Расправить крылья - Страница 10

— Ладно, Мишо, мы друзья, разберемся.

— Ты больше не сердишься?

— Нет-нет, Мишо. — Я не могла с ним разговаривать, просто не могла. — Извини, я перезвоню позже.

С телефонной трубкой в руках я стояла посреди своей гостиной. Из трубки неслись протяжные гудки, занавески колыхались от ветра, и вокруг меня была пустота — полная, пронзительная, леденящая, звенящая пустота…

Ты всего лишь не повесила трубку, сказала я себе, это она гудит.

Я повесила трубку, но ощущение безнадежной пустоты не проходило.

Спрячь шубу на место, подбери персики, вымой фужеры! Считай все сном!

Я стиснула зубы и попыталась собрать персики, но они были такими виноватыми и кроткими, что я не смогла до них дотронуться. Ничего, займусь фужерами. Но самое большее, на что я была способна, это только донести их до кухонного стола. Еще чуть-чуть, и они упали бы на пол.

Лучше шуба, она, по крайней мере, не бьется. Я благополучно засунула ее в шкаф, но вдруг поняла, что я совершенно голая, потому что мой сиреневый халат лежит на дне шкафа.

Надеть или сначала убрать фужеры?

Дура! Конечно, оденься!

Я взяла халат в руки. «Сиреневый — коварный цвет, — вдруг услышала я его слова. — Женщина в сиреневом так же обнажена, как и вовсе без одежды».

Что же, мне теперь ходить голой?

«Вам нужно носить крупные серебряные с бирюзой серьги…»

Я долго стояла под душем и плакала. «Вам нужно носить крупные серебряные с бирюзой серьги, но не цельные, а из подвижных фрагментов и цепочек, они выразят вашу внутреннюю импульсивность… она не будет противоречить вашей мягкой пластике и гармоничному спокойствию внешнего облика…» Закрывая глаза, я снова видела его губы, так смешно спрятанные в светлых прядях бороды, и его меняющие цвет серо-голубые глаза, и ниточки седины, появляющиеся в волосах, когда он волновался…

Я взглянула в зеркало. Душу не удалось вернуть мне «спокойствие внешнего облика», но не стоять же под ним всю оставшуюся жизнь, если моя «внутренняя импульсивность» требует другого! Если мне плохо, да, именно плохо, без моего долговязого, худого, костлявого, бородатого! Моего единственного желанного, удивительного мужчины, который сначала заставил меня сидеть неподвижно, а потом вдруг сотворил со мной такое, отчего я…

Вот пойду и куплю себе серьги «из фрагментов и цепочек»!

Ирен танцевала на берегу моря. Набегающая пенистая волна старательно смывала ее следы и обдавала брызгами. Бирюзовое одеяние Ирен развевалось, в волосах блестел золотой гребень. И от этого она была похожа на Кармен и Чио-Чио-Сан одновременно.

— Ирен, Ирен! — позвал Арнульф, но волна вдруг наполнила пеной его рот, он закашлялся и проснулся.

Он лежал в пижонской ванне Марты, а старательное устройство джакузи без устали обновляло воду, наполняя ее приятными упругими пузырьками.

Надо же, задремал! — досадовал на себя Арнульф, торопливо вытираясь полотенцем. Принял бы душ, и дело с концом, а так и захлебнуться недолго. Он влез в брюки и натянул цветастую летнюю рубаху Жюля, из которой тот, по словам Марты, «вырос», бросив курить.

— Он стал совершенно невыносим со своей ишемией. Врачи требуют от него соблюдения здорового образа жизни, — объяснила Марта, когда Арнульф прямо с порога заметил, что Жюль на удивление груб со своей сотрудницей. — Ни сигарет, ни кофе, питаться только домашним, значит, я должна готовить каждый день, да еще желательно на пару… А эти травяные чаи, отвары! Вот, полюбуйся. — Она сунула Арнульфу под нос пузатый чайник, сняв с него крышку. Оттуда на него горячо пахнуло забытым ароматом детства. — Секс по расписанию, — жаловалась Марта, у нее было серое лицо и круги под глазами.

— Можно мне это выпить? — робко спросил Арнульф. — Мятой пахнет…

— Пей. — Марта вылила содержимое чайника в кружку. — Слушай, а чего ты заявился в такую рань? С пакетом… Выгнала она тебя?

