Районные будни - Страница 9

— Придётся подождать, товарищи, минут двадцать.

Сергей ушёл за машину, где на ящиках и досках было устроено нечто вроде буфета (заведывала им жена бригадира), принёс на подносе, держа его одной рукой выше головы, тарелки с хлебом, ложки, вилки, стаканы, лихо, со звоном, ничего не разбив и не опрокинув, опустил поднос на стол, стал раскладывать приборы. Все зачарованно глядели на него.

— Да ты что, брат, в самом деле официантом был?

— Два года.

— Когда?

— После демобилизации. До сорок седьмого года.

— Вот диво! А до войны чем занимался?

— Тем же, чем и сейчас занимаюсь. Работал трактористом в Знаменской МТС, Ростовской области.

— Значит, тракторист — издавна? А чего ж тебя занесло не в свою борозду?

— Так, бывает…

И пока у кухарки допревало в котле над костром «квисо куриное сюпрем с рисом», Сергей рассказал, — не все, видимо, ещё знали эту историю, — как его занесло «не в свою борозду» и как его вынесло…

— В сорок четвёртом году получил я на фронте письмо из колхоза — умерла моя мать. Больше никого родных у меня там нет. Брат погиб под Сталинградом. Подворье наше спалили немцы… Отслужил родине до полной победы, демобилизовался в немецком городе Швибусе, выправил документы, а куда ехать? Подвернулся приятель, тоже из демобилизованных, Виктор Дракин, старшина. «Поедем, — говорит, — со мною в Саратов. Если ты к технике привержен, так в городе же её больше, на завод поступишь или на курсы шофёров, будешь какого-нибудь начальника возить, это дело чище, чем в тракторе ковыряться». Подумал, подумал — поехал с ним в Саратов.

На шофёрские курсы не было в том месяце набора. На завод не спешили — это от нас не уйдёт. Отдохнули, погуляли, пока деньги были. Потом поехали путешествовать: «Почём в Киеве синька?» — «А в Тбилиси в мухоморах не нуждаются?» Месяца три этим занимались. И познакомились в поезде с одним начальником по общественному питанию. Угостили его абхазскими персиками, имеретинским вином. Понравились мы ему. Предложил нам ехать в Москву, дал адрес, пообещал устроить официантами в хороший ресторан.

Дракин сразу загорелся: «Это дело! Всю жизнь мечтал о такой работёнке!» А он, этот Дракин, кем только ни был до войны: и шофёром, и фотографом, и парикмахером, и артистом. Я посомневался было насчёт квартиры. «О чём, — говорит, — горюешь, гвардеец! Мало ли в Москве вдов молодых с квартирами?» Ну — в Москву так в Москву. Поехали. Разыскали по адресу этого нашего приятеля в тресте общественного питания — дал нам направление в ресторан «Арктика»…

— Трудно было привыкать?

— Как сказать… Названия блюд трудно было запомнить. Поначалу эскалопы с эскарпами путал. Кричу на кухню: «Два эскарпа из телятины!» Повара смеются — что за кушанье?

— Эскарп — это противотанковый ров.

— Ну да. А бегать между столиками с подносом — это я быстро освоил. Я — конник. Джигитовку делал. Бутылку на голове на полном галопе удерживал. Нас ведь не сразу допустили к работе, обучили сначала на курсах. Как с посетителями обращаться: ежели, например, сидит парочка, то надо даме первой подать прибор, ей же надо и меню показать — выбирайте. А за расчётом подходить к кавалеру. Лекции читали нам про калории, витамины. Опять же — как вежливо пьяного вывести. Учили нас кое-чему и старые официанты. Вот, к примеру, как произнести такие слова: «У вас, гражданин, графинчик уже опустел? Можно убрать?» Надо так жалостно сказать это слово «опустел», чтоб он ещё два графина заказал. Дракин этот всякие советы мне давал: «Если видишь, что кавалер подвыпил и форсит перед дамой — приписывай смело к счёту десятку-две, не будет проверять, посовестится». И прочее такое. Но я, сказать по правде, этим не занимался. Наоборот. Заметишь — подсел к столику командировочный, может, директор эмтээс приехал в Москву в министерство отчитываться, скучный сидит, устал. Подходишь и говоришь ему: «Сто грамм, гражданин, поднесу, а больше, пожалуй, не нужно, как бы под троллейбус не угодили, у нас тут на площади сильное движение». И закуску предлагаешь, какая поплотнее и подешевле. По своему карману рассчитываешь, как если бы сам приехал в Москву с честной зарплатой. Верно говорю, не обманывал, не обсчитывал. На чай брал, что было, то было…

— И как же ты после «Арктики» в Курской области очутился?

