Распутин наш (СИ) - Страница 2

Генерал Миронов стоял у самой кромки прибоя, его черный кожаный плащ, застегнутый на все пуговицы, лоснился от водяной пыли, поднятый воротник упирался в орлиный нос, а глаза из-под козырька фуражки с красной звездой мрачно и неподвижно смотрели за горизонт поверх гришиной головы.

– Ты сделал то, что хотел, но это был шаг через рубеж, разделяющий цивилизации, – прошептал его голос, заглушая свист ветра и рёв волн. – Насколько он был обдуман? Понимаешь ли ты его последствия?

– Не было ничего необдуманного, – скрипнул зубами Распутин, – это нужно было сделать давным давно, глядя, как остаются безнаказанными упыри и вурдалаки, превращающие жизнь моей страны в бесконечную траурную церемонию.

– Считаешь себя вправе вмешиваться в божий промысел?

– Мне кажется, что на войне я только этим и занимался, – усмехнулся Распутин. – Количество трупов, оставленных мной на поле боя…

– На поле боя, курсант! – поднял палец генерал. – ХIII правило Василия Великого гласит: “Убиение на брани Отцы наши не вменяли за убийство, извиняя поборников целомудрия и благочестия…” На поле боя ты выполнял приказ, а с этой несчастной девочкой…

– Эта малолетняя стерва – часть зла, с которым я воевал всю свою жизнь! Или я не имею права ненавидеть?

– Имеешь. Но весь вопрос в том, как ты пользуешься этим правом.

Море схлынуло вместе с последней волной, обнажив дно. Григорий, отплёвываясь и отряхиваясь, с трудом поднялся на ноги, оглянулся по сторонам. Он с генералом стоял на поле боя. Бушевавшее здесь сражение недавно закончилось. Косые лучи заходящего солнца вязли в дыме, застилающем изрытое воронками пространство. Изломанная военная техника, больше похожая на бесформенные кучи металла, громоздилась колючими холмами между полузасыпанными окопами и вдавленными в землю блиндажами. Обрубки обугленных деревьев, покрытые пеплом, как пальцы великана, погребенного под мёртвой землёй, беззвучно тянулись к небу, жалуясь на взбесившихся «хомо-сапиенсов».

Миронов поднял с песка ППШ с расщепленным прикладом, стряхнул с него пыль, протёр копоть с воронёного металла.

– Давным-давно, в 1941-м году такой же солдат, как ты, ушёл на войну добровольцем. Его дом разбомбил враг, уничтожив всю семью, всех тех, кого он любил и без кого не представлял свою жизнь. Он воевал долгих четыре года и всё это время враг убивал его фронтовых друзей. Одного за другим. Это было настолько больно, что солдат стал бояться сближаться с кем-либо, дабы не ощутить горечь потери… Он люто ненавидел своего врага, и эта ненависть давала ему силы жить и воевать. И вот в самом конце войны, на чужой земле солдат попал под обстрел, был ранен, но ответным огнем сумел поразить вражеского стрелка. Им оказался пацан из гитлерюгенд, сын лётчика, который разбомбил в 1941 м родной дом солдата. Это был враг и сын врага. Ненависть давала солдату право добить его или оставить истекать кровью. Но он перевязал юного нациста своим бинтом из индивидуального медицинского пакета и отволок в медсанбат…

Распутин перехватил из рук генерала оружие и почувствовал, какое оно неподъёмное и горячее. Миронов повернулся к Григорию, схватил за плечи и буквально вонзился своим немигающим взглядом в его глаза.

– Зачем я тебе всё это рассказал? Ты имеешь право ненавидеть. Бесспорно… Вопрос лишь в том, где ты окажешься, отдавшись этому чувству? Ты считаешь себя потомком и наследником нашего солдата? Так ведь? Тогда почему ты решил, что твоя боль сильнее его и в аналогичной ситуации ты имеешь право быть безжалостным?

Григорий не выдержал прямого взгляда генерала и отвернулся. Голос Миронова звучал ровно и размеренно, уже без гнева, с усталостью и тоской.