— Нет… — Мятный чай колдовской теплотой разливался по организму. — Ирен — чудо. Смотри.

На кухонном столе Арнульф разложил свои наброски и внимательно следил за выражением лица Марты. Она молча брала в руки то один листок, то другой.

— В пакете твоя скатерть и тарелка, — сказал Арнульф, чтобы скрыть волнение. — Спасибо.

Это же Клондайк, с замиранием сердца думала Марта, даже если потратиться на рамы. Это потрясающе само по себе, да плюс еще роскошная выдумка Маршана… Что же мне сказать Арни? То, что чувствую на самом деле, или просто выразить дружеское одобрение?

— У меня не было ничего, кроме карандаша, — Арнульф беспокойно вертел в руках кружку, — ты же понимаешь, Марта, здесь нужен цвет. А так все серенькое…

— Что ты, Арни! Это здорово! Я так никогда не смогла бы!

— Марта, я хотел попросить у тебя пастель, я видел у тебя коробку.

— Конечно, Арни, бери! — Отлично, обрадовалась Марта, я нашла нужное настроение. — Рисуй свою прекрасную незнакомку! — Теперь проявить побольше участливого интереса и сочувствия, руководила собой Марта, а заодно и выведать, чем мне может грозить «прекрасная соседка». — Она очень хороша. Кстати, чем она занимается?

— Не знаю, — растерялся Арнульф, — Ирен работает кем-то в конторе, я ведь уже говорил тебе об этом.

— Ирен. Прекрасная Ирен! — с восхищением произнесла Марта. — Какое замечательное, женственное имя!

— Марта, она действительно просто потрясающая женщина! Ну, я не знаю… как Джоконда, наверное!

— Да, в ней есть что-то классическое, — серьезно произнесла Марта и подумала: хорошо бы еще и цена ее портретов соответствовала.

— Ты настолько тонко понимаешь все… Если бы не ты… Я тебе так благодарен!

— Арни, брось, мы же друзья! Давай садись, позавтракаем вместе. — Марта равнодушно собрала со стола бесценные рисунки и принялась кормить свой «Клондайк». — Ты мне лучше скажи, у вас уже было или ты только рисовал ее всю ночь?

— Было, и еще как было…

Марта подкладывала Арнульфу еду, подливала, несмотря на раннее утро, вина и с горящими глазами заставляла Арни снова и снова повторять каждую малейшую подробность, каждую случайно пришедшую на ум мысль и ассоциацию. И, когда он вновь напомнил ей о столь необходимой сейчас коробке пастели, Марта выразительно посмотрела на него и многозначительно изрекла:

— Пастель — пастелью, а постель — постелью. Поверь мне, женщине не столь нужны ее изображения, сколько неутомимый любовник. Прими-ка, дружочек, ванну, надушись… ой, — она со смешком махнула своей ручкой, похожей на птичью лапку, — чуть не сказала — побрейся! И отправляйся на новые любовные подвиги! — А главное, не выходи из дому и не общайся с Маршаном, мысленно добавила она, пока мы с Рейно не стали его компаньонами. — Пошли, Арни, я покажу тебе, как пользоваться джакузи.

Арнульф кое-как расчесал мокрые волосы и бороду и по мохнатому ковру вышел в гостиную, из которой доносились тихие позвякивающие звуки. Супруги Рейно занимали полноценную квартиру и поэтому не имели нужды выгораживать часть будуара под кухню. Напротив, убрав одну стену, они расширили собственную гостиную до размеров всего жилища Ирен.

Марта лежала на диване, закинув ноги на спинку, и курила, глядя в потолок. Возле дивана на барочном кривоногом инкрустированном столике переливался экраном раскрытый ноутбук. Рядом с ним стояла полная окурков пепельница и какое-то замысловатое настольное украшение из хромированных трубочек и палочек. Марта меланхолично дотрагивалась до него рукой, трубочки и палочки издавали слабый металлический звон.

— Который час? — спросил Арнульф.

Марта вздрогнула и опустила ноги. Какие же они у нее тощие, подумал Арнульф.

— Три или четыре. Не знаю.

Я проспал в ванне не меньше семи часов, ужаснулся он, а Ирен там одна!

— Часы вон, на буфетной стойке. — Марта неопределенно махнула рукой, села на диване и загасила сигарету в пепельнице. — Хочешь вина? — Она прикурила новую сигарету.