Рассказы - Страница 13

Возвращение из Версаля

 Возвращение из Версаля Жоржу стоило увидеть людей, толпившихся в большом зале, где были выставлены «произведения искусства и мебель из наследия госпожи Л.», чтобы понять, что торги в следующее воскресенье будут весьма значительны. Он искоса взглянул на жену и со страхом заметил жадный блеск в ее глазах. Ни он, ни она еще не бывали на аукционах, но их приятель Бергам часто повторял, что, обладая чутьем, в Версале за бесценок можно отхватить прекрасные вещи, поэтому они и решили попробовать счастья, да и случай выпал подходящий: они только что отремонтировали квартиру, перекрасили стены, и теперь сразу стали заметны ужасные недостатки в оформлении комнат. Жорж считал, что в гостиной обязательно нужна какаянибудь картина, чтобы заполнить простенок между окнами; Каролине же хотелось украсить свою комнату комодом в стиле Людовика XVI. А здесь у них просто в глазах рябило от всевозможных секретеров и круглых столиков с ценным покрытием, инкрустированных письменных столов, столиков, расписанных в итальянском стиле, источенных шашелем кресел, сумрачного блеска картин известных живописцев в золотых рамах. И теперь они с сожалением думали, что денег, отложенных на этот случай, им вряд ли хватит. Повернувшись к Каролине, Жорж пробормотал:

– У меня такое впечатление, что нам это не по карману! Здесь выставлены вещи только для богатых коллекционеров!

Она упрекнула его в извечном пессимизме и, слегка склонив голову, двинулась дальше за людьми, обходящими экспонаты. У нее было лицо человека, который, рассматривая все это, давно пресытился, и кто-либо другой на месте ее мужа принял бы ее за знатока-антиквара.

Их окружала элегантная шумная толпа. Знатоки отмечали номера в своих каталогах. Время от времени Каролина замечала:

– Прекрасный секретер!

Или же:

– Взгляни на этот чайный столик, какая прелесть!

– Да, да, – бормотал он. – Но они нам ни к чему!

Его же интересовали главным образом картины. Хотя по профессии он был инженерэлектронщик, но полагал, что разбирается в живописи. В общем, он предпочитал классических мастеров, даже когда речь шла о живописи немного манерной, как выставленные здесь картины. Он как раз хотел обратить внимание Каролины на акварель, изображающую горный пейзаж, но она вдруг, будто ведомая каким-то тайным чутьем, бросилась к кучке людей, толпившихся в десяти шагах от них возле эстрады. Заинтересовавшись, он тоже пошел за ней и через головы нескольких посетителей рассмотрел комод красного дерева в стиле Людовика XVI. Подняв на него глаза, Каролина прошептала:

– Ты видел, Жорж? Мой комод!

Лицо ее светилось такой радостью, что он почувствовал к ней нежность.

– Комод действительно прекрасен, – согласился он.

– И именно такого размера, как нам нужно! А какие стройные линии! Какая строгость!

Какая изысканность!

– Нужно рассмотреть его поближе!

Они пробрались между любопытными, но какие-то двое, мужчина и женщина, стояли перед самым комодом, будто защищая подступы к нему. Они не отходили, и Жоржу с Каролиной пришлось их потеснить. И тогда они увидели комод во всей его красоте. Он стоял на четырех витых ножках, окованных медью; три больших ящика, столешница из серого мрамора с серыми прожилками. Жорж только наклонился, чтобы лучше рассмотреть резьбу, как Каролина крепко сжала его руку и прошептала:

– Смотри, смотри быстрее!..

- Куда?

– Вон там. . . Справа. . .

Он выпрямился, проследил за взглядом Каролины и увидел лица мужчины и женщины, которые не давали им пробиться к комоду. Он вдруг ощутил холод в груди. Двое стариков, на которых он смотрел, будто застыли в немом, длящемся часами созерцании.

