Расщелина - Страница 20
Одна против всех. Мэйра и Астра разговаривали с теми, кого они по праву могли назвать отцами своих детей. Юный монстр, которого Мэйра вытащила из ямы, сжал камень, размахнулся и ударил старуху по темени. Так произошло первое убийство, записанное в истории мужчин. Самое первое они предпочли замолчать. Наверняка были и другие. Не помянуты и первые погибшие монстрики.
Труп старухи бросили орлам на скале Убиения.
Парни пошли к себе в долину. Некоторые из девиц, освободившихся от власти старухи, отправились с ними. Мэйра и Астра вернулись в свои пещеры. То есть хотели вернуться.
События развивались и в других местах. Покинув свой наблюдательный пункт утром, Мэйра и Астра оставили детей на попечение подруг, не очень разбиравшихся в происходящем. Эти женщины видели, как дразнят парней девицы вредной старухи, как парни гонятся за ними. Утес Расщелины вдруг оказался весь забит двуногими, но не разобрать какими. На скале Убиения как будто разгорелась драка. Убийства старухи сторонницы Мэйры и Астры не заметили. Лишь увидели, как какие-то женщины, не разобрать какие, устремились к берегу. Монстры с частью женщин удалились за гору. На скалу Убиения зачем-то потянулись орлы.
Дети, которых Мэйра и Астра оставили с подругами, вели себя все беспокойнее. Гонца им никто не выслал. Что делать? Наконец женщины собрали детей и двинулись к скале Убиения. Там несколько орлов раздирали клювами и когтями труп, явно не детский. Орлов дети испугались, принялись вопить. Птицы спустились к берегу, где путь им преградили враждебно настроенные женщины. В них полетели камни. Старухи отдавали своим сторонницам недвусмысленные приказания — разделаться со всеми, со взрослыми и с детьми. Море рядом, утопить в нем детей — проще простого. Сбежать, бросив детей, женщины не могли. Не подозревая о заговоре, имевшем целью их уничтожение, они взмолились о помощи. О враждебности лагеря старух они, разумеется, знали, но что в головы старух взбредет идея кого-то убить — такого они все же не могли себе представить.
Женщины Мэйры и Астры с детьми рванулись к своим пещерам, но путь им преградили противницы. В этот момент две группы женщин столкнулись в драке как настоящие враги. Безвыходность положения придала женщинам Мэйры и Астры храбрости и сил, они прорвались сквозь слабенькую линию наступления врага и заняли оборону на входе в пещеру, где, к счастью, было заготовлено много палок и сучьев на топливо и валялось достаточно камней.
Мэйра и Астра прибыли, когда их группа находилась в пещере. Пещеру осаждала орущая толпа врагов, которых поощряли криками с пляжа старухи.
Группы оказались примерно равными по силам, ибо «сражение» у входа в пещеру продолжалось до темноты. Мэйра, убедившись, что люди ее в пещере в безопасности, оставила их и бесстрашно направилась сквозь вражеское оцепление на пляж к старухам, уже понявшим, что одна из них куда-то исчезла, но не знавшим куда. Мэйра пригрозила старухам неизбежной смертью, если произойдет хоть еще одно убийство или даже если те только помыслят об убийстве. В рассказе об этом противостоянии большое внимание отводится орлам. Крылатые хищники спланировали от скалы Убиения и расселись на скалах как раз над лежащими старухами, откуда принялись поглядывать вниз. Угрожающе, как сообщают предания. Орлы знали, что Мэйра и Астра — друзья монстров, сообщали хронисты. Эпизод этот в обеих хрониках, мужской и женской, озаглавлен «Прибытие орлов» и излагается в том смысле, что именно это прибытие и склонило старух по крайней мере проявить сговорчивость и покладистость.
Мэйра решила, однако, что лучше убрать ненавидимых всеми новых детей с берега, хотя бы временно. Она вернулась в свою пещеру, вооруженная лишь собственными смелостью и авторитетом, молча прошла через толпу выкрикивавших оскорбления противниц, обвинявших новых детей в настырности и неуправляемости, и вывела своих из пещеры. Они направились к скале Убиения, на которой все еще восседали орлы, и далее в гору. В долине их уже поджидали.
