Рассказы Берты Туппенхаук - Страница 1

Лиса-обманщица была наконец убита, шкурка с неё снята, и в домике у старосты мы справили по рыжехвостой шумные поминки. Время стояло глухое, осеннее, за день все порядком устали, поэтому никто не хотел долго засиживаться. Когда пробило одиннадцать, все стали собираться по домам. Староста предложил мне лошадь. Это было очень любезно с его стороны, но я отказался. Проезжая дорога делала большой круг, и я предпочёл идти на лыжах прямиком через лес. И вот с ружьём и с лисьей шкуркой за спиной я отправился в путь.

Лыжная тропа была отличная. Днём немного подтаяло, вечером подморозило, и глубокий снег покрылся плотным настом. В небе светил месяц и весело подмигивали звезды. Что ещё может желать путник?

Я быстро; мчался по лесистым холмам и берёзовым рощам. Вершины деревьев, побелевших от инея, переплетались ветвями, и над головой у меня сверкал блестящий серебряный свод. Было очень тихо. Лишь изредка раздавалось то уханье совы, то визгливый лай лисиц, затеявших драку, то лопотанье зайца — может, он жаловался на стужу, а может, испугался крика совы.

А потом опять всё стихало. И только шарканье лыж нарушало тишину ночи.

Вдруг, где-то совсем близко, послышался скрип полозьев, и вскоре со мной поравнялись лёгкие низенькие сани. Я посторонился, чтобы дать дорогу, но незнакомец, сидевший в санях, придержал лошадь и заговорил со мной.

По ружью и лисьей шкурке у меня за плечами и по моей охотничьей шапочке он сразу догадался, что я охотник, и сказал, что только что, когда он ехал вдоль высокого берега реки, он видел стаю волков. Волки шли по льду на эту сторону. Если я потороплюсь, то, пожалуй, успею их догнать.

Поблагодарив его, я двинулся дальше в путь.

Крутой склон холма, спускавшийся к реке, порос еловым лесом и густым кустарником. Лыжи сами несли меня вниз, ветки хлестали по лицу, в глазах всё мелькало и рябило. Я летел вихрем, и не различая дороги, ничего перед собой не видя, и, прежде чем успел что-нибудь сообразить, наскочил на пень.

Одна из лыж сломалась, ружьё отлетело в сторону, а я сам растянулся на снегу, да так, что с головой зарылся в сугроб.

Несколько минут пролежал я оглушённый. Потом попробовал встать, но почувствовал такую сильную боль в левой ноге, что не мог сделать и шагу.

Кое-как, ползая на коленях, я обшарил кругом снег и наконец нашёл своё ружьё. Опираясь на него, как на палку, я спустился вниз к реке.

Тут я притаился за бугром и с нетерпением охотника стал поджидать волков. Скоро они появились. Их было пять, они медленно шли друг за другом по берегу. Подпустив стаю шагов на сорок, я нажал правый курок моей двустволки. Ружьё дало осечку. Нажал левый курок, но слишком поспешно — порох вспыхнул, и пуля ударилась о вершину ели, стоящей на другом берегу.

Испуганные волки, вытянув хвосты, полным ходом умчались в глубь леса.

Раздосадованный, вылез я из своего убежища и, поминая недобрым словом проезжего, поплёлся по берегу, пытаясь понять, где же я нахожусь. К великой моей радости, я скоро заметил на другом берегу лёгкий дымок, поднимавшийся над верхушками деревьев, и крышу, мелькнувшую между елями.

Ну, наконец-то знакомые места! Это мыза Туппенхаук. Хозяин её работает в том самом имении, где я живу.

Домик весело светился в темноте всеми своими оконцами. С трудом, сильно хромая, я перебрался на другой берег, еле-еле дотащился до двери, толкнул её и вошёл в комнату, облепленный снегом с головы до ног.

— Силы небесные! Кто это? — испуганно вскрикнула старая Берта Туппенхаук и выронила нож, которым она резала окорок.

— Добрый вечер, Берта, — сказал я. — Да ты не бойся! Разве ты не узнаёшь меня?

Берта всплеснула руками:

— Ах, это вы, господин студент!.. Ну, и напугали же вы меня! Смотрю — дверь открывается, и на пороге стоит кто-то белый… А время-то глухое, самая полночь.

Я рассказал ей в двух словах о том, что со мной случилось, и попросил послать кого-нибудь из её сыновей в имение за лошадью и санями.

— Ну, не правду ли я говорила, что волков лучше не трогать, — проворчала старуха. — Сколько раз предупреждала — не ставьте на волков капканы, не то худо будет! Да мне не верили. А вот и Пер Нордигорен в прошлом году сломал себе ногу, а нынче — вы!.. Теперь небось все поверят старой Берте. Да уж кто-кто, а волк никому не прощает обиды…

И, бормоча что-то себе под нос, она направилась в угол, где стояла большая кровать. Оттуда по всему дому разносился разноголосый семейный храп. Старая Берта наклонилась над белокурым пареньком, лежащим с краю, и принялась его будить.

— Вставай, вставай, маленький Ула! Надо сходить в имение за лошадью для господина студента. Вставай, говорю!

— А-а-а! — сладко зевнул белокурый Ула и повернулся на другой бок. Он любил хорошо поспать и не видел необходимости отказывать себе в этом удовольствии из-за всяких пустяков.

Прошла целая вечность, пока он вздыхал, зевал, что-то невнятно бормотал и протирал глаза. Наконец он вылез из-под разноцветного тряпья, и натянул штаны, влез в куртку. Но парень никак не мог взять в толк, что от него требуется, и только когда ему было обещано несколько монет за труды, в голове у него слегка прояснилось.

Пока Берта вела переговоры с сыном, я осмотрелся по сторонам. Чего только не было в этой хижине! И ткацкий станок, и прялка, и старые колоды, служившие, как видно, вместо стульев, и метлы, и кадки, и полуобтёсанные топорища, и куры на насесте, и мушкет на стене, и сохнущие чулки под потолком, и ещё множество разных вещей — всего не перечесть.

Выпроводив за дверь парнишку, Берта уселась рядом со мной возле очага.

Она была в праздничном наряде — синяя кофта, обшитая блестящей шёлковой тесьмой, чёрная юбка в складку, чепец с развевающейся сзади кисеёй.

Лицо у Берты было широкое, скуластое, кожа отливала желтизной, раскосые глаза смотрели так, что казалось, будто они пронизывают насквозь. Увидев её, каждый сказал бы, что она похожа на колдунью. А что касается жителей округи, так никто в этом и не сомневался.

— Послушай, Берта, уж не ждёшь ли ты гостей? — спросил я. — Очень уж ты принарядилась!

— Нет, я никого не жду, — сказала Берта. — Я сама вот только домой вернулась. Знаете, как бывает: идёшь к одному, а по дороге позовут ещё пятеро — того лихорадка трясёт, этот ногу повредил, у кого ребёнка сглазили, у кого лошадь занемогла. А кто поможет? Берта! Всё Берта!