Раннее христианство и переселение душ - Страница 51

Приступая к обоснованию пасхальной надежды Ориген, пошел путем различения в теле «материального субстрата», то есть конкретного наполнения, постоянно нуждающегося в восполнении из внешнего мира, и «формы», некоей идеи (на сегодняшнем языке можно было бы сказать — информационно-генной структуры) тела, которая перестраивает все приходящие из внешнего мира разнообразные вещества в человеческий организм. Несмотря на разнообразие внешней среды и питания, Павел всю жизнь остается Павлом, а Петр — Петром именно благодаря самотождественности «формы». Воскрешению в понимании Оригена подлежит не субстрат, но форма, качественность Петра или Павла, которые он обозначает терминами или. Для Оригена тождественность тела определяется тождественностью его формы, эйдоса. «Тело не дурно названо рекою: так, при тщательном рассмотрении, может быть, даже в продолжение двух дней первоначальное вещество не остается тем же в нашем теле… Не смущайся, если кто скажет, будто это первоначальное вещество тела в то время не будет таким же, так как разум показывает способным разуметь, что и теперь, даже в продолжение двух дней, не может оставаться таким же прежнее вещество тела… Сила семени в зерне пшеницы, овладев окружающим веществом, проникнув его всецело, вкоренившись в самом составе его, придает силы, какие имеет, тому, что прежде было землей, водой, воздухом и огнем, и преодолев их качества, изменяет их в то самое, которого само бывает производителем, и таким образом наполняется колос».

В самом деле, самая разная пища, то есть вполне различная материя перестраивается в один и тот же человеческий организм, потребляющий ее. Любое вещество, поступающее в человеческое тело извне, не вставляется механически в него. Если ребенок ест хлеб — это не значит, что к утру у него будут более хлебные пальцы, а если он съел яичницу — вовсе не следует ожидать, что какая-то часть его тела теперь состоит из кусочка глазуньи. И наоборот — два человека могут есть совершенно одну и ту же пищу, но они будут вполне различны даже физиологически именно потому, что организм каждого из них не просто впитывает внешнюю среду, но по своему перестраивает ее. Любое вещество сначала разрушается в человеческом организме на свои составные части, а затем перестраивается в человеческое тело по велению новой «формы», по тем схемам, которые хранятся в генной памяти.

Если память «семени» сохранится — то по ней можно будет воссоздать прежнее тело из нового материального субстрата. «В наши тела вложена сила (ratio), — та сила, которая содержит телесную субстанцию; эта именно сила, которая всегда сохраняется в телесной субстанции, по слову Божию [361], воздвигнет из земли, обновит и восстановит тела, хотя они умерли, разрушились и распались, — подобно тому, как сила, присущая пшеничному зерну, после разложения и смерти его, обновляет и восстановляет зерно в теле стебля и колоса. Эта сила по повелению Божию восстановит тело духовное, способное обитать на небесах» (О началах. II, 10, 3).

Ничего не говоря о воскресении «материи» (в смысле того субстрата, что наполняет собою идеальную форму), Ориген настаивает, что индивидуальная «форма» каждого из нас, вновь и вновь воссоздающая нас самих из самого разнообразного материала, потребляемого человеком из внешней среды, сохранится и вернется к действию. Так Ориген понимал стих ап. Павла: «Сеется тело душевное (греч. yucik лат. animale), восстает тело духовное» (1 Кор. 15, 44) [362].

В этой концепции Оригена мне видится только два слабых места.

