Распоротый - Страница 3
– Ты посмотри, кто с нами! – восторженно сказала Шор.
– Кто?
– Распоротый!
– Очень интересно, – вежливо отозвалась хозяйка, развязывая тесемки.
– Ты не слышала о нем? – поразилась Шор. – Тебе Лаш не рассказывала? Ну, ничего, сейчас сама все поймешь.
То, что я приобретал здесь известность, вряд ли понравилось бы службе внешнего контроля. Пожелай я вернуться в ойкумену, мне не удастся исчезнуть незаметно, пойдут круги по воде. Да вот только вряд ли я когда-нибудь захочу вернуться. Ни на Земле, ни где бы то ни было меня никто не ждет. А умирать там, где тебя не ждут, плохо. Правда, доктор Егоров обещал мне, прощаясь, лет десять. Но я видел, как невесело ему врать.
– Ну, давай, – пригласила Шор, забирая в горсть мою уже набухшую плоть. – Ты, говорят, умеешь творить чудеса.
– Боюсь, что ты ошибаешься, – возразил я, приподнимаясь на локте. – Кто-то тебя обманул…
Нельзя сказать, чтобы я лукавил. Заматерев с годами, я действительно мог не останавливаться несколько часов кряду до тех пор, пока не начинали ныть мышцы спины. Однако беспечная радость наслаждения, переполнявшая меня в юности и совершенно необходимая для сотворения волшебства, выгорела теперь дотла, оставив после себя одни головешки. Я и раньше не строил особых иллюзий по поводу причин, которыми руководствуются женщины, во всяком случае, земные, даря мужчинам свою благосклонность. Но Марта, с которой у меня был подписан настоящий контракт, сломала меня окончательно.
– Ой! – взвыла Шор. – Нет, нет, не вынимай! Но только осторожней!
Влагалище у аборигенок было гораздо уже и глубже, чем у обитательниц ойкумены. Хорошо это или плохо, я твердо сказать не мог. Рассчитанный на просторные входы землянок, мой член, как правило, нравился большинству девушек Керста. Однако в прошлые свои прилеты я уже успел несколько раз повстречать и таких, у которых для достижения пика надо было возбуждать самую дальнюю часть. В этих случаях мне приходилось засчитывать себе поражение, о чем я долго потом не мог забыть.
– Драконий хвост! – стонала мечущаяся подо мной Шор. – Чтоб мне взорваться от твоего семени!
В комнате было жарко и душно, и мы, мгновенно смяв простыни, взмокли до того, что было слышно, как хлюпает при каждом соединении пот в пупках. Несколько раз я собирался прерваться, но Шор цеплялась за меня, не боясь сломать ногти, и поэтому я смог оставить ее, только когда она была не в силах даже стонать.
Мне давно пора было уходить. Но следовало еще обслужить хозяйку, терзавшую между ног вытащенный из-под головы Шор валик. Сжав зубы, я повернулся к ней.
– Ну, давай, давай, – сказал я, притягивая ее к себе за шею. – Время идет, а я тороплюсь.
Здесь я не стеснялся быть грубым. Это помогало мне хоть на какое-то время выдавить из себя Марту, которая обычно остро реагировала на любые слова. Когда мы с ней познакомились, я принял это за особую душевную чуткость. Тогда я еще не знал, что душевная чуткость выражается совсем в другом.
– Животное… – восхищенно шептала хозяйка. – Зверь… Но мне нравятся такие звери.
Она кончала, трясясь всем своим расплывшимся телом и закатив глаза так, что видны были только белки. Это выглядело несколько жутковато, но я старался не обращать внимания. За последнее время я научился мириться с неизбежным. Те, кто этого не умеет, как правило, лишаются всего, что у них есть. К сожалению, я понял это слишком поздно.
Потом я лежал, прислушиваясь к резко стучащему сердцу и слушая вполуха бездумный щебет обвивших меня женщин.
– Оставлю заведение на мужа и поеду, – говорила хозяйка. – Все уже уехали. Кеш уехала, Тина уехала, Шил Тес Борха ушла с Митой к чистильщикам…
– Я слышала, Принцепс заявил, что в сухой период потребление тока будет ограничено…
– Если это необходимо для восстановления… Брызни-ка на меня пахучкой…
Пот высыхал, неприятно стягивая кожу. Я встал, поднял свалившееся на пол покрывало, вытерся и начал одеваться.
