Рагу из зернистой икры (СИ) - Страница 2
Потом раздался крик. Оглушительный крик неистовой силы, десятикратно увеличенный под потолком. В этом крике было столько отчаянного, первобытного ужаса, столько паники и откровенного кошмара, что он мог бы, как молния, пригвоздить любого к земле.
Вахтерша прибежал именно на этот, такой страшный, первый крик. Он нашел ее лежащей в аудитории на полу… обеими руками она раздирала лицо, пытаясь заткнуть глаза и рот, и все продолжала кричать, а волосы были белы, как снег.
В узком переулке возле служебного входа ругались трое мужчин. Вернее, ругался один из них, низенький, пожилой, а двое помоложе (и повыше ростом) слушали его с непроницаемыми, каменными лицами.
– А я вам говорю, что это невозможно! – петушился пожилой, – вы хоть представляете сумму ущерба? Представители крупного бизнеса съедутся на этот семинар, арендованы помещения, лаборатории… Весь преподавательский состав тщательно готовился к презентации… А, это невозможно! Невозможно, говорю я вам! Должны же вы хоть что-то понимать! Ваше же начальство ничего оплачивать не будет, правда? В конце концов, я требую немедленно прекратить это безобразие и…
– Да что с ним говорить, с остолопом! – резко перебил один из молодых, обращаясь ко второму, полностью игнорируя словесные выпады пожилого, – запечатать – и дело с концом! Будь моя воля, я бы всех их тут разогнал, бездельников! Наплодили экономических институтов, а толку от них, как от козла молока!
– Да как вы смеете! – лицо пожилого пошло красными пятнами, – я профессор, заслуженный член…..
– Да хоть десять раз профессор, а дурак! – хохотнул молодой.
– Я буду жаловаться вашему начальству! Это произвол! – вдруг завизжал пожилой, на что третий мужчина (тот, к кому обращался молодой, по виду, явно его напарник), вступил твердо и решительно:
– Слушай, ты, заслуженный член, помещение действительно придется опечатать.
– Как вы смеете! Ко мне люди съедутся! Со всех крупных городов России! – пожилой замахал руками, как ветряная мельница – так, что распахнулись даже полы его длинного черного пальто.
– И что, это нужно показывать всем людям? Завести их в ту аудиторию? Думаю, после этого зрелища в вашем институте не будет уже ни одного семинара!
После этих слов пожилой как-то сник:
– Да, конечно… Я как-то не подумал….
– Думаю, после зрелища в той аудитории они навсегда забудут о любой экономической теории! Вот, преподавательницу вашу даже в психушку увезли. А вы говорите тут – бизнес-структуры! Так что аудиторию надо опечатывать, вместе со всем крылом. Ничего, переместите семинар в какой-то другой корпус. Вон, у вас по всей Москве их три…
– Но этот в центре… – робко попытался пожилой.
– Так, всё. Пререкаться больше не будем. Крыло флигеля закрыто – и точка. Пока идет следствие. Имеем право! Допустить туда ваших уборщиц с тряпками да растворителями – убить всю следственную работу! Вы же умный человек, сами все понимаете! Это следы для следствия, уничтожать их нельзя. И точка, тема закрыта. Чем стоять здесь и на нас орать, лучше бы срочно занялись переобустройством этого своего семинара!
Нехорошо посмотрев на них, профессор с отчаянием взмахнул руками, и поспешил прочь. Один из молодых (первый, который хамил), смачно плюнул на снег:
– Придурок!
Неторопливо переговариваясь, они пошли к черному фургончику с выразительной надписью «судмедэкспертиза».
– Пакость какая… стрелять их надо, гадов, чтоб руки не распускали! – первый, очевидно, привык не стесняться в выражениях и ко всему подходил очень эмоционально. Второй ничего не ответил. Он был полностью погружен в свои мысли. Но первый так просто сдаваться не хотел.
– А волосы чьи?
Второй хмыкнул. Первый словно бы устыдился.
– Да ладно… Понял, конечно. Ее, ее, чьи ж еще… Шампунь? Да?
– Точно. Он самый.
– С ума сойти! Каждый день ведь смотрю…
– По мне – так все они на одно лицо, вешалки дохлые. А теперь – глаза б мои все это не видели!
– Это уж точно.
