами, то по рассказам), и помнили эти имена, восприятие было иным, это богатство подробностей радовало их, а не отвлекало.

Во-вторых, Геродот приятен своим языком и стилем. Он писал не на общепринятом греческом литературном языке (который в его время еще не сложился), а на диалекте, который ощущался как более поэтический и чуть-чуть напоминающий древнего Гомера. Он писал не обычным греческим стилем с развернутыми уравновешенными фразами, а старинным, нанизывающим короткие предложения в длинные, как бусы, ряды. Передать по-русски его диалект, конечно, невозможно; передать его стиль, конечно, возможно, но переводчики считали это ненужным: по их мнению, он слишком отвлекал бы читателя от содержания, а содержание у историка казалось им главным. Его переводили не как писателя, а как источник сведений о Древней Греции и Древнем Востоке. Таковы были все три русские перевода Геродота: И. Мартынова (1826–1827), Ф. Мищенко (1885–1886), Г. Стратановского (1972): все они переводили исторический стиль Геродота на деловой канцелярский стиль своего времени. Это было не совсем справедливо.

Мне захотелось поправить эту несправедливость. Это значило: предложить русским читателям не перевод, а пересказ Геродота, рассчитанный на восприятие читателя-неспециалиста, который знает о Древней Греции и Востоке то, что когда-то в школе проходил по истории, и редко больше того.

Такой пересказ означает, во-первых, сокращение, а во-вторых, выбор стиля. Сокращение, отказ от мелких подробностей и, наоборот, пояснения о таких предметах, которые греческому читателю были понятны, а русскому непонятны, — это было делом нетрудным. Девять «книг», на которые в древности было разделено сочинение Геродота, стали десятью рассказами (первая книга сама разделилась на две), каждая по объему сократилась вчетверо, а для удобства читателя рассказы и главы были снабжены ориентирующими заглавиями.

Выбор стиля был труднее. Можно было сохранить геродотовский нанизывающий синтаксис и старинный язык. Тогда получилось бы что-то похожее на русскую прозу XVIII века: «Когда перс с персом встретится на улице, то легко можно узнать, одинакового ли они состояния, ибо тогда вместо взаимного приветствия они целуются в уста; когда один из них несколько ниже, то целуются в щеки; когда же один гораздо низшего звания, то он падает другому в ноги. А из всех народов наибольше почитают они себя, потом живущих в ближайшем соседстве, потом отдаленнейших соседов, и так далее, наименее же тех, кои от них далее всего: ибо, полагая себя из всех гораздо наилучшими, они рассуждают, что все другие причастны доблести по мере отдаленности от них и кто от них обитает всех дальше, тот и всех хуже…» Я примерился и почувствовал, что в коротком отрывке такой пересказ приятен, но двести страниц такого стиля будут для непривычного читателя утомительны.

И тогда я предпочел противоположную крайность: переложить Геродота не только с языка на язык, но и с стиля на стиль. Сократить геродотовские фразы так же, как пришлось сократить геродотовские сюжетные подробности: чтобы они были короткими, легкими и местами, если удастся, немного ироничными. Не притворяться, будто мы с читателем вживаемся в образ Геродота-повествователя, а представить себе, что мы любуемся им со стороны, сохраняя собственный взгляд и на него, и на предметы его повествования. Собственный взгляд, выраженный в собственном языке. А чтобы язык был наш собственный, простой и здравый, а не расхожий газетный или канцелярский, пришлось стараться самому; успешно ли — читатель рассудит сам.

Я сделал этот пересказ много лет назад, представляя себе, что я пишу для школьников: так, как я хотел бы рассказывать об этом собственным детям. Потом части этого пересказа вошли в мою книжку рассказов о древнегреческой культуре «Занимательная Греция». «Занимательная Греция» предназначалась тоже для детей, но скоро оказалось, что ее с интересом читают и взрослые. Может быть, взрослый читатель примет и этот эпизод из истории занимательной Греции — рассказы Геродота о греко-персидских войнах и еще о многом другом.

М. Л. Гаспаров

Царствование Креза: 560–546 гг. до н. э.

Начинается повествование Геродота несколько неожиданно.

Было у греков сказание: царь богов Зевс влюбился в дочь аргосского царя Ио. Богиня Гера, супруга Зевса, была ревнива: она обратила царевну Ио в корову и напустила на эту корову лютого овода. Овод гнал ее посуше и по морю далеко-далеко до самого Египта. Здесь он оставил ее в покое, и здесь она родила Зевсу сына, от которого потом, много поколений спустя, произошли самые знаменитые греческие герои.

Было у греков и другое сказание: царь богов Зевс влюбился в дочь финикийского царя Европу. На этот раз он сам обратился в прекрасного быка и явился перед царевной, гулявшей по берегу моря. Царевна стала играть с ним, села на него верхом, а он вдруг бросился в море и с Европой на спине поплыл сквозь пенящиеся волны. Так он плыл с нею до острова Крита; здесь он оставил ее, и здесь она родила ему сына Миноса, о котором тоже было много сказаний, но нас они сейчас не касаются. А по имени этой Европы получила название целая часть света.