Раскаленное солнце (СИ) - Страница 5

А потом… Просто так, вдруг раз — и… Сима умер.

Просто пережрал «Феназепама» и не проснулся.

========== Глава 3 ==========

Сима умер. Его больше нет. Я сидел на крыше в заброшке, курил и думал, блядь, о нём. Наверное, у меня был шок или стресс. Я не мог понять, что я чувствую. Я не мог поверить в то, что произошло. Во всё, что творилось вокруг после Симиной смерти. Мой разум просто отказывался воспринимать это как часть реальности. Даже когда умер мой отец… Мне было очень грустно и плохо, но я быстро принял этот факт. Просто принял и всё. Папа умер — что тут непонятного? Но Сима… Не кто-нибудь там из тусовки, про кого можно было бы сказать: «Надо же, какое горе! Отличный был парень!».

И забыть.

Нет… Это был парень из моей вселенной. Парень, открывший передо мной новый мир. Парень, с которым мы целовались, которому я отсасывал… Он так смешно реагировал, было видно, как он боится перейти черту. Как трудно ему решиться. Как будто трахнуть парня для него было более страшным и незаконным действием, чем покурить травку. Он как маленький нарушитель: мог делать что-то «плохое» только в присутствии взрослых. Старшего брата, который по умолчанию брал на себя ответственность за любые действия младшего. Все так боятся ответственности… Все так боятся провиниться. Это меня больше всего и раздражало в Симе. У Артёма такого не наблюдалось. Артём всегда знал, что и зачем он делает, как решить проблему и выйти из положения, если что-то пошло не так. Сима в любую секунду мог запаниковать, сдать назад, психануть.

Иногда он меня раздражал. И всё же… Последние несколько месяцев он был неотъемлемой частью моей жизни. Его смерть не укладывалась у меня в голове. Однако Сима был мёртв. Его тело сожгли, золу и пепел смели в погребальную урну и закопали на «Серафимовском». А у меня перед глазами всё ещё стояло его печальное лицо. Эта блядская смиренная тоска. И я не мог отделаться от мысли, что всё это — моя вина.

Артём с абсолютно непроницаемым лицом, похожий на труп, застывший в кресле, стремительно зарастающий пылью и паутиной, говорил мне, что Сима не долбоёб. Он знал прекрасно, что можно, а что нельзя, какие дозы влекут за собой те или иные последствия. Это не был несчастный случай. Но Артём доверял ему, а я-то видел. Я видел, как Симу иногда тянуло за край, но он всё не решался. Словно ждал позволения, отмашки. И я, по всей видимости, дал ему зелёный свет.

Возможно, Сима меня по-настоящему любил… Возможно, я разбил ему сердце, или как там это называется? Может, ему было больно и плохо видеть меня с Артёмом. Наверное, он действительно очень страдал, глядя на то, как я зажигаю с его братом, а его самого практически игнорирую. Чувствовал ли он себя одиноким и преданным? Что, если ему просто нужен был тот, ради кого стоило бы жить?..

Да пошёл он, блядь, на хуй! Почему это я должен идти на поводу у чужих чувств? Мало ли кому что взбредёт в голову. Мы не клялись друг другу в любви. Мы просто, сука, сосались! Потому что нам обоим это нравилось. Физический контакт — не больше. И потом… Он даже не пытался обратить на себя моё внимание. Я что, должен был воспринимать всерьёз его бабские ахи-вздохи?! С хуя ли?

Я злился на Симу. С одной стороны, я никак не мог простить его, а с другой… До нервной дрожи, до тиков, до белых мух перед глазами я ненавидел себя. Я себя презирал. В тот момент я и сам был не против сигануть с этой крыши и покончить со всем дерьмом. Я был близок к этому, но сдержался. Мне было тошно от одной мысли, что я поступлю так же, как этот унылый пиздюк.

Я спустился вниз. Несколько часов назад я нехило обдолбался на нервной почве, и теперь меня штормило. Голова гудела, обзор сузился до коридора или даже трубы. Боковое зрение вроде работало, но улавливало всё время что-то не то. Я мог бы повернуть голову и разобраться с этим, но любое опрометчивое действие вело к потере фарватера. Я чувствовал себя гигантским судном, попавшим в узкое ущелье. Я медленно продвигался вперёд, стараясь не задеть скалы. И тут я услышал свист. Кто-то свистнул, привлекая чьё-то внимание.

— Э, пацан! — послышалось откуда-то сбоку. Я не был уверен, что обращались именно ко мне, но всё же остановился и осмотрелся по сторонам.