– Ты – потомок и наследник цивилизации, великодушие которой непонятно никому из живущих рядом с нами на Земле. Нас многократно пытались уничтожить, и каждый раз, находясь на волосок от гибели, мы ломали приставленный к горлу меч. Мы сами имели возможность стереть в порошок, превратить в пепел всех наших обидчиков, но ни разу не воспользовались этим правом. Не потому, что жаждали снискать благодарность побеждённых – они не способны на это чувство. Великодушие – это защита разумного мира от самоуничтожения. Великодушие не равно счастью. Наоборот. Великая душа – тяжелая и горькая ноша. Не каждому она по плечу… Я надеялся, что ты это понимаешь и справишься с ней, как твои предки…

Миронов остановился около скромного фанерного обелиска с красной звездой. Вытащил фляжку из бездонного внутреннего кармана своего плаща.

– Давай, помянем тех, кто, потеряв близких людей в огне войны, находил в себе силы спасать детей и матерей своих врагов…

Генерал смочил губы, передал фляжку Григорию.

– Коньяк?

– В зависимости от желания…

Разговор прервался…

– Куда меня теперь, в ад? – спросил Распутин, чтобы не молчать.

– Ты двоечник, курсант, – устало ответил Миронов. – Как не выучил клятвы Гиппократа, так не знаешь и Священное писание, иначе помнил бы, что Христос «сокрушил врата медная и вереи железныя сломил».[3] Заметь точность выражения. Не «отверз медные врата», но «сокрушил», чтобы темница сделалась негодною. Не снял вереи, но «сломил» их, чтобы стража сделалась бессильною. Где нет ни двери, ни засова, там не удержат никого, хотя бы кто и вошел. Когда Христос сокрушил, кто другой в состоянии будет исправить? Что Бог разрушил, кто потом восстановит? Ад пуст, Гриша, уже почти 2000 лет, но скорбей у грешников от этого не убавилось.

– Тогда я крайне разочарован обстановкой в Раю.

– Опять мимо, курсант. После грехопадения Адама и Евы Рай для нас с тобой недоступен и будет таковым вплоть до Страшного Суда.

– Тогда где мы? Почему никого нет? – шёпотом спросил Распутин.

– Мы на границе миров между антропоцентричным бесноватым Западом и теоцентричным распятым Востоком. И тебе надо определиться, с кем ты. А одиночество, оно обманчивое… Мы часто никого не хотим видеть только для того, чтобы никто не заставил сомневаться в правильности наших помыслов и решений…

– Другого решения нет? Конвергенция невозможна?

– Наши цивилизации настолько разные, что даже понятия их не совпадают. Нет на Западе великодушия, есть generosity – щедрость подаяния… Нет понятия «справедливость», вместо него – Justice – правосудие… Для западного «рацио» непонятна наша максима: «Цивилизованным является общество, где убийство врага считается вынужденным грехом, а не безусловной доблестью»… У него другие критерии цивилизованности. А для нас неприемлема западная циничность и всеядность. Наш мир для Запада – это ад. Его мир – ад для нас… Ты видишь, как всё относительно, Гриша?

Миронов спрятал фляжку в карман, запахнул полы своего плаща, ёжась от холода.

– Не смотри на меня коровьими глазами, курсант, никто никуда тебя отправлять не собирается. Черти, хватающие душу и волокущие её в кипящий котёл, – воспитательная гипербола. Человек всё делает сам. Всё, что ты сделал у разбитой автомашины – понятно и оправдано с точки зрения Запада. Если ты разделяешь его идеалы, то они и будут окружать тебя в загробном мире. А рай это для тебя или ад – решай сам…

Распутин встал рядом с генералом, подставил лицо под морской бриз. Волны снова скрыли поле боя. Море стало спокойным, ленивым, ворчащим, но не опасным.

– Я все понял, Артем Аркадьевич. Простите, что не оправдал доверие. Готов понести наказание… Или как оно правильно звучит – епитимью… Но что сделано, то сделано… Иногда кажется, что изменить мировую историю проще, чем собственную судьбу, хотя мне безумно хочется именно этого…

Миронов посмотрел на плотно сжатые губы Распутина и покачал головой.

– К великому сожалению, люди плохо себе представляют силу, заключенную в них. Читая слова Священного писания «Бог сотворил по своему образу и подобию», даже не задумываются, что подобие Всевышнему означает дарованную способность создавать невозможное и преступать непреодолимое. Пользуются этим даром всуе, разбрасываются, творя не дела, но делишки. Некоторые осознанно, но большинство – невольно, не ведая про то, как их слово отзовётся…