Рагу из лосося (СИ) - Страница 15
Доминик был негром, черным, как смола, иностранцем по паспорту, но жил в России столько лет и так говорил на нашем языке, что все считали его русским. Доминик объездил весь мир, подолгу жил во Франции, Италии, Америке, Бразилии, Колумбии… В Москве у него был какой-то бизнес (точно не помню, какой) для прикрытия. Последним его гражданством было американское, и американский паспорт придавал ему большой вес. Доминик был очень богатым человеком, любителем красивых женщин с любым цветом кожи и постоянным посетителем светских тусовок. И Доминик снабжал разнообразными наркотиками желающих эстрадных звезд.
Клиентуру Доминика составляли те, чьими лицами пестрели журналы, плакаты, концертные афиши разных городов – медийные лица. Доминик был утонченным человеком, он тянулся к искусству и любил артистов. Он был уникальным торговцем – продавал наркотики только людям искусства. И только тем из них, кто мог очень хорошо платить. Расслабиться, снять напряжение, взбодриться, миновать депрессию или творческих кризис-за всем этим шли к Доминику звезды эстрады и кино. И очень скоро он захватил монополию в своей области. Вся эстрадная тусовка покупала наркотики только у него.
Димка звонил Доминику, договариваясь о встрече…. Нервничал (разумеется, Доминик прекрасно знал финансовое положение Димочки, знал, что мистер Дима на мели). Доминик согласился его принять – очевидно, в расчете на будущие гонорары, которые он заработает в компании с Викторовым (в эстрадной тусовке новости распространяются мгновенно). А Дима все еще не подписал официально с Викторовым контракт. Вместо этого он поехал к Доминику. Крепко прижавшись спиной к дереву, я закрыла лицо руками. Господи, что же он с собой делает…
Дима употреблял наркотики давно, но несколько лет назад, когда карьера его была в самом расцвете, на взлете, он прошел курс своеобразного лечения от наркозависимости в одной из дорогущих частных клиник. Господи, сколько денег и здоровья стоило это лечение – и ему, и мне… Чародею – профессору удалось поставить Диму на ноги (не буду здесь уточнять, что он ему вколол). После клиники Димку перекосило в другую сторону – в сторону алкоголя, он стал пить. Но не запоями, просто залпом. Коньяк – стаканами, как пьют обычную воду. Так сильно, что начал меня пугать. И вот теперь… Если опять добавятся наркотики, все это быстро сведет его в могилу. И что тогда будет со мной? И все из-за того, что один ублюдок застрелил другого ублюдка! Разумеется, страх и депрессия. Над Димой висит меч на ниточке – смерть Сергея Сваранжи. В любой момент ниточка может оборваться и… Что теперь делать?! Что мне делать?! Димка… Мой милый светловолосый Димка… Мой храбрый и смешной Димочка… Мой слабый и мечтательный… Мой задиристый и забавный… руки дрожали… Димкино лицо расплывалось в радужные круги, которые, просачиваясь, стекали между моих пальцев… Я оплакивала не только себя и его… Я оплакивала весь разрушенный мир, единственными средствами борьбы в котором оставались безнадежность и мои слезы… Почему единственными? А если? Резко оторвав руки от лица, я выпрямилась. В голове гулко зазвучали чужие слова о том, что мне самой захочется выяснить правду, что выяснение обстоятельств будет в моих интересах… Что расследование будет выгодно и Диме, и мне… А к Доминику поедет дура Розалия и ей подобные, а не мой Дима! А что, если… Слезы прошли. Я гордо подняла голову. Потом вздохнула (представив семейный скандал) и поехала домой.
Однако никакого скандала не было. Минут за десять до приезда Димы раздался телефонный звонок.
– Здравствуй, красавица, – сказал мужской сочный голос с едва уловимым не русским акцентом, – так я и знал, что рано или поздно тебе позвоню! Догадываешься, кто говорит?
– Догадываюсь. И как мне тебя называть, гад?
– Так же, как и все. У меня красивое имя – Доминик. Очень красиво!
– Мне не нравится. Я буду называть тебя на свой вкус – гад. Так что, гад, тебе нужно?
– Зря ты обижаешь меня, красавица! А я думал тебя пригласить в гости. Тебе ведь так трудно живется, милая. А я тебе помогу. Не хочешь расслабиться, солнышко? Насладишься и расслабишься… Забудешь обо всем…
– Убирайся к дьяволу, гад!
– Как хочешь. Ты ведь ко мне придешь. Рано или поздно – все приходят. Ты не выдержишь сама, не сможешь… Ладно. Если пока не хочешь общаться со мной, позови – ка мистера Фалеева.
– Его нет.
– Нет или ты не хочешь звать?
– Его нет. Что тебе от него нужно?
– Передай ему, что у меня нет для него ничего нового. Передай так, как ты слышала, милая. Ничего нового нет. Так и передай. А хочешь, я тебя успокою? Сразу улучшу твое настроение? Он ведь ничего у меня не покупал. И не собирался. Просто так приехал, поболтать об общих знакомых. Думаю, проблем у него слишком много, а ты не делаешь ничего, чтобы их облегчить. Но если он захочет, чтобы я помог, я всегда готов, ты знаешь…
Когда щелкнул замок и Дима вошел в комнату, я все еще стояла так, с трубкой в руке. Застывшая, как мраморное изваяние, у безмолвного телефона. Дима ворвался, как вихрь, раскрасневшийся, бурный… Попытался начать со скандала:
– А, ты здесь! Да ты… Да я… как ты посмела… я. я… я… – и осекся мгновенно, увидев мое лицо. Замолчал.
– Ри, что-то случилось?
