Рассказы - Страница 52

Бравур качал ногой в воздухе и упорно молчал.

– Ну же, Бравур, – подбодрил филантроп. – Не стесняйтесь. Скажите мсье, кем бы вы хотели быть сегодня ночью.

– Мне и так хорошо, – отвечал Бравур.

– Вы уверены? – вскричал Ахилл Дюпон-Марианн. – Но каждый из нас, даже если он очень счастлив, в глубине души лелеет какую-то тайную надежду, какую-то давнюю мечту. . . Ну же. . . Говорите. . .

Бравур зарделся, пожевал губами и наконец сказал:

– Я хотел бы быть филантропом.

– Что. . . что вы говорите?

– Я хотел бы быть филантропом, – повторил подметальщик, и глаза его насмешливо вспыхнули под кустистыми бровями.

Ахилл Дюпон-Марианн чуть было не возмутился при мысли, что этот мужик, пусть даже во сне, хочет отнять у него его роль. Но вскоре он понял, насколько лестным для него было желание этого неотесанного человека. Он почувствовал, как его подняло, возвеличило это дерзкое желание. Стать Ахиллом Дюпон-Марианном было для Бравура немыслимым, возможным только во сне, чудом. Ему хотелось этого, как ребенку хочется достать луну с неба. Всем своим дряхлым плебейским телом он тянулся к этому. Но сколько бы он не выбивался из сил, расстояние было непреодолимо. Милый Бравур! Как ему отказать, как не подать милостыню этой иллюзии? Со слезами на глазах, с дрожащими от волнения губами Ахилл Дюпон-Марианн протянул руку подметальщику и сказал:

– Согласен!

И у него возникло сладостное ощущение, будто он отдал свое тело на съедение трудящемуся классу.

Миош, послюнив палец, немедленно принялся листать свой словарь:

– Феникс, Филадельфия. . . Филантроп, ну вот. . . «Формула 724». Я сейчас настрою аппарат, поставлю у вашего изголовья, и в эту ночь вы будете филантропом, милый мой, это такая же правда, как и то, что меня звать Миош.

Бравур вяло помахал на прощание и ушел из замка, волоча ноги.

Ахилл Дюпон-Марианн не спал целую ночь. Он все время думал о Бравуре, который сейчас жил жизнью филантропа в замке из розового известняка, с винтовой лестницей, залом тысячи гвардейцев, залом флейтистов и с каменными мешками для любовников. Эта мысль странным образом нарушила привычки благодетеля. Несмотря на убеждения своего ума, он беспокоился.

Он крутился в кровати. В конце концов он встал, оделся и отправился в деревню, спящую под небом, усыпанным мерцающими звездами. Он долго бродил вокруг домика, где жил Бравур.

Луна ярким светом заливала стену, увитую плющом. Ахилл Дюпон-Марианн прижался ухом к закрытым ставням, и ему показалось, что он слышит могучий храп подметальщика. «Он храпит, – подумал он, – и сейчас он счастливый филантроп, в то время как я дрожу от холода у него под дверью». Эта мысль его рассердила. Он был зол на себя за эту ночную прогулку.

Гремя цепью, залаяла собака. Ахилл Дюпон-Марианн поспешил вернуться домой.

На следующее утро он вызвал Бравура в лабораторию Миоша. Подметальщик вошел развязной походкой, покачивая головой и устремив взгляд в пустоту. Он улыбался каким-то внутренним видениям и казался пьяным.

– Ну как? – спросил Ахилл Дюпон-Марианн сдавленным голосом.

– Я был филантропом, – сказал Бравур.

И он глупо засмеялся.

– Ну что я говорил? – вскричал Миош, с торжеством сверкая очками.

– Помолчите, Миош, – сказал филантроп. – Позже мы займемся вами и я вознагражу вас по заслугам. А сейчас меня интересует только Бравур.

И он продолжал:

– Итак, Бравур, вы были филантропом?

– Да.

– И вам понравилось?

– Черт возьми!

Бравур облизал губы.

– И что же вы делали, будучи филантропом? – продолжал Ахилл Дюпон-Марианн.

Бравур закрыл глаза и начал рассказывать бесцветным голосом:

– О, это было красиво. . . Я спал в отделанной мрамором комнате среди шелка. . . Я лакомился фруктами. . . Слушал музыку. . . Мне принадлежали и замок, и земля. . . Другим я говорил: «Ну как?» А они отвечали: «Хорошо, наш благодетель!» А я раздувался от радости.

Я был розовый, упитанный, с зеленой ермолкой на голове. Во рту у меня был вкус конфеты.

