Ракеты и подснежники - Страница 12

Работа продолжалась и над прибором.

Но вот уж верно: одна беда никогда не приходит... Пришла одна --открывай ворота: будет и другая.

Утром на разводе на своем обычном месте не оказалось старшего лейтенанта Буланкина. Перед строем в ожидании подполковника Андронова, заложив руки за спину, стоял Климцов. Он был явно не в настроении, массивная фигура застыла в бронзовой холодности. Он даже не обошел, по обыкновению, строй, не вывел никого, чтоб заставить за две минуты пришить свежий подворотничок, почистить сапоги. Мы знали: Буланкина нет в городке. Он ушел ночью, и лейтенант Стрепетов, его сосед по комнате, ничего не слышал. Горькая и неприятная "пилюля" для всего дивизиона, -- пожалуй, будешь не в настроении... Офицеры мрачно вполголоса злословили:

-- Блудливая коза! Хоть бы ты, Стрепетов, привязал его к пусковой установке, что ли?

-- Не привязать его надо, а, наоборот, отвязаться от такого! Зря возимся, проку все равно что от козла молока. Позорит только... За такое время зайца уму-разуму можно научить...

-- Прежде чем объединяться, надо решительно размежеваться... Так полагается.

Один Юрка сохранял молчание. В низко надвинутой на лоб шапке, угрюмый, с чуть согнутыми в локтях руками, он напоминал ерша, только что вытащенного на крючке. Тоже характерец -- упрямый, дотошный! Меряет всех на свою добротную, идеальную колодку и сейчас небось думает: почему Буланкин сделан не по ней? А тот, видно, не на шутку решил гнуть свою линию...

Разговор офицеров и мои мысли обрывает команда майора Климцова. Вслед за этим я слышу его доклад:

-- ...для развода построен. -- Он делает паузу и с особым ударением, чтоб слышали все, добавляет: -- За исключением старшего лейтенанта Буланкина.

Потом он что-то тихо говорит Андронову, и лицо подполковника вытягивается, становится пасмурным.

...Днем я паял очередную схему прибора. Торопился быстрее закончить. Паяльник дымил в руке, от едкого кислого запаха першило в горле, перед слезившимися глазами вспыхивали и плыли золотисто-оранжевые круги. Встряхивал головой и снова продолжал паять.

-- Фу, что это у вас, как в аду? Именины чертям справляете?

Обернулся и увидел Юрку Пономарева. Свет ворвался в дверь, и только тут стало ясно: да, накоптил порядком! В кабине висел заварной дым. У Юрки ремень с портупеей съехал набок, пряжка поблескивала у бедра. По виду, минорному тону комсомольского секретаря я понял, что у него не ладилось с аппаратурой. Теперь на дверце его кабины, очевидно, висит табличка: "Посторонним вход категорически воспрещен!", которую Юрка вывешивает всякий раз, когда начинается запарка. И видимо, серьезное дело привело его сюда, коль он ушел, оставив в такую минуту свою кабину.

-- Так оно и есть, товарищ старший лейтенант, именины! -- отозвался Скиба. -- Родилась вторая схема нашего прибора!

Юрка по профессиональной привычке наклонился к осциллографу и тут же выпрямился.

-- Это я знал: должно было получиться... Пойдем, Перваков, по делу.

Когда мы спустились по лесенке, он, щурясь от яркого солнца, сказал:

-- Явился Буланкин -- слышал? Командир арестовал его...

-- Пьяный?

-- Нет, трезв, как господин управляющий... Спрашиваешь!

Юрка раздражался, когда его не понимали с ходу, теперь он даже недовольно заморгал на меня глазами.

-- А я при чем тут? Разве то, что у бочки с ним встречались? Так уже говорил, как разошлись...

-- Будет показывать клыки! Знаю -- зубастый, -- примирительно сказал Юрка и, захватив рукой острый подбородок, посмотрел на меня. -- Лучше скажи, что с ним делать? Хотя он и беспартийный... Есть предложение: когда отоспится, высказать все. Пусть знает правду о себе. Хочу, чтоб и ты, как заместитель мой, пошел.

У него был решительный и воинственный вид. Я согласился: идти так идти. Однако толком не представлял, о чем говорить с Буланкиным.

-- Ну, до вечера, -- сказал Пономарев. -- У меня схема подстройки клистрона забарахлила. Два часа настраиваю. Не хватает в такую минуту тревоги!