Они подошли к черному фургончику и остановились, оглядывая корпус института (величественный, очень красивый особняк):
– А красивый домик! – первый присвистнул, – видать, деньги у них водятся! Отреставрировали, что ли?
– Точно! Пару лет назад.
– Понятно теперь, почему этот козел так упорствовал. Такое зрелище само по себе на миллионы баксов тянет! А тут придется тащить своих дойных коров на Юго-Запад, к черту на рога… Да еще в какое-то арендованное НИИ…
– Не НИИ арендованное. Они у НИИ помещение арендуют.
– Понятно. А что они там изучают, в этом институте?
– Экономическую теорию. Управление персоналом. Развитие бизнес-структур и тому подобное. Это сейчас модно. Да и не учат они, а деньги зарабатывают. В таких вузах нормальные люди не учатся, только те, кому денег девать некуда. Уроды, одним словом.
– Понятно, – снова согласился первый, – как думаешь, тетка эта очухается?
– Преподавательница? Уже очухалась! Вкололи ей чего-то, вот и пришла в норму.
– Страшное ведь дело – увидеть такое… Не всякий выдержит.
– Слушай, пока не уехали, есть у меня кое-что. Один кадр дал. Вот, смотри, – и второй положил на ладонь первому глянцевую визитную карточку с позолоченным вензелем.
– Ничего ж себе! – присвистнул первый, тщательно разглядывая карточку на свет, – шампунь?!
– Он самый! Точно.
Переглянувшись, оба решительно застучали в дверцу черного фургона.
2
Звонок трезвонил пронзительно и долго. Ответом ему была полная тишина. Казалось, за бронированной дверью нет ни малейшего признака жизни. Только вакуум, полный космос, мертвая вселенная…… Полноватая девушка в дешевой одежде, купленной на базаре, поставила на пол потертую матерчатую сумку. Плечи ее сжались. Девушка была очень красива, но явно не догадывалась о своей красоте. Высокая и крепкая, хорошо сложенная, с длинными прямыми волосами сочного каштанового цвета и яркими зелеными глазами, она была похожа на полевой цветок, распустившийся где-то вдалеке, в лесу, на благодатной, не знающей людей земле. Дешевая одежда не портила девушку. Конечно, ей совсем не шла старушечья длинная юбка из синей шерсти (явно перешитая из маминых обносков) и китайская синтетическая кофточка ядовитого сиреневого цвета (дешевая китайская тряпка, такой пронзительный ширпотреб, мимо которого с огромным презрением прошли бы 9 из 10 столичных жителей). Ее свежее, чистое лицо не знало косметики, а ногти маникюра (возможно, именно поэтому девушка была особенно хороша). На красивых ногах просто безупречной формы были стоптанные черные туфли (тоже китайские) на низких каблуках.
Девушка позвонила в звонок в очередной раз, и, услышав в ответ тишину, горько вздохнула. Потом села на свою огромную сумку. Таких сумок в Москве никто уже не носил. Сумка была еще советской и такой отчаянно провинциальной, что при взгляде на нее мгновенно вспоминались пятилетки за четыре года и БАМ. А клетчатая расцветка могла буквально сразить наповал. К тому же, сумка была старой.
Девушка села на нее, поджав ноги, и грустно уставилась на дверь. Позвонить она не могла, потому, что мобильника у нее не было. Дверь соседней квартиры приоткрылась, и из узкой щели выглянула толстая тетка в бигуди на рыжих волосах. С жирной, дебелой шеи тетки свешивалась массивная золотая цепь.
– Опять к шалаве этой! – почему-то с видимым удовольствием прокомментировала тетка, – покоя от нее ни днем, ни ночью, а еще артистка! Весь дом жалуется! В прокуратуру на нее писать будем! В прокуратуру!
Девушка промолчала. Тетка в глаза бросилась ее клетчатая сумка.
– Ты че, в прислугу к ней наниматься, че ли?
– Нет, почему же… – девушка вздрогнула, как будто ее ударили.
– А я подумала, что в прислугу! У нее меняются домработницы каждые два дня! Да и понятно – кто ж такую жизнь выдержит? Шалава, одним словом – шалава! А ты чего тут сидишь? – вдруг насторожилась тетка.
– Дверь никто не открывает…. – грустно сказала девушка.