Первое — она дает основание предполагать, что только «форма» и примет участие в воскресении. Возникает ощущение слишком решительного разделения нынешней материи тела от той, которая воскреснет. «Должно предполагать, что воскресение касается только одного вида человека», — говорит Прокл — персонаж одного из диалогов Мефодия, выступающий от имени Оригена (О воскресении, 6). Церковное же предание предполагает, что возможна и некоторая материально-вещественная преемственность между нынешними телами и будущими. Так, мощи святых дороги для православных именно тем, что в них видится частица нового, будущего космоса; частица мира, победившего тление. Евхаристия в восприятии древних христианских авторов важна потому, что насыщает наши нынешние тела опять же частицами грядущей, преображенной плоти: «Тела наши, принимая Евхаристию, не суть уже тленные, имея надежду Воскресения» (св. Ириней Лионский. Против ересей. IV, 18, 1, 5 [363]). Грань между нынешним веком и грядущим катастрофична, в том переходе даже небеса как свиток свернутся (Откр. 6, 14) и «разгоревшиеся стихии растают» (2 Пет. 3, 12). Но, хоть и не смогут галактики пройти сквозь «иголье ушко» врат Нового Царства, частицы человеческих тел, сращенные с Евхаристией, смогут выжить во вселенском огненном преображении, и — «когда душа уже вновь повлечет к себе сродное ей и собственное» (св. Григорий Нисский. Об устроении человека, 27) — они наряду с новой материей смогут принять участие в воссоздании человеческих тел [364]. И все же вновь заметим, что текстов самого Оригена, в которых он протестовал бы против этой надежды христиан, не существует.

Второе же слабое место — это поиск Оригеном тех частей нашего тела, которым нет места в вечности. Зачем, спрашивает Ориген, нам нужны будут зубы, если в духовном мире не будет твердой пиши? (св. Мефодий. О воскресении, 5). Зачем половые органы, если «в Царстве Божием не женятся и не выходят замуж»? Но блаженный Иероним в полемике с Оригеном справедливо указывает на то, что даже в рамках нашей земной жизни путь аскезы не есть путь кастрации. И если даже здесь человек, решившийся жить в чистоте, может, обладая половыми органами, контролировать проявления половой энергии, то тем более нет оснований полагать, что в Царстве Божием она неизбежно вовлечет нас во грех: «Где плоть и кости, и кровь, и члены, там необходимо должно быть и различие пола. Где различие пола, там Иоанн — Иоанн, Мария — Мария. Не бойся брака тех, кои и до смерти в поле своем жили без полового отправления. Когда говорится: «в тот день ни женятся, ни замуж не выходят» (Мф. 22, 30), то говорится о тех, которые могут жениться, но не женятся. Ибо никто не говорит об ангелах «они не женятся, ни замуж не выходят». Я никогда не слышал, что на небе совершаются браки духовных сил; но где есть пол, там мужчина и женщина. Уподобление ангелам не есть превращение людей в ангелов, а есть совершенство бессмертия и славы» (Против Иоанна Иерусалимского, 26). Поэтому слова Христа «В Царстве Божием не женятся и не выходят замуж» не стоит понимать как эскиз эсхатологической физиологии.

Зачем же тогда воскрешение плотских органов тела? Это недоумение вытекает из слишком суженного, слишком инструментального понимания значения половой энергии для жизни человека. Но точно ли мы полностью представляем себе наше собственнок тело с полной достоверностью? Осознаем ли мы все тончайшие взаимосвязи между различными системами нашего организма? Вообще человеческое тело слишком сложно и слишком связано с жизнью своей души. Современная психология, мне представляется, поддержит скорее православную позицию, чем оригенистскую. Ведь даже половая энергия, которая казалась Оригену столь ненужной, с точки зрения современной психологии участвует в самых высоких и творческих проявлениях человеческого духа. Возможности нашего мозга мы используем лишь на 10 процентов. Не используем ли мы и мощь наших половых систем лишь отчасти? Может, у них есть и иные функции, кроме тех, которые мы используем непосредственно в половом акте? Сегодняшняя антропология и психология уже прекрасно знает, как половые токи пронизывают всего человека, все его творчество, мышление, даже веру [365]. И вот в защиту этой непостижимой целостности человека выступили церковные критики Оригена.