Ракетоносцы. Адское пламя - Страница 65
Ознакомившись с радиодонесением из Атлантики, Николай Вознесенский некоторое время думал, а потом потребовал прямой провод с Берлином. «Надо бы кое-что согласовать с его величеством кайзером» – сказал он в ответ на вопросительные взгляды генералов.
В стране, потерпевшей (или терпящей) тяжёлое военное поражение, возникают, как правило, серьёзные социальные потрясения – тому множество примеров. А если эти бунты и прочие выражения недовольства ещё и умело направляются в нужное русло…
Ни германский кайзер, ни русский премьер не были маньяками, одержимыми идеей массовых убийств и разрушений. Но не были они и прекраснодушными альтруистами, страдающими безразмерной любовью ко всему человечеству, без различия цвета кожи, пола, возраста, вероисповедания, общественного статуса и политических убеждений. Вильгельм III Гогенцоллерн и Николай Вознесенский были политиками-прагматиками, поставившими себе цель – сокрушить могущество Соединённых Штатов – и последовательно добивавшимися этой цели. Были, были в истории люди, стремившиеся возвысить и укрепить свою державу, свой народ, свою веру, свой образ жизни, и действовали они жёстко (а порой и жестоко), ломая сопротивление как внешнее, так и внутреннее и жертвуя чем-то во имя чего-то. Злокачественная опухоль требует удаления – другое дело, что эту операцию можно сделать под наркозом, а можно резать по живому, привязав пациента к столу и не обращая внимания на его вопли и не думая о том, что в итоге больной может не исцелиться, а помереть от болевого шока. Тут всё зависит от врача, а врачи – они бывают разные…
Ядерный удар по Нью-Йорку не был всего лишь местью за попытку атаковать Европу – это была продуманная акция. Континенталы отдавали себе отчёт, что атомное оружие – и количественно, и качественно, – пока ещё не может стать решающим козырем и в одночасье не поставит на колени такую страну, как Америка, отчаянно сражавшуюся против всего мира в течение пяти лет, далеко ещё не исчерпавшую все свои ресурсы и не утратившую волю к сопротивлению. И ни кайзер, ни премьер не собирались устраивать американцам тотальный геноцид – это выходило за рамки поставленной задачи. «У гадюки надо вырвать ядовитые зубы, – сказал Вознесенский Вильгельму в беседе с глазу на глаз на встрече в Цюрихе. – И пусть она ловит мышей, лишь бы не жалила людей». Но войну нужно было кончать, и как можно скорей, а раджеры в полной мере оценили психологический «эффект Ниигаты» и его результаты.
Многочисленные беженцы из Нью-Йорка и Нью-Джерси – очевидцы, и никак иначе, – рассказывали леденящие душу истории о небоскрёбах, «плавящихся как рождественские свечки», о воде бухты, светившейся «пламенем преисподней, которое видно за пять миль», о мародёрах, грабивших брошенные дома в полуразрушенной части Манхэттена и умиравших оттого, что «у них от радиации с костей осыпались кожа и мясо – сам видел». Их слушали, и наряду с ненавистью к «оркам», сотворившим такое, росли страх и желание заключить мир – если, конечно, этот мир не принесёт ещё худшие бедствия конкретному Майклу или Джону и его семье.
Паника расходилась кругами по воде, заражая миллионы людей: привычная свобода слова сыграла с американцами злую шутку. Пилоты истребителей спали в кабинах боевых машин, и появление в воздухе даже одиночных германских самолётов порождало ужас: а что если этот самолёт несёт атомную бомбу? Однако самолёты континенталов не сбрасывали не только атомных, но и обычных бомб: вместо них на американские города белым листопадом сыпались миллионы и миллионы листовок. А мощные радиостанции раджеров с Антильских островов на всех частотах непрерывно передавали «Обращение стран Европы и всего мира к американскому народу».
