Рандеву с замком - Страница 24

— Марта! Она с американцем! Да, правда, честное слово!

— Что передать Виктору, мсье Рейно? — официальным тоном переспросила я.

— Мы с Мартой очень рады за тебя, маленькая сестренка. Ну американец, не француз. Ничего, в Америке ведь тоже люди!

— Значит, не передавать ничего?

— Ох и конспирация! — Рейно хохотнул. — А передать — передай. Чтобы он завтра ровно в двенадцать был в Центре Помпиду! Кровь из носу! Я не могу одновременно участвовать в конференции и вести репортаж в прямом эфире! Ясно, маленькая подпольщица? Ну как же мы с Мартой рады за тебя! Все, больше не будем мешать! Пока! — Из трубки потекли гудки.

— Пока, — сказала им я и разъединила связь.

Потом я заглянула в гостевую комнату. Майкл спал, по-детски подложив под щеку ладони, губы улыбались, а из уголка ниточкой текла слюна. Это было противно и трогательно одновременно. Его ботинки, снятые Никсом, аккуратно стояли возле кровати. Я накрыла его пледом. Вышла и затворила дверь.

Если я сейчас залезу в горячую воду, вяло размышляла я, то засну. Наверняка. Но рано или поздно вернется брат и ему нужно будет объяснить все про Майкла. Хотя что «все»? Всего-то я не знаю и сама. Да и Майкл может проснуться в любой момент и ему тоже наверняка понадобится ванная. А в ней буду спящая я…

Голова была жуткой тяжелой, и меня снова познабливало. Я вспомнила, что все еще разгуливаю босиком, а еще — про коньяк, который мы с Никсом пили в кухне. Боже, как давно это было! В какой-то другой жизни. Я влезла в тапочки, пошла в кухню, сунула в раковину грязную сковороду, кое-как ополоснула рюмки, помедлила и прямо из горлышка хлебнула коньяк. Он доброжелательно потек по пищеводу ласковым теплом. Я сделала еще пару глотков, оставила бутылку на столе, побрела в свою комнату и прямо в халате залезла под одеяло. Я уже не чувствовала ни тепла, ни холода и не имела никаких желаний, кроме одного — спать…

— Эй! Мсье! Это мой чемодан!

Мужчина оборачивается. Я знаю, что сейчас он заметит меня и его лицо начнет расцветать улыбкой. Но вдруг я не вижу его лица! Это потому, что я не могу его вспомнить… Вокруг только темнота. Но что же я буду делать, как я буду жить дальше в этой темноте без его улыбки? Я вхожу в нашу гостиную, там тоже темно, но он лежит на диване. Я по-прежнему не вижу его, но чувствую, что это он и он смотрит на меня! Я должна срочно зажечь свет! Я жму на выключатель, он щелкает, но люстра не реагирует. Я жму еще раз. Безрезультатно. Терзаю выключатель снова и снова, но мрак не отступает, а в меня ползет страх — если я не смогу увидеть его, то…

Темноту и тишину разрывает звонок. Будильник!

Я вздрогнула и моментально открыла глаза. «03.12» — электронно-зеленые цифры на часах. Ночной сумрак в моей комнате. С какой стати звонить будильнику? Просто приснилось. Эдакий мистический сон: прошло ровно двенадцать часов, а в комнате для гостей спит… Новая порция настойчивой трели! Господи, это же в дверь! Виктор! Я резво вскочила с постели, но тут же присела опять — закружилась голова. Это все коньяк! Надо было пить аспирин, а не коньяк! Пижонка! И нос заложен, и спину ломит.

Звонок уже верещал почти не переставая. Надо открывать скорее, а не жалеть свой нос и спину! Не хватало еще, чтобы братец разбудил Уоллера, вдруг тот спьяну ничего не помнит? А что, очень даже может быть, что не помнит, где он, что он! Я торопливо, но более бережно подняла свою персону с кровати и понесла к двери.

— Да открывай же, тетушка! — закричал брат, видимо разобрав в промежутках между трелями мои шаги. — Нашла время спать! У нас дочь, а она дрыхнет!

Я открыла. В обеих руках Виктор держал пакеты с торчащими из них горлышками бутылок и багетами — естественно, руки заняты, невозможно войти самостоятельно, да и вообще не в правилах моего брата пользоваться ключом.

— Поздравляю, Вики. Я ужасно рада. Только, пожалуйста, тише! Голова трещит!

— Ох, и видок у тебя! — Брат закрыл дверь ногой. — Физиономия опухла, нос красный, из глаз течет! Простыла?