Я увидел особь мужского пола в окне первого этажа. Лысоватый мужик неопределённого возраста с опухшей физиономией и огромной чёрной шишкой на лбу. Он подозвал меня ближе и протянул что-то. В его руке я увидел две сотенные купюры и подумал, что этот лысый хуй пытается меня снять. Я решил, что это не такая уж и плохая идея. Почему бы не отсосать какому-нибудь уроду за бабки?

Я почувствовал во рту кислый привкус, когда потянулся за деньгами. Почувствовал, как на губах растянулась улыбка, как будто я делаю шаг к чему-то родному и знакомому, прекрасно понимая, насколько это отвратительно и мерзко… И тут мужик произнёс сиплым пропитым голосом:

— Будь другом, сбегай за пивом. Вон туда, в «Пятёрочку». Скажи, что от Семёна с первого этажа, тебе продадут. Сдачу себе оставь.

Меня словно холодной водой окатили. Мне стало тошно от самого себя, и я вдруг подумал, что этот пьяница светлее и чище… Я взял деньги и пошёл за пивом. В магазине прихватил бутылку дешёвого портвейна в довесок. Пароль сработал. Кассирша закатила глаза и пробила мне обе бутылки. Я отнёс пиво по назначению, а сам нырнул в подворотню, откупорив своё пойло.

Я был в совершенно невменяемом состоянии. Я не понимал, что сейчас за время суток, где я, с кем я разговаривал и о чём. Я просто втирал что-то какой-то девчонке, не помня, с чего начался наш разговор. Потом нарвался на каких-то пацанов. Меня чуть не ушатали. Болела скула сильно и рёбра. Ну и руки, ноги — по мелочи. Но я всё ещё мог стоять на ногах. Вот уж не помню, где я подцепил того мужика и как мы с ним договаривались… Помню, как он нагнул меня у мусорного бака, стянул штаны, харкнул себе на ладонь, растёр слюну о свой член и вогнал мне. В этот момент я понял, что Артём был со мной предельно нежен. Он никогда не входил слишком глубоко… ну или у него просто был маленький член. Хуй этого мужика проталкивался в меня с трудом, и это было дико больно. Мне казалось, что практически на сухую он ободрал у меня всё внутри, а когда пошло легче, я не сомневался, что это из-за крови. Мужик не церемонился, и, когда от тычков его хера у меня начали болеть внутренности, я осознал, что маленький член это не так уж и плохо.

Длилось всё недолго. Ему хватило пары минут подёргаться, чтобы кончить. Спустив мне в зад, он быстро спрятал своё хозяйство в штаны, застегнул ширинку и свалил. Я сжимал в кармане куртки пятихатку. Мама всегда говорила мыть руки после денег. Деньги грязные. Абсолютно все. И руки от них потом воняют.

Я опять поймал на своём лице эту улыбку… И в голове мелькнула мысль о том, что всё так, как и должно было быть. Я — грязь. Моё место — дно.

А ещё слёзы текли ручьём. Наверное, от боли. Было такое чувство, что в заднице у меня застрял орех. Отвратное, мерзкое ощущение. Я поднял свою бутылку, которую умудрился не проебать. В ней оставалось меньше половины. Я отхлебнул, и меня чуть не вывернуло. Подавился и кашлял, наверное, минут пятнадцать. Задыхаясь, ободрал себе горло. Разогнувшись, увидел на жёлтой стене чёрную надпись, наскоро сделанную из баллончика. «Ясно», и в букве «о» был подрисован грустный смайлик.

— Хули тебе ясно, стена ёбаная?! — не выдержал я и запустил в неё бутылкой. Та разлетелась вдребезги, оставив на стене тёмное вонючее пятно.

Мне было очень хуёво. С одной стороны, мне хотелось в душ и в кроватку, а с другой, я всё ещё не чувствовал удовлетворения. Я ещё недостаточно опустился.

Да и идти мне было некуда. Домой я пошёл бы в последнюю очередь, а к Артёму просто не мог. Я не хотел туда возвращаться больше никогда.

Немного рассудив, я решил пойти к Симе на кладбище. Я более-менее ориентировался на «Серафимовском»: там был похоронен отец, и я знал, где находится Симина могила. Перелез через ограду, немного заплутал, но нашёл нужную тропинку. Глаза давно уже привыкли к темноте, а вскоре начало светать. Мне не было страшно, я не ощущал никакого особого трепета перед этим местом и мертвецами. Я нашёл участок семьи Симановых. Тут были родители Симы и Артёма. А ещё их бабушка. Я только тогда узнал, что Сима — Иннокентий. Я бы тоже предпочёл прозвище, если бы меня назвали Иннокентием.