Раскаленное солнце (СИ) - Страница 47

Меня тошнило от этих мыслей. От всего этого проститутского шика. Моя жизнь становилась неприлично беззаботной, приторно сладкой. Мне даже не за что было себя жалеть, чтобы оправдать всё это. К этому я никогда не стремился. Моё уютное гнилое дно отторгало меня, вынуждало жить припеваючи. Жизнь баловала меня просто так. Без каких-либо причин и высоких моралей… Но я-то знал, чего на самом деле стою! Меня не радовали незаслуженные ценности и поблажки судьбы. Меня от них бросало в дрожь. Я не хотел всего этого.

Мне позвонили. Тёмно-синяя «Тойота» ждала меня слева. Я спустился, вышел… и повернул вправо. Шёл чёрт знает сколько и до последнего сомневался в правильности своих действий. Меня трясло так, будто я убегаю из дома, украв все родительские деньги, хотя я не взял ни копейки… Даже свои вещи не забрал. Меня тянуло на моё уютное гнилое дно, где я вновь почувствовал бы себя собою. Хотелось забиться в самую тёмную и грязную щель, окунуться в своё, родное. Стряхнуть с себя этот гламурный блеск, стянуть с себя не свою шкуру, отречься от всего, что создавало обо мне ложное впечатление, открыть людям своё истинное лицо и крикнуть: «Да раскройте же вы глаза! Вы что, не видите? Перед вами даже не человек, а какой-то паразит. Я ничего хорошего не сделал и не собираюсь делать в этой жизни. Я не собираюсь привнести в эту жизнь что-то ценное или заботиться о ком-то. Я просто живу, развлекаюсь, а вы потакаете мне. Даёте мне деньги, окружаете своей заботой, не требуя взамен ничего существенного… Что с вами не так?!».

Я сбежал. И в ту же ночь упоролся в каком-то притоне. Оттуда, как по цепочке, я перебирался из квартиры в квартиру. Байкерский флэт, хата какого-то студента из Якутии, общага первого меда, коммуналка старых стрёмных героинщиков, квартирник никому не известной группы, растафарай в загородном доме… Меня угощали всяким разным на каждой вписке, и я не успевал приходить в себя. Всё было просто чудесно.

По ходу я обзавёлся компанией в лице Гоши. Мы с ним утопили мой телефон в канале и спали попка к попке, как невинные младенцы, внутри городской ёлки, одной из тех, что вовсе не ёлка, а мишура, намотанная на каркас. Бухали в каком-то театре с театралами и жили там два дня, пока не скурили весь бутор из каптёрки. А потом я увидел, как Гошу трахает какая-то тёлка. Не так, как Юля трахала своих клиентов, а по-нормальному. Просто Гоша сидел и практически не двигался, так что девчонка всё делала сама. Мне предложили присоединиться. Она хотела, чтобы в неё вошли с двух сторон и чтобы кто-нибудь ещё вставил ей в рот. Я бы и сам с удовольствием отсосал Гоше, но не после того, что увидел. Я разочаровался и ушёл.

Дни и ночи слились в единое целое, я потерял счёт времени, не понимал, какой сейчас день недели, какое число, месяц… В какой части города я нахожусь и вообще в Питере ли я ещё. Однажды я проснулся дома. У матери. Минут пять не мог понять, где я, и тщетно пытался вспомнить последний год. Напрочь вылетело из головы, что мы переехали, я долго тупил, пытаясь установить своё положение в пространстве и времени. Потом кое-что встало на свои места, но далеко не всё.

Начался адов пиздец. Уж не знаю, под чем я был всё это время, что с чем мешал, но отходняка почему-то не было. Зато начались попытки разобраться в том, что реально, а что нет, восстановить в памяти хронологию событий. Всё это выливалось в панические атаки, которые я пытался заглушить успокоительными. Я тщательно хранил в секрете от матери своё состояние, но уйти пока не мог. Просто не знал, куда мне податься, а ввязываться в новый нарководоворот не хотелось. Я чувствовал, что этого уже точно не вынесу и в следующий раз очнусь в палате дурки или диспансера. Мне нужно было хотя бы разобраться с кашей в своей голове.

