Распутин. Анатомия мифа - Страница 4

Хотя сто лет назад понятия «пиартехнология» еще не существовало, а из средств массовой информации имелась в наличии лишь пресса, но «черный пиар» уже давал о себе знать. Можно смело утверждать, что «распутиниада» — первый грандиозный продукт подобной технологии. Однако хорошо известно, что информационный прессинг срабатывает лишь тогда, когда имеются намерения и возможности у неких групп утвердить в общественном сознании желательный стереотип. Второй стороной успеха технологии «промывания мозгов» является степень подготовленности среды к принятию и усвоению информационных заготовок. Поэтому сказать, как иногда это делается, что растиражированные рассказы о Распутине — все сплошная ложь, даже если это и действительно так, — значит сказать очень мало.

Без анализа и объяснения причин результативности «лживой атаки» подобные утверждения повисают в воздухе. Суть дела, в конце концов, ведь не столько в том, почему дискредитирующие слухи возникали, кто и почему их инспирировал, сколько в том, почему их принимали (и принимают) за истину. Причем верили-то безоговорочно им в большинстве своем не какие-то безграмотные и несмышленые личности, а как раз самые образованные и просвещенные. До сих пор эта важная историческая проблема — податливость к искушению мифом — так и остается непроясненной.

Многие современники тех событий, которые Распутина или вообще не видели, или где-то лицезрели мельком, в своих мемуарах зафиксировали скандальные слухи в качестве реальных фактов. Здесь уже речь надо вести о болезненных деформациях мировосприятия людей в переломные исторические эпохи: они видели то, что хотели видеть, верили тому, во что желали верить. Действительность тут определяющей роли не играла. Желаемое и возможное приобретало в сознании немалого числа людей характер подлинного и свершившегося.

Подобный синдром массового психоза наблюдался накануне и во время крушений во многих странах. В России он наиболее выразительно проявился как раз в распутинском феномене. Об этой социальной паранойе ниже придется говорить еще не раз. Пока же лишь уместно заметить, что многие десятилетия скабрезные пассажи «с чужого голоса» воспроизводятся в качестве «безусловного доказательства».

Настоящая книга не предлагает ни подтверждений, ни опровержений политических, социальных и сексуально-патологических страниц и глав распутинской биографии. Цель ее иная. Опираясь на аутентичные документы, дать жизнеописание загадочного сибирского крестьянина Григория Ефимовича Распутина, не только сумевшего стать одним из известнейших героев российской истории, но и занявшего видное место в мировом пантеоне наиболее примечательных и узнаваемых персонажей.

Кем он был на самом деле? Благодаря чему добился такой оглушительной известности? Как он жил и как погиб? Как и почему возник распутинский миф, кто был его инспиратором и ретранслятором? Ответы на эти и многие другие вопросы будут даваться исключительно на основе надежных исторических свидетельств, которые сохранились в большом количестве, но лишь в незначительной степени используются при создании бесчисленных сказаний на эту тему. Подлинные же документы содержат массу «сочного материала», который не нуждается ни в каких «раскрашиваниях» и «расцвечиваниях». Надо только его найти и подать. Автор намерен это сделать с максимальной широтой и изначальной непредвзятостью.

Погода в начале марта 1917 года в Петрограде ничем не отличалась от обычной: серые, тусклые дни, с пронизывающим ветром и нередкой пургой. В такое неуютное время гуляющей публики на улицах первой имперской столицы почти не было, а по тротуарам сновал лишь деловой люд, вынужденный покидать теплые квартиры и насиженные углы в силу своих служебных обязанностей. Но в тот год начало марта стало временем небывалого людского половодья, запрудившего на несколько дней все магистрали в центре города. Такого более чем за два века своей истории Петербург-Петроград еще не видел. Казалось, что сотни тысяч человек различного звания и состояния, совершенно разного общественного и имущественного положения, словно околдованные, как из клетки, вырвались на улицу, влекомые единой, загадочной, пьянящей и неодолимой силой, имя которой — Революция.

События, окончившиеся эпохальным падением многовекового царства, начались довольно буднично. В первые дни последней недели февраля у лавок, где отпускали хлебопродукты по фиксированным ценам, стали выстраиваться очереди. Слух прошел, что запасы муки и хлеба в столице на исходе, что скоро наступит голод. Хотя официальные власти сразу же развесили объявления, что припасов вполне достаточно и причин для беспокойства нет, но таким заверениям не верили. Задолго до рассвета у дверей лавок возникали длинные хвосты, где только и разговоров было, что про грядущее бедствие. Преобладали здесь простые бабы с окраин, замордованные трудностями жизни, давно разуверившиеся во всем, в том числе и в начальстве. А многие и того больше: не верили уже ни в Бога, ни в царя.

Хлебные очереди очень быстро стали превращаться в несанкционированные митинги, где звучали возмущенные восклицания не только бедных, перепуганных и озлобленных простолюдинок. Появились бойкие молодые люди, по виду студенты, за ними — сытые господа, иные из них в добротных дорогих пальто, которые, переходя от одной толпы к другой, произносили уже страстные речи, где обличали все власти без разбора, но особенно царя и его близкое окружение. Ситуация час от часу накалялась. В разных частях города возникли баррикады, начались грабежи лавок и магазинов.

Правительство сперва не придало событиям должного значения, перекладывая ответственность на городские власти. Последние же тоже фактически бездействовали. Паралич воли и отсутствие плана противодействия расширявшейся стихии через два-три дня превратили бабий бунт в целенаправленное выступление против государственной системы. К мятежникам стали присоединяться некоторые воинские части столичного гарнизона.

Во главе движения оказалось руководство Государственной думы — русского парламента, которое не только не собиралось следовать данной клятве служить царю и Отечеству, но в конце концов поддержало идею о необходимости отречения императора Николая II. В нарушение всех норм и традиций было сформировано Временное правительство, которое санкции коронованного правителя не получило.

Да и сам «помазанник Божий» не смог приехать из Ставки Верховного главнокомандующего в Могилеве в столицу. С дороги императора вынудили повернуть в Псков, где он оказался, по сути дела, в западне, в кругу должностных лиц, придерживавшихся «переворотных настроений». Его просили, умоляли и заклинали «во имя России», «ради мира и спокойствия» отказаться от власти. Царя уверяли, что «вся Россия» требует этого, что «весь народ» взывает к нему, что «для окончательной победы над врагом» необходимо «принести эту жертву». И он ее принес. 2 марта 1917 года царь подписал манифест о сложении с себя властных полномочий и о передаче их своему брату Михаилу. Не прошло и суток, как стало известно, что Михаил Александрович отказался от короны, потому что новые правители определенно заявили претенденту, что не гарантируют тому не только воцарения, но даже и саму жизнь. История царской России фактически и завершилась актом 2 марта 1917 года. Далее началась совсем другая история, ставшая удивительным смешением великой трагедии и бездарного фарса.

Падение царской власти большинство современников восприняли с восторгом. Грустили немногие, но и те публично своих переживаний не выказывали. Боялись. Боялись стать жертвой восторженных толп, вожаки которых с первых мгновений своего торжества принялись выявлять и преследовать «сторонников ненавистного режима». Сановников, министров, генералов, лидеров проправительственных партий арестовывали на улицах, в квартирах, в присутственных местах и под конвоем препровождали в Таврический дворец, где заседала Государственная дума и где оказался центр новой власти. Первоначально «врагов народа» размещали в так называемом министерском павильоне, но скоро их число превысило возможности этого флигеля, и «бывших» стали переправлять в камеры Петропавловской крепости.