Раскаленное солнце (СИ) - Страница 6

Я устроился у его надгробия, и тут меня прорвало. Я пожалел, что разбил бутылку и не мог затолкать её себе в глотку. Неконтролируемый поток слов и рыданий извергался из моего рта. Я говорил всё, что думаю об этом придурке и его идиотском поступке, о том, как я его ненавижу за то, что мне теперь жить с этим дерьмом и винить себя в его смерти. Я захлёбывался в жалости к себе и от этого чувствовал себя ещё более жалким. Я понимал, что не имею права себя жалеть, что я должен наказать себя за это. Я должен сидеть в помойной яме, там, где мне самое место.

В какой-то момент ресурсы моего тела себя исчерпали, и я отрубился. Просто выключился. А включился уже в КПЗ. Солнечный свет пробивался сквозь белые полупрозрачные занавески за спиной сержанта, который что-то писал у себя за столом. Был день или утро. Я осмотрел небольшую камеру. Тут не было бомжей, алкашей, проституток и рок звёзд, как в фильмах. Я за решёткой был совершенно один. Я не подавал виду, что проснулся. Лежал на скамейке и думал. Не пытался восстановить в памяти то, что происходило ночью: мне хватало того, что я помнил и так. Я не жалел, не корил себя, вообще не делал никаких выводов. Думал только о том, что по всем библейским канонам Сима должен был попасть в ад. Я не особо-то религиозный человек, но верю, что люди после смерти попадают куда-то. Мне вдруг очень сильно захотелось, чтобы Сима и мой папа оказались в хорошем месте. Может, и не в раю, но это должно быть уютное местечко, где светло и спокойно. Где не возникает странных мыслей. Я даже попытался представить себе это место, и мне захотелось его нарисовать. Я непременно должен был придать ему форму.

Открылась дверь, и в помещение вошли несколько человек. Я услышал и узнал голос своей матери. На этом мои размышления прервались, и в желудке образовался липкий холодный ком. Я понял, что голоден, и вновь ощутил боль в рёбрах, затем в шее и спине. Руки и ноги, оказывается, онемели. Резко стало холодно. А ещё очень болели голова и жопа.

Мама забрала меня и повезла домой на такси. Мы молчали. Она явно была расстроена, но это и неудивительно. Я отвратительный сын. Я не чувствовал себя виноватым, не чувствовал себя обязанным перед ней, мне хотелось поскорее уйти из её жизни, не брать у неё ничего больше того, что она и так дала мне. Она родила меня. Спасибо. Всё. Больше ничего не надо.

Спросили бы меня, люблю я её или нет… Я не смог бы однозначно ответить на этот вопрос. Но я, не задумываясь, ответил бы на него относительно моего папы. Его я любил. Вот только… Что это была за любовь? Можно ли было назвать это любовью сына к отцу? Что, если я вообще не способен любить без эротического подтекста? А женщины не вызывали у меня сексуального влечения. В этом ли дело? Возможно. А может быть, в чём-то ещё.

Когда мы доехали до дома, был разговор и слёзы. Я много всего услышал в свой адрес. Что я неблагодарный, бесчувственный, что я ещё ребёнок, ничего не понимаю и что всё это, конечно же, из-за отца. Я узнал, что бабушка умерла и мы переезжаем в её квартиру, что нашу квартиру мама уже вовсю продаёт. Эта новость меня задела. Не про бабушку, а про квартиру. Потом она спрашивала меня про наркотики. Не принимаю ли я их. Я не считал всю эту мелочь наркотиками и не сказал бы, что прямо уж принимаю… Поэтому честно ответил, что нет.

Оказалось, Симина смерть наделала много шуму. Возбудили уголовное дело, и у Артёма начались серьёзные проблемы. Кто-то из пацанов разболтал про травку, назвал всех, кто тусил с нами в заброшках. В школе поползли слухи. Мама работала учительницей рисования, но после скандала, так как я был замешан, её вежливо попросили. Она осталась без работы.

Мама, конечно, в ужасе говорила про притон. «Обколются своим гашишем!». Хах… Она ничего не знала. Ей было недоступно очарование этого мира. Впрочем, и мира-то этого больше не существовало. Владыка исчез, врата закрылись.

