Расплата за ложь - Страница 3

– Какая чертяка занесла его туда?! – удивился фермер.

– Калякает, зашел батьку проведать. Сел на могилку поплакать да заснул. Похоже, вчера он не меньше пол-литра выпил.

– А сегодня как выглядит?

– Как всегда. Полутрезвый – полупьяный. Отправил меня от стада в деревню и наказал: «Доложи Андрюхе, что скотина будет под надежным присмотром».

– Не запустит стадо в посевы?

– Не должон бы…

– Подпасок его где?

– Разводит руками. Не то в райцентр уехал, не то в лесу заблудился.

– В каком месте сегодня пасет?

– Сразу за кладбищем.

Монетов глянул на Двораковского:

– Саня, заводи мотоцикл. Надо срочно ехать к Сумеркину.

Пасущееся стадо увидели чуть в стороне от сельского кладбища. Одетый в грязный выцветший камуфляж, Сумеркин сидел в тени под густой березой и, запрокинув кудлатую голову, тряс над раскрытым ртом пустую поллитровку. Увидев внезапно остановившийся возле него мотоцикл, он встрепенулся:

– О, ёпти! Командиры нагрянули… Чо, потеряли меня вчера?

– Ты какой фигней занимаешься? – строго спросил Монетов.

– Баклуши от скуки бью, – Сумеркин, кряхтя, поднялся. – Мужики трепались, будто из свежей пустой бутылки можно вытряхнуть сорок капель. Хрен с маслом! Сколько ни трясу, а всего пять капелюшек на язык упало.

– Выверни бутылку да оближи.

– Черта с два стекло вывернешь.

– Неужели с утра успел поллитровку «освежевать»?

– Не, это вчерашняя. Она, паскудина, сморила меня так, что свалился на батькиной могилке и мертвецки заснул.

– Где взял водку?

– Эдик дал.

– Кипятилов?

– Ага.

– Значит, это он обворовал магазин?

На морщинистом небритом лице Сумеркина появилось недоумение:

– Ты что, Андрей Гаврилыч, с печки упал? Какой магазин?

– Райповский.

– О, придумал! На кой черт воровать, когда есть деньги, – Сумеркин пошарил по карманам камуфляжной куртки и достал измятую пятидесятирублевку. – Во, глянь, аккурат на «Столицу Сибири» хватит. Еще целковый в запасе остается, только от Клашки Шиферовой сдачу хрен дождешься. У нее руль сорок да руль сорок получается пять двадцать. Может, Клашка сама винополку грабанула, а бочку на других катит.

– Не наводи тень на ясный день, – сказал участковый и наугад добавил: – Свидетели есть, которые видели тебя с Кипятиловым у магазина.

– Санек, ты не первый год в милиции. Не слушай деревенские сплетни… – Сумеркин задумался. – Хотя, по правде сказать, подходил я вчера после обеда к винополке, но поцеловал пробой и повернул домой, то есть в поле, к коровам.

– Понятно. Ты разведал, что магазин закрыт, и Кипятилов по твоей наводке совершил кражу, – снова закинул удочку Двораковский.

– Не, Санек, не придумывай ерунду. Позавчера я выцыганил сотенный аванец у Евлампия Огонькова за пастьбу его черно-пестрой ведерницы. Евлампий – старик не жадный. Чего ему жадничать, когда за фронтовые заслуги как министр пенсию получает. Врать не стану, одну пятидесятку мы с Эдиком сразу пропили. Другую оставили в запас. Вчера в полдень Эдик сказал: «Старик, сбегай в винополку за пузырем “Столицы Сибири” да на сдачу булку хлеба возьми. Заморим червячка». Он по-блатному или по-молодежному всегда называет меня стариком…

– Ты и на самом деле старик, – вставил фермер. – Шестьдесят лет, а ума нет.

– Откуда ему взяться? Батька мой с рождения был калека, а матка – дура, – ничуть не обиделся Сумеркин и продолжил: – Сгреб я ноги в охапку и дуй не стой в деревню. Магазин, бля, оказался на замке. Поискать продавщицу смекалки не хватило. Вернулся ни с чем. Эдик в сердцах матюгнулся и пошел на поиск сам. Где он разыскал Клашку Шиферову, не знаю, но припер полную сумку харчей.

– Каких? – спросил участковый.

– Кажись, три бутылки «Столицы Сибири», буханку хлеба и коляску колбасы.

– Сразу стали выпивать?