— Ага, — согласилась я, шмыгнув носом.

— Да я сразу понял, раз в моем халате — значит, больна! — Он направился в кухню. — А это еще что? Ты лечилась моим коллекционным коньяком?

— Коньяка пожалел родному человеку!

— Ладно, ладно, родной человек! — Брат опустил свои пакеты на пол и, не разгибаясь, обнял меня за талию и поднял.

— Ты с ума сошел! У меня простуда!

— А у меня дочь! Элен! Представляешь, у меня теперь есть своя собственная маленькая женщина! Моя! Только моя!

— Это замечательно. Теперь поставь меня на пол.

— Слушаю и повинуюсь, моя простуженная госпожа сестра. Так ты продолжишь пить коньяк или давай со мной шампанского за нашу принцессу? — Он вытащил из пакета бутылку «Вдовы Клико». — А? Тетушка?

— Ты что, клад нашел?

— До чего же ты практичная, тетушка! Просто противно! — Он достал из шкафчика хрустальные фужеры; у моего брата страсть к красивой посуде. — Баккара! Слышишь, как поют? — Любовно позвенел фужерами, поставил их на стол. — Салют в честь белокурой Мадлен! — И эффектно выстрелил пробкой.

Я невольно схватилась за голову. Белокурая Мадлен…

— Ох, извини! — В глазах Виктора виноватое сочувствие. — Я забыл. У тебя ведь голова болит. — Он принялся аккуратно наполнять бокалы.

— Ничего. Но… Но почему Мадлен? Вы же хотели вроде бы Шарлот или Ани. И вдруг Мадлен?

Брат лукаво улыбнулся.

— А потому что Мадлен — это немножко Элен. Ну в честь тебя как будто, и как будто — сама по себе. Она в нашу породу — сразу родилась с беленькими волосиками. Представляешь, такая маленькая, — он показал ее размеры руками, — а орет! И беленькие кудельки, совсем как у тебя. Давай за Мадлен, тетушка, — ласково произнес брат, и мне показалось, что в его глазах влажно мелькнули слезы.

— Ты плачешь? — удивилась я. — Все же хорошо! Или это от счастья?

— Давай выпьем. И я съел бы чего-нибудь. Пощусь с самого утра, — виновато пояснил он, когда мы выпили. — У тебя нет супа?

— «Вдову Клико» с супом? Оригинально!

— Если нет, так и скажи. — Брат заглянул в холодильник.

— Вики, но ведь я не знала, что ты захочешь супа. Попросил бы заранее, я бы тебе сварила. А ты даже не предупредил меня, что повезешь Софи в клинику.

— Ну совершенно голова не варит, я же накупил всего-всего! — Он захлопнул холодильник и полез в свои пакеты. — Никому говорить нельзя, когда женщина рожает!

— Ага, нельзя? А своему Рейно сказал? Потому что он твой начальник?

— Элен, но ведь я отпрашивался у него на весь день! — с набитым ртом оправдывался брат, успев уже откусить полбагета. — И на всякий случай, на завтра.

— Завтра он велел тебе кровь из носу быть в Центре Помпиду! В двенадцать!

— Ну и буду! — Виктор дернул плечом. — Что ты злишься? Лучше давай тарелки, вилки. Ножи. Вот окорок, вот икра. Рыба. Овощи. Фаршированная курица. Если хочешь, можно подогреть в печке. Пирожные. Ты ведь любишь пирожные? Я специально купил их для тебя. А ты злишься! Что опять не так?

— Вики, по-моему, это у тебя что-то не так.

— Не у меня. — Он помолчал. — У Софи.

— Что с ней?

— Ничего! Если бы я знал, что ей будет так тяжело рожать, я бы в жизни не стал с ней спать! Не нужны мне никакие дети! Мне нужна только моя Софи! — сдавленно прошептал брат и закрыл руками лицо. — Моя единственная, моя милая, моя маленькая, нежная, умная, моя самая лучшая…

— Вики, Вики, — я как можно нежнее погладила его по голове и, чувствуя, что брат рад моей ласке, осторожно спросила: — Но теперь же все позади? Девочка здоровенькая?

— Здоровенькая. — Брат судорожно сглотнул. — Она в нашу породу! Здоровая, как ты и я! Четыре кило триста! А Софи…

Я боялась спрашивать впрямую и молча налила в фужеры шампанское. Оно играло.

— Софи такая хрупкая, нежная, — не глядя никуда, заговорил брат. — Она не смогла родить сама! Они ее разрезали!