Вот так живём и думаем, что мы никому не нужны. Что никто не заметит нашего исчезновения, что наша смерть ничего не изменит. И Сима наверняка тоже так думал, но его смерть привела к краху целой вселенной. Я очень живо представил себе, как яркими всполохами искр разрываются на куски обитаемые планеты, окрашивая мрачный холодный космос в невообразимо яркие краски. Я подумал, что это тоже обязательно нужно будет нарисовать. На холсте, красками… Под кислотой.

========== Глава 4 ==========

Переезд.

Новый дом, новый район, новая школа. Ожидал ли я, что это как-либо изменит мою жизнь?

Нет.

Я об этом даже не задумывался. Моя жизнь шла своим чередом и, как оказалось, не особо зависела от места моего обитания и круга общения. Я не стремился завести друзей, но они у меня появились. Они курили обычные сигареты, хлебали дешёвые энергетики и считали себя безнадёжно пропащими. Особенно модно было хотеть всё-таки чего-нибудь добиться, однако говорить об этом следовало так, будто за это тебе набьют морду, но ты к этому готов.

Самое забавное, что это был менее благополучный район. В девяностые тут все бухали, а кто не бухал, тот торчал. Эти ребятки — потомки тех, кто выжил, кого вовремя закрыли. Они были не очень умными, хоть и старались. Сима был представителем иной ветви развития данного поколения. Более прошаренной. Своеобразная элита. Однако его родители не вовремя покинули этот мир… Симу и Артёма можно было считать падшими ангелами.

Да и сам я, если честно, чувствовал превосходство над этими детьми. Они казались мне младше, хоть и были моими ровесниками.

Я сдружился с пареньком по имени Шамиль. Его отец — дядя Айнур — торговал на рынке овощами, фруктами и «камнем». О последнем Шамиль даже не догадывался, а если и догадывался, то не подавал виду. По нему трудно было понять, тупой он или ему просто похуй на всё. Мы иногда подрабатывали курьерами для его отца, и мне в качестве оплаты перепадали кое-какие продукты. Это было весьма кстати, так как мама всё ещё не могла найти работу и мы жили на пособие. Я не хотел сидеть у неё на шее, поэтому старался как можно реже появляться дома. Я мечтал найти обитель вроде той, что была у Артёма, но это казалось нереальным.

Мне достался старый велик с бабушкиного балкона, и мы с Шамилем катали по всему городу, развозя заказы. Иногда попадали в очень странные места. Мы несколько раз отвозили посылки на территорию старого завода «Красный треугольник», от которого там уже почти ничего не осталось. Часть территории была разрушена и огорожена, а более-менее целые корпуса сдавались в аренду под склады, мастерские, студии и репетиционные точки. Мы бывали там в основном днём, стучались в ржавые железные ворота под лестницей в одном из корпусов, говорили, от кого мы, отдавали посылку, забирали деньги и уезжали. Однажды мы попали туда под вечер в пятницу. Уже стемнело, но территория завода не опустела, тут было в разы оживлённее, чем днём. В одной из местных студий звукозаписи гремела музыка, а у входа собралась толпа неформалов. Чуть дальше за поворотом были припаркованы такие тачки, какие я видел только в фильмах про стритрейсеров. Над знакомыми нам железными воротами горела тусклая жёлтая лампа, вокруг которой вились уродливые ночные мотыльки.

Именно сейчас, под влиянием всех этих факторов, пространство вокруг пропиталось какой-то таинственностью, и даже воздух стал немного другим. Я посмотрел на Шамиля, обнаружив на его лице очередной похерфейс, решил больше не тянуть резину и постучал. Нам открыли, как и всегда, но в этот раз за спиной охранника не было той привычной складской темноты. Там мерцал свет и играла музыка. Там смеялись и живо что-то обсуждали. Оттуда повеяло теплом, и мой нос уловил знакомые ароматы. Это были врата в тот самый мир. Мир, который закрылся для меня, когда умер Сима.

— Пошли, — лаконично произнёс мой молчаливый друг.

Его «пошли» звучало бескомпромиссно. Спорить с ним было бессмысленно. Он был выше меня на голову, шире в плечах, крепче и тяжелее килограмм на десять. Его рука легла на моё плечо, и я понял, что вариантов у меня нет. Железные ворота закрылись, и осталась лишь музыка из студии звукозаписи. Но я теперь знал, где находятся ещё одни врата в тот потерянный мир. Я знал это и никак не мог успокоиться. Меня тянуло к тем воротам, но не было ни единой мысли, как за них просочиться.