На улице уже сгущался туман. Я почувствовал, как быстро моя рубашка и шорты пропитываются влагой, и пожалел, что не взял накидку. Уходя из дому, я собирался вернуться еще засветло, но, как всегда, ничего из этого не вышло. Впрочем, меня это уже не удивляло. Когда ты плохо представляешь себе, зачем и куда идешь, не стоит даже загадывать, где ты окажешься через час.
В гостинице было шумно. Оклахома Эл веселился вовсю. Озерный зал Оклахома уже успел загадить, и, поскольку роботы не могли убирать при посторонних, ему пришлось переместиться в свою собственную спальню. Мне не хотелось видеть Оклахому, я до сих пор чувствовал себя потерянным среди веселящихся людей. Однако дверь к нему оказалась распахнутой настежь, и незаметно пройти мимо не удалось.
– Гляди-ка! – завопил Оклахома, сталкивая с себя восседающую на нем девчонку. – Рулевой! Давай к нам! Посмотри, какие малышки! И ни одна не замужем. Ты, кстати, не хочешь стать мужем?
Я остановился на пороге. Кроме Оклахомы, лежавшего, как царь Соломон, в окружении четырех разноцветных девушек, в постели еще находился обрюзгший дядька с опухшими от постоянного втирания айи ушами. Когда я вошел, дядька созерцал свой похожий на карандаш член. Композицию, напомнившую мне доброе старое время, завершал маленький мальчик, сидевший возле кровати на залитом скрушем ковре. Мальчик с идиотским видом ковырял у себя в носу, держа в свободной руке большое музыкальное яйцо.
– Привет, – сказал я, стараясь, чтобы моя улыбка выглядела настоящей. – Все в порядке?
– У меня? – удивился Оклахома. – У меня всегда все в порядке. Не то что у некоторых.
Механически продолжая улыбаться, я глядел на Оклахому, думая о том, что через несколько дней он улетит отсюда навсегда. Оклахома пил скруш, а не втирал айю, и я знал, что он абсолютно трезв. Раньше в такой ситуации я, наверное, заставил бы его пожалеть о своих словах. Но сейчас меня мало что задевало.
Одна из девчонок развела колени и принялась ласкать себя.
– Завидую тебе, – сказал я, поворачиваясь, чтобы уйти.
Едва переставляя ноги, я дотащился до своего кабинета, откуда можно было попасть в настоящую гостиницу, спрятанную техниками в четвертом измерении. Мертвящий свет радужно переливающихся стен резал мне глаза, пока я устало шагал по внутренним коридорам к трем небольшим комнаткам левого рукава, где вот уже шестьдесят две ночи находилось мое скрытое от посторонних глаз убежище. Именно там я часами бессмысленно раскладывал незатейливые компьютерные пасьянсы или погружался с помощью дриммера в пугающие насилием видения, прежде чем забыться характерным для депрессии обморочно коротким и не приносящим отдыха сном.
Рекордер у входа коротко пискнул, привлекая внимание. Несколько часов назад меня вызывал Давантари, чтобы сообщить, что ночью прибудет заказанный мной грузовик. Я посмотрел на таймер. В запасе оставалось совсем немного времени, однако я не собирался спешить.
Прежде всего я достал и установил на столе, прислонив к экрану дисплея, объемки ребят, скопированные мной из их личных дел. Перед каждой обемкой я поставил по маленькому титановому стаканчику из стандартного комплекта и еще один стаканчик поставил себе. После этого я вынул из стенного шкафчика присланную с Земли бутылку водки и заказал в синтезаторе ржаной хлеб. Конечно, синтезатор мог изготовить и водку, но я видел особый смысл в том, чтобы эта бутылка пришла ко мне через космос. Наполнив стаканчики до краев, я накрыл те, что стояли у объемок, кусками хлеба. Этот ритуал придумали, вероятно, на заре цивилизации. Однако те, кто в далеком прошлом впервые собирался разговаривать с мертвыми, нашли удивительно верное решение. Неразбавленная водка и черный ржаной хлеб. Только их пропускает горький комок в горле, душащий тебя в подобных случаях.
Я понимал, что вряд ли кто-нибудь из погибших друзей окажется сегодня здесь, рядом со мной. Скорее всего их биоплазма уже растворилась в информационном поле далекого Канопуса. Но я все равно действовал так, будто все они плавали над головой.