При надлежащем уходе и охране дети вполне могли расти и здесь. Но все дети уже слышали об оленихах-кормилицах, выходящих из леса, чтобы накормить младенцев, и удержать любопытных от соблазна нырнуть в чащу оказалось нелегко.
Описанные здесь события — заговор Старых Их с целью уничтожения монстров, а также сторонниц Мэйры и Астры, — воспроизведены рассказчиками очень подробно и живо; чувствуется, что они произвели сильное впечатление не только на хронистов, но и на участников событий; и в результате мы тоже словно бы становимся их свидетелями, хотя и не знаем точно, как выглядели их участники.
И снова мы возвращаемся к словам, известным тем, кто не слишком удален от времени.
— И тогда… — Но когда именно?
— Затем… — За чем? После чего?
— Вскоре… — Как скоро?
И историк-современник, и историки былых времен, и все предыдущие хронисты вынуждены здесь задержаться. Записи, хотя и затронутые разрушительным воздействием времени, рассказывают нам какую-то историю, обладающую собственной логикой. Эта логика, не всегда сразу воспринимаемая, обеспечивает ей правдоподобие. Но затем история начинает пробуксовывать. Хотя определенные темы продолжают звучать, к примеру, борьба старого и нового. Справедливо это и в отношении сосуществования и сотрудничества двух общин, племени Расщелины и порожденных ими бывших монстров долины. Обе общины ладные, развивающиеся, процветающие под благосклонным взором покровителей-орлов. И вдруг история замирает. Предания иссякли. Рассмотрим, однако, подробнее, что же пришло к концу. Устная регистрация, на которой базируется история, — процесс непростой.
Прежде всего, люди должны решить, какого характера будут эта история и эта регистрация. Все мы понимаем, что существует столько версий изложения событий, сколько
рассказчиков. Какое-то событие подлежит регистрации, запоминанию. Значит, следует прийти к согласию, кто определит, какую версию, ту или эту, следует запомнить. Запоминаемое должно быть обкатано и отрепетировано. Но ведь сколько может быть этих репетиций! И какими спорами они при этом сопровождаются… Чья версия изложения останется в памяти? И вот наконец чья-то версия принимается и приводится к виду, в котором она ни у кого не вызывает заметных возражений. Затем ее прослушивают. В какой-нибудь пещере, где слушателям не мешает вой ветра или грохот волн. История рассказана, отложилась в памяти одного или нескольких запоминающих. Через какое-то время кто-то требует, чтобы историю пересказали в целях проверки новыми свидетелями. Все та же ли она? Не исказилась ли? Ничего не стерлось в памяти? И снова эта тщательно отточенная история пересказывается и запоминается следующими. Сложный, кропотливый процесс, вовлекающий многих участников, затрагивающий всех.
Да, устная история должна быть творением и собственностью народа. Представьте себе, к примеру, кто и когда принимал решение сохранить историю конфронтации Мэйры и старух, кто бы ни был Мэйрой и кем бы ни были старухи. Можно с уверенностью утверждать, что старухи не приняли бы версию Мэйры. Кто принимал решение, что события должна держать в памяти именно эта соплеменница, а не какая-либо иная? То же верно и для хроник мужчин.
Наши записи пестрят анекдотами, высвечивающими старух в потешном свете, — и старухи наверняка не согласились бы ни с одним словом, единодушно принятым нами.
Мы должны согласиться, что как племя Расщелины, так и мы, мужчины, вели параллельную регистрацию со всем положенным вниманием и старанием, и это продолжалось долго. Века. И что произошло потом?
Некоторые полагают, что история продолжалась и продолжалась, но без значительных сдвигов, коренных изменений. Хронисты впадали в тон, показывающий, что время текло именно таким образом. «Они обычно…» или: «Как повелось…», «По издавна заведенному обычаю…», «И приходили они, и уходили они…» — все эти зачины подразумевают монотонность, неизменность, привычность мышления и действий. И я, как и другие историки, пришел к заключению, что столько времени протекло мимо хронистов, что они наконец сделали попытку перезапустить процесс активации общественной памяти.