— Климата не выдержал?

— Не выдержал… Подвели меня растратчики одни. Разная ведь публика ходит в рестораны. Большая неприятность вышла из-за них… Повадилась одна компания за мой столик садиться каждую ночь. Облюбовали укромный уголок за пальмой. По пятьсот-семьсот рублей пропивают втроём за ночь и подойдёшь к ним — только и слышишь: «взял», «дал», «подкинул», «выписал с базы». Жулики какие-то при торговом деле.

Хотя нас и учили на курсах, что официантам не полагается вмешиваться в разговоры за столиками, но я как-то не вытерпел. Заказали они рябчиков жареных, того-сего, напитков всяких и, между прочим, ананасов — компот у нас был консервированный из ананасов. Принёс я это всё и говорю: «У вас, — говорю, — получается как по-писаному. Не про вас ли это товарищ Маяковский выразился: ешь ананасы, рябчики жуй?..» — «О, — говорят, — наш официант, оказывается, Маяковского читает!» И начали меня гонять: «Перемените приборы! Вилки селёдкой воняют». — «А почему соль мокрая?» — «Вино не той марки принесли! Мы заказывали портвейн 117!» Обидно мне стало: «Подай, перемени!» Ну, что ж, сам видел, какую выбирал профессию. И для того ли я четыре года воевал, три раза раненый был, чтоб такая нечисть опять плодилась на нашей земле?.. Пошёл в буфет, хлопнул с досады двести грамм. Зовёт меня один из этой банды: «Эй, орёл, поди сюда!» Подошёл. «Закажи нам три порции блуждающих почек». Я раскрыл карточку, ищу, другой говорит: «В меню не ищи, это очень редкое блюдо, по особому заказу. Иди к шеф-повару». Я понял — разыгрывают. Нагнулся к ним, говорю тихо: «Если желаете попробовать этого редкого блюда, гады этакие, растратчики, вот закроем ресторан, сдам выручку, чтоб мне не при служебных обязанностях быть, выйдем на улицу и я вам там, без шеф-повара, в одну минуту всем троим сделаю почки блуждающими».

Тут они, конечно, крик подняли, директора вызвали: «Ваш официант грозит нас побить!» Стал я с ними рассчитываться, они меня под шумок накрыли на двести рублей — бутылки из-под шампанского спрятали под стол, я и не включил его в счёт, так что пришёл в ту ночь домой совсем пустой, даже буфетчику задолжал. После этого случая меня в том ресторане посетители стали бояться, пальцем показывали: «Вот тот официант, что супником на пьяных замахнулся». А я вовсе и не замахивался. И хотя тех жуликов вскорости посадили — приходил к нам следователь за справкой: часто ли кутили они у нас? — всё же мне за них влетело. Строгий выговор объявил директор в приказе… Потом получилось у меня там разногласие с метрдотелем. Метрдотель — это старший над официантами, наш бригадир.

— Какое разногласие?

— По вопросу международной политики… В наш ресторан часто заходили иностранцы. Может, и хорошие люди, а может, и дрянь какая-нибудь, шпионы, клеветники. Если хорошие люди, тем паче нужно с ними держаться просто, по-человечески. А метрдотель такие установки нам давал: садится за стол иностранец — бросай всё, беги обслуживай его, пусть другие посетители ждут хоть час. Не пустили как-то в зал нашего парня, фронтовика — одет не по форме, в гимнастёрке и сапогах, а надо, мол, брюки на выпуск и китель. А иностранцы поснимают пиджаки, сидят в подтяжках при дамах, чуть не вовсе растелешатся — и не смей сделать им замечание. Вот я по этому вопросу и выступил на производственном совещании. Говорю: «Может, эти туристы дальше нашего ресторана никуда не поедут, ни на заводах, ни в колхозах не побывают, всё их знакомство с советскими людьми — через нас, официантов. И поэтому нам с ними нужно держаться вежливо, но без лакейства, чтоб не судили они по нас плохо обо всех наших людях». Выступил с чистой душой, как бывало в тракторной бригаде давал всякие рацпредложения. А начальству не понравилось моё выступление. Метрдотель этот стал ко мне придираться — мало выручки у меня, план не выполняю. Буфетчик взъелся за то, что уличил его как-то в недоливе. В общем, вижу, какая-то ерунда вокруг меня получается. Другим официантам на кухне без очереди заказы отпускают, а я по полчаса жду у окошечка. Думаю — худо мне тут будет. Не ко двору пришёлся. Взял расчёт…