Он повернулся, зашагал через деревянные желоба с кабелями, легко вскочил на перекладину лесенки и скрылся в своей кабине. На закрывшейся двери трепыхнулась белая полоска картона: "Посторонним вход категорически воспрещен!"

Я усмехнулся: догадка оказалась верной.

Он зашел ко мне после контрольной проверки работы станции. Заступивший на дежурство лейтенант Орехов расписался в журнале. Операторы уже ушли, только Скиба пристраивал прибор. Я еще задержался с Ореховым. Месяца три как он прибыл из училища и был моим подопечным. В сумраке кабины не моргая замерли его веки, из которых будто выдернули ресницы -- они у Орехова бесцветные и короткие, их даже днем трудно различить. Без единого вопроса слушал меня, точно боялся пропустить хоть одно мое движение. Следил за переключателями и тумблерами, которыми я щелкал.

-- Главная твоя задача -- получил сигнал, объявляй тревогу: тут мешкать нельзя. Запиши время в журнал и начинай предбоевую подготовку...

В этот момент открылась дверца, и в кабину заглянул Пономарев.

-- Где ты? Идем... Желаю спокойного дежурства, Орехов! Я еще вернусь.

-- Ну как твоя схема подстройки клистрона? -- спросил я, соскочив на землю.

-- Что "как"?

-- Совсем не получается? Очередная запарка, коль собираешься еще возвращаться?

-- "Совсем" и "пока" -- не одно и то же. Не получается только у тех, кто не хочет. А вернусь -- просто, чтоб проверить стабильность. Так-то, товарищ следователь по особо важным делам.

В голосе Юрки прозвучала легкая издевка. В сумерках он не видел, что я беззвучно засмеялся.

Юрка с болезненным самолюбием относился даже к малейшим замечаниям о работе своей аппаратуры, считая, что все почему-то склонны "собак цеплять" именно на его приемопередатчики. "Что вы в них понимаете? -- наскакивал он во время споров. -- Смотрю, память у вас на массу закоротила! А чуть работа, так: "Пономарев, прибавь, будь добр, чувствительности!", "Пономарев, нет того импульса, нет другого!". Без приемопередатчиков эти кабины, вся станция -- нуль без палочки!"

Мы помолчали. Прошли мимо будки с часовым. Позади осталась узкая проходная -- калитка из колючей проволоки. Было сыро и неприятно. Черный лес подступил вплотную, грозно. Стужа от земли заставляла ежиться и вздрагивать. Словно мокрая простыня, плотно обволокла тишина. Одинокая лучистая зеленая звездочка робко и грустно подмигнула с высоты.

Юрка вздохнул, сказал:

-- А все же ты прав... Уставать стал от этих своих шкафов. Иногда чувствую -- все тело начинает гудеть, будто перевозбудившаяся генераторная лампа, а то и запищит, как эта труба -- волновод, -- во время электрического пробоя. Есть же такие, кому везет. Счастливчики, в рубашках родились! Скоро в академию, например, улепетнут. Книжки в портфель, лекции, лаборатории, строго по звонку перерывы, шесть часов занятий, чтобы не перетрудились будущие инженеры... Не жизнь, а установившиеся ровненькие гармонические колебания. А потом лет через шесть приедет такой вот Костя и не узнает! "Как ваша фамилия? Пономарев?.. Ах да, припоминаю... Это у вас со схемой подстройки клистрона ничего не получалось?" -- Хохотнув, Юрка положил руку на мое плечо: -- Шучу, шучу...

Он продолжал платить мне за насмешку, но платил, как всегда, беззлобно.

-- А почему бы тебе не поступить?

-- В академию? А ты подумай, что станет, если мы все подадимся туда? Кто тут работать будет, боевую готовность поддерживать? Очередь хоть надо соблюдать... И еще: у каждого свои сани, в которые он садится.

-- А я, по-твоему, в свои собираюсь садиться? Без инженерных знаний на такой технике делать нечего. Вот столкнулся с прибором, и, оказывается, в голове прореха на прорехе.

-- Не о тебе, Костик, речь, -- спокойно возразил он. -- За вас с Ивашкиным доволен. Но и тут еще кучи дел и возможностей -- только успевай.

-- Так уж и не думаешь никогда?