Именно тогда я начал рисовать. Фиксировать воспоминания, в которых был более-менее уверен. Я взял за правило: если картина удалась, если всё получилось изобразить именно так, как я хотел, значит, это правда. Значит, это действительно было. Очень часто я замалёвывал холст, потому что выходило совсем не то, не получалось собрать воедино образ, маячивший где-то в подсознании, но всё, что было действительно очень важно, я изображал без особого труда.

Мама меня не доставала. Однажды она сказала, что устала это обсуждать, но есть возможность пристроить меня в хорошую школу. Она устроилась в какую-то мажорную академию. Напомнила, что доучиться нужно только этот год. Отметила, что не настаивает, а я взял и согласился. Больше месяца я болтался хуй знает где, уже недели две безвылазно сидел дома и боялся куда-либо выходить. Новая школа была, по крайней мере, поводом выползти из норы.

Это была очень смешная школа. Она находилась на территории жилого комплекса и почти все учащиеся были местными. Как жители одного королевства. Я не вписался в их ряды, впрочем, и не стремился. Завёл знакомство с горсткой старшеклассников, которые баловались спайсом. Вообще-то, одного из них я уже где-то встречал, он узнал меня и подошёл сам, спросил, не знаю ли я реального барыгу, нормального, не с говном. Сам он знал немного, был, откровенно говоря, лохом, как и его дружки. Я мог бы сделать вид, что не в теме, но усмотрел в его вопросе повод установить контакт с тем миром, в существовании которого я всё ещё не был до конца уверен. Кроме того, я остался без денег. Моя карточка, скорее всего, уже доплыла до Финки на обломках моего телефона. Её мне вручил Лючи, и оформлена она была явно не на меня, так что восстановить карту возможности не было, а от налички не осталось и следа.

Мать купила мне новый мобильник. Я не хотел брать, но ей нужно было уехать на похороны подруги. Я даже вспомнил эту боевую тётку — здоровенную и весёлую. Умерла от рака. Так странно. Всегда казалось, что от рака люди умирают только в сериалах. А потом мама добавила, что этот телефон — подарок на предстоящий день рождения. На чей? На мой?

В то, что можно всерьёз забыть о своём дне рождения, я тоже никогда не верил. Всех, кто так говорил, я сразу же причислял к позёрам, пытающимся показать, как они презирают этот праздник, не ждут подарков и поздравлений, даже если на самом деле ждут с нетерпением. Но оказывается, если месяц провести в алкогольно-наркотическом угаре, можно забыть не только о дне рождения, но и о том, сколько тебе исполняется лет.

Каждое утро мама будила меня и мы вместе шли в школу, но стоило ей уехать, как подъёмы по утрам стали для меня чем-то нереальным. Я пробовал даже поменять режим: отсыпаться днём, вставать часа в три ночи, чтобы к семи быть бодрячком, но эта схема быстро потерпела крах, и я забил на учёбу, пока мать в отъезде. Решил, что это будет мой собственный подарок себе на днюху.

Когда настал день «Х», ко мне завалились «друзья». Я с трудом узнал их. Два парня из старой школы, с которыми мы зависали ещё вместе с Симой, третий… Я был уверен, что вижу его впервые, но он общался со мной как старый знакомый, легко и непринуждённо. Они привели с собой девчонок, которых я тоже не знал, и принесли выпивку. Вот за последнее я был им действительно благодарен. Оставшись один на один со своими мыслями, я начал погружаться в какие-то аморфные состояния, залипать в пространство, по несколько часов пялиться в стены. Я забывал поесть и вспоминал об этом только тогда, когда желудок начинали сводить судороги. Несколько раз порывался поехать к Юле, в салон или в клуб, но что-то меня останавливало. В «Легионе» я не хотел показываться из-за Игоря, перед Юлей было просто стыдно, я не был готов что-либо объяснять, но больше всего я боялся, что что-нибудь окажется иначе — не так, как я для себя решил, — что что-то не сойдётся с моими воспоминаниями. В такие моменты мне самому хотелось влезть в одну из своих картин и навсегда остаться там.

Ребята пили и веселились, я тоже немного выпил. Кто-то из них предложил таблетки. Почему бы и нет? Мне хотелось отпустить все мысли и просто расслабиться. Я курил на балконе, перегнувшись через перила, и смотрел на башню, которая была не на месте и безусловно символизировала мужское начало. Перила были совсем узкие, через такие недолго перевалиться. Лететь тоже недолго. Асфальт совсем близко…