Лицами и одеждой эти двое так резко выделялись среди остальных посетителей, что сначала можно было подумать, будто они случайно забрели в зал погреться. Женщина – крохотная, сгорбленная, столетняя старушонка. Яркое сияние люстр освещало ее высушенное, как у мумии, лицо, на котором под тонкой, полупрозрачной кожей выпирали кости. Зрачки – две капли мутной воды между кровянистыми веками. Среди глубоких морщин щель вместо рта. На этой мертвой голове торчала какая-то странная черная шляпка – смесь лент, меха и перьев. Костлявые плечи закутаны в широкую фиолетовую шаль с бахромой. И словно подчеркивая ее немощь, на пальце сиял вправленный в перстень изумительной красоты зеленый самоцвет.

Мужчина, такой же старый, как и женщина, но выше и не такой сгорбленный, как она: у него был суровый профиль с хищным носом и кустистые брови. Кожа на лице изборождена многочисленными морщинами. В уголке губ – большая бородавка. На руках червями извивались вены. Плащ из темно-коричневого драпа спадал ему ниже колен. В руках он держал старую шляпу, и голый череп цвета слоновой кости, обрамленный венчиком седых волос, блестел.

– Как ужасно стареть! – прошептала Каролина, беря Жоржа под руку.

Возможно, старики догадались, что молодые говорят о них. Они засеменили прочь, поддерживая друг друга. И Жорж почувствовал, как тиски вокруг сердца разжимаются.

Именно тогда он заметил картину, висевшую над комодом. Большое законченное полотно, заполненное крохотными фигурками с перекошенными от ужаса лицами, которых небесный ангел сдувал в раскаленную бездну ада. Были здесь и судьи в рубашках с веревками на шее, и грешницы с оголенной грудью и окровавленными бедрами, банкиры, у которых сыпалось золото из рваных карманов, вояки с поломанными мечами, скряги верхом на свиньях. . . На втором плане виднелись вспаханные поля, приветливые деревни, горы, вершины которых терялись в туманной дымке. А выше, среди пены облаков сияли божественные весы. Но в правом углу картины полотно было разорвано, кое-как заштопано, и на этом месте грязно-коричневой краской было нарисовано что-то наподобие разваленной крепостной стены или скалы. Жорж отступил на шаг, прижмурился и застыл, околдованный чарующей наивностью композиции.

– Это, наверное, какой-то фламандский художник XV века, – предположил он. – Один из учеников Ван Эйка или Ван дер Вейдена. .

Он подозвал служащего, попросил каталог и начал его спешно листать.

– А! Вот! Номер сто семнадцать: «Фламандская школа XV века. Живопись на полотне, наклеенном на картон; повреждение в нижнем правом углу картины: 1,57x1,05 м». Вот видишь, я не ошибся! А ты что скажешь, тебе нравится?

– Картина очень красивая, только такая мрачная и печальная, что совсем не подойдет к нашему интерьеру, – ответила Каролина.

– Серьезно?

– Конечно, серьезно.

– Не понимаю тебя! Посмотри хорошенько! В каждом из этих лиц целая драма. Какое удивительное сочетание мук, страха и подлости! Кажется, тебе уже все известно и вдруг замечаешь новую деталь! Такую картину не надоест рассматривать всю жизнь!..

Чем больше он распалялся, тем с большим недоверием смотрела на него Каролина. Наконец он сказал:

– Я уверен, что не ошибаюсь!

 Она надула губки и спросила:

– А я что, ошибаюсь насчет комода?

– Нет, нет, – пробормотал он. – Комод тоже хорош. А может, нам немного повезет, и мы сможем приобрести и то и другое?..

В нескольких шагах от них люди становились в очередь к лысому коротышке в очках в черепаховой оправе, который давал объяснения. Очевидно, это был мэтр Блеро, официальный оценщик. Жорж с женой и себе пристроились за людьми, но когда подошла их очередь, первой заговорила Каролина:

– Комод в стиле Людовика XVI – действительно XVIII века?

– Нет, мадам, – ответил мэтр Блеро. – Но это очень красивый комод, элегантный, легкий. . .

– А как вы думаете, какую цену могут на него назначить на аукционе?

– Рассчитывайте на три-три с половиной тысячи.

– А номер сто семнадцать, картина фламандской школы? – спросил Жорж.

– К сожалению, она в плохом состоянии, – ответил мэтр Блеро. – Повреждение в нижнем правом углу, неумелые подрисовки. . . Думаю, около двух с половиной тысяч. . .