– Не-а. Одну бутылку Эдик отдал мне и сказал, чтоб я пас стадо, а он, дескать, пойдет отдыхать. Предлагал еще закусь, да я отказался… – Сумеркин открыл беззубый рот. – Во, глянь, жевать нечем.

– Деньгами Кипятилов с тобой не поделился?

– С хрена ли загуляли. У Эдика в кармане была дохлая вошь на аркане.

– И о деньгах ничего не сказал?

– Чо попусту говорить про то, чего нету.

– Выходит, полную сумку харчей Шиферова подарила Кипятилову за красивые глаза?

– Интересный вопрос… Про такую загогулину я почему-то не подумал.

– Куда Кипятилов отправился отдыхать?

– Забота об его отдыхе меня не мучила. Завладев непочатой бутылкой, я прямиком дунул к стаду. Возле кладбищенских ворот запнулся за коряжину и нечаянно вспомнил давно похороненного батьку. Суровый был мужик! Про мою горькую автобиографию можно написать целую книгу…

– Кузьма, не увиливай в сторону, – одернул участковый. – Твою биографию вся округа знает. Говори, куда скрылся Кипятилов?

– Куда, куда… Черт его знает, куда! Врать не стану, на батькиной могилке я так напоминался, что, сегодня проснувшись, битый час не мог понять, где нахожусь. Оклемался лишь, когда Евлампий Огоньков пригнал к кладбищу стадо.

– Как ты познакомился с Кипятиловым?

– Нормально, в райцентровской закусочной. Эдик там сидел с двумя бутылками плодово-выгодного вина. Подсел к нему. Стакан по стакану разговорились, и Эдику до крайности захотелось в деревню.

– Не поинтересовался: кто он, откуда?

– Мой интерес был в дармовой выпивке, которой Эдик угостил. К тому же у него новый паспорт с фотокарточкой имелся.

– О себе Кипятилов что рассказывал?

– В основном, про лагерную житуху лясы точил. Калякал, будто много лет в зоне отсидел.

– За воровство?

– Не, за бабу. С чужим мужиком застал женку в постели. Сгоряча башку ей отрубил.

– И ты не побоялся связываться с убийцей?

– А чо?.. Я – не баба, – Сумеркин ладонями потер морщинистое лицо. – Башка после вчерашнего трещит, а до вечера нечем подлечиться. Если б Эдик, зараза, не убег, мы теперь уже бы похмелились. Две пол-литры подряд ему не осилить. На лекарство у него, должно быть, осталось.

– Давай, Кузьма, вместе подумаем: куда Кипятилов мог убежать? – быстро предложил участковый и для затравки добавил: – Отыщем беглеца – опохмелишься.

– С тяжелого бодуна я хреново соображаю… Если блатняк не упорол к матке в райцентр, то, возможно, отлеживается в моей хате.

– Твою хату я утром проверил, – сказал фермер. – Там – шаром покати.

– Тогда, может быть, он где-то здесь, в лесу, блукает.

– Лес большой. Вспомни, где вы с ним обычно выпивали?

– А где придется.

– Определенного места не было?

Сумеркин поцарапал кудлатую голову:

– Когда пасли за лесом, где в колхозное время была летняя дойка, определялись в заброшенном вагончике. Там стол есть и скамейки. Может, Эдик туда забрел…

Участковый посмотрел на фермера:

– Далеко тот вагончик?

Монетов показал на затянутую муравой старую дорогу:

– Полкилометра по этому проселку. Съездим?

– Конечно.

– Андрюха… Андрей Гаврилыч, меня-то возьмите с собой, – сбивчиво проговорил Сумеркин, отмахиваясь от овода, кружившего над непокрытой головой.

– Ты где свою кепку потерял? – вместо ответа спросил фермер.

– Анисья Огурцова прихватизировала.

– За попытку украсть у нее деньги?

– Во, бля, деревня! Любой пустяк в великое событие раздуют. Эдик пошутил, а старуха уже тебе нажалобилась.

– За такие «шутки» на скамью подсудимых садят.

– Мне там не сидеть. Без вранья скажу, я глазом не успел моргнуть, как Эдик слямзил Анисьину заначку. Чо, не возьмете меня?

– Смотри, Кузьма, за стадом. Учинишь потраву – не оберешься беды.

– Будь спок, Гаврилыч. До вечера дотерплю.

Двораковский тронул мотоцикл с места и, развернувшись, выехал на проселок. От деревни вдоль зарастающей дороги тянулась вереница покосившихся деревянных столбов с белыми изоляторами на вершинах, но без проводов, по которым когда-то поступало электричество к механизированной дойке.