«Мы обращаемся к вам, простые американцы. Мы сожалеем о мирных гражданах, погибших в Нью-Йорке. Но не мы начали войну против мирного населения: мы не бомбили жилые кварталы городов Америки, наши бомбы были нацелены на военные объекты. И не мы послали атомный бомбардировщик на японский город Ниигата, где погибло сто тысяч женщин, стариков и детей. Да, наша ракета упала на Нью-Йорк, но где она взорвалась? Мы сделали всё, чтобы свести к минимуму число жертв. Мы могли взорвать атомную бомбу в центре Манхэттена, но не сделали этого: нам не нужны лишние жертвы. Мы только ответили ударом на удар, чтобы показать вашим правителям: нам есть чем ответить. Ваши правители из-за своей безудержной алчности и жажды власти над миром тянут в пропасть всю вашу страну: погибая, они хотят унести с собой миллионы невинных жизней. Мы не испытываем ненависти к американскому народу – мы хотим сокрушить демонов в человечьем обличии, захвативших власть в вашей стране для того, чтобы высасывать соки из всей нашей планеты. Мы не собираемся уничтожать всех американцев, хотя вы уничтожили индейцев, коренных жителей Америки, – прошлое принадлежит прошлому, а мы смотрим в будущее, и за него мы будем бороться до конца. И теперь только от вас зависит, каким будет этот конец.
Соединённые Штаты Америки проиграли войну, и дальнейшее её продолжение приведёт только к бессмысленным жертвам, которые грозят стать неисчислимыми. Если у нас не останется другого выбора, мы обрушим на Америку десятки и сотни атомных бомб, хотя нам этого не хочется: мы хотим всего лишь лишить власти над Америкой тех людей, которые обманывали и обкрадывали вас, простые американцы, используя вас как послушное и удобное орудие для достижения своей дьявольской цели. И мы пойдём до конца, потому что эти люди угрожают нам самим. Выбор у вас очень простой: жить или умирать за чужие интересы. Вашему правительству нами предъявлен ультиматум, в котором мы не требуем от Соединённых Штатов Америки утраты независимости и государственной целостности – мы не намерены превращать Северную Америку в колонию Германии или России. Подумайте и вы, простые американцы, и прислушайтесь к голосу разума: мы ждём ответа не только от вашего президента, но и от вас».
Однако раджеры допускали, что психологическое воздействие не принесёт должного эффекта – война шла уже шестой год, и на почве, густо политой кровью, взошли ядовитые цветы взаимной ненависти. И поэтому на «Байерн» были загружены две новые боеголовки для «молотов», а на авиабазы Антильских островов доставлены шесть атомных бомб. Но все эти действия сопровождались обдуманной утечкой информации, организованной ведомством адмирала Канариса, а русские открыто сообщали населению Сиэтла о готовящемся ядерном ударе «змеев горынычей» с Аляски по авиазаводам и верфям и призывали мирных жителей покинуть город. Напряжение нарастало…
Американцы середины сороковых годов двадцатого века были людьми, достойными уважения. Они умели и работать, и драться, и любить – отпуская комплименты смеющимся девушкам, они не могли себе представить даже в страшном сне, что всего через пятьдесят лет подобное поведение будет считаться преступным. Они помнили и Великую Депрессию, и марши безработных, и голодные бунты, и многие из них задавали себе вопрос: чем же моя Америка так насолила всему миру, что он против неё ополчился? Думать эти парни тоже ещё не разучились…
Спохватившись, власти приняли жёсткие меры для ограничения «нежелательного знакомства с вражеской пропагандой». Листовки сжигались, радиопередачи глушились, а те, у кого находили «прокламации раджеров» (или уличённые в слушании «вражьих голосов»), привлекались к ответственности «по законам военного времени». Но семя было брошено, и оно быстро дало первые всходы.
В руках у миллионов простых американцев было оружие, и не какой-нибудь «кольт» домашнего хранения или винчестер старинного образца – современное оружие, выданное им правительством. И когда эти люди всерьёз задумались над тем, что происходит…
На Северном и Южном фронтах были отмечены случаи братания с противником, во многих городах страны имели место беспорядки (к ним относились любые демонстрации и митинги, запрещённые по всё тем же «законам военного времени»). Вспоминались старые обиды, начался поиск виноватых (которых, естественно, находили). Вспышки недовольства подавлялись, активистов арестовывали, но прибегать к откровенной силе власти опасались – солдатам ведь тоже было известно содержание «ультиматума континенталов», и заставить армию стрелять в народ означало перейти ту зыбкую грань, что отделяла осаждённую страну от хаоса новой гражданской войны. Капитаны большого бизнеса лихорадочно искали выход, и не находили его: кольцо смыкалось, и впору было взвыть в смертной тоске.