Когда я уходил, подметальщики пели, в такт орудуя метлами: 166 Анри Труайя Филантроп «Будем, будем подметать для него, Отметем все горести, все печали. . . »

– А кем был я в вашем сне? – поинтересовался филантроп.

– Подметальщиком, – ответил Бравур. Ахилл Дюпон-Марианн подавил досаду. Его злость удивила его самого. Стоит ли обижаться на непочтение к нему всего лишь в каком-то сновидении? Мог ли он отказать этому несчастному в перемене ценностей, такой же фиктивной, как и временной? Сделав над собой усилие, он сказал дружеским голосом:

– Хорошо, Бравур. Я рад за вас. Но в следующую ночь вам, очевидно, захочется побыть кем-то другим?

– Нет, – отвечал Бравур, – я хочу остаться филантропом.

– Ну как хотите, – сказал филантроп.

Он отослал его несколько более резко, чем ему хотелось бы.

Миош энергично потирал руки.

– Вот видите, – воскликнул он, – благодаря весьма недорогому аппарату я предупреждаю социальные революции. Я устанавливаю равенство, братство. Я убиваю зависть. Я спасаю мир. . .

– Давайте не преувеличивать, – заметил Ахилл Дюпон-Марианн.

– Подумайте, что было бы с Францией, если бы у Людовика XVI был аппарат, который позволил бы ему при минимальных расходах удовлетворить, тщеславие будущих санкюлотов.

Все пользуются привилегиями, но по очереди. Дневная бригада. Ночная бригада. . .

– Как бы там ни было, – возразил Ахилл Дюпон-Марианн, хитро улыбаясь, – дневная, как вы ее назвали, бригада была бы в гораздо более выгодном положении.

– Вряд ли, – сказал Миош.

Эта реплика удивила филантропа. Неужели Миош считает, что мираж ничем не хуже реальности? Теория забавна.

– Ну а если бы я расплатился с вами только во сне? – пошутил филантроп.

Миош недовольно поморщился, оттопырив губу и изрек:

– Возможно, это было бы лучше!

Но Ахилл Дюпон-Марианн уже достал свою чековую книжку и снял колпачок со своей авторучки из массивного золота, усыпанной бриллиантами, изумрудами и рубинами.

– Отдайте мне ручку, и этого будет достаточно, – сказал Миош.

Более месяца ушло на изготовление пятисот аппаратов, необходимых для населения замка.

Ахилла Дюпон-Марианна лихорадило. Он представлял себе, насколько захватывающим будет такой широкомасштабный эксперимент. После нескольких пререканий с Миошем он наконец согласился, что изобретение ученого может изменить мир. Возможно, благодаря его личной инициативе все человечество в сновидениях сможет забыть неурядицы каждодневной жизни?

Возможно, будущие поколения будут ему благодарны за применение этого «винтового утешителя», как говорит изобретатель Миош? Может, им обоим воздвигнут памятники? Как можно оставаться равнодушным к такой многообещающей перспективе?

Когда все «утешители» были готовы, смазаны и налажены, Миош сделал окошечко в двери своей лаборатории, и к нему выстроилась жаждущие заказать сновидение. Клиенты по очереди подходили к окошку, делали заказ и получали из рук Миоша аппарат, настроенный на нужный сон. С гордостью шеф-повара, которому льстит аппетит гостей, Миош объявлял:

– И одно морское путешествие! И охота в компании Президента республики! И филантроп!

И еще один филантроп! Еще целая группа филантропов!

Ахилл Дюпон-Марианн вел учет заказов. К концу дня он смог отметить, что девять десятых его служащих желают быть филантропами. Четверо или пятеро подростков пожелали увидеть любовные сны. Несколько нервных горничных заказали путешествия или светские приемы. Но все серьезные люди были единодушны: ночь они хотели посвятить филантропии.

Это подавляющее единодушие в заказе сновидений обеспокоило Ахилла Дюпон-Марианна. Он задавался вопросом, какими будут его служащие утром, после альтруистических сновидений.

Результат превзошел все самые мрачные его предположения.

На следующий день, когда он, как обычно, отправился в поселок, его встретили только насмешливые и дерзкие взгляды. Он начал задавать вопросы. Ответы отличались грубой откровенностью. Да, все, кто видели себя филантропами во сне, были счастливы. Они от души повеселились, от души поели, от души попили, от души побездельничали несколько часов. Ахилл Дюпон-Марианн был напуган скандальным представлением этих людей о его особе и о его жизни. У них, как и у Бравура, он спросил, каким они видели его в своих снах. Ответы были уничтожающи. Одни видели его лакеем, другие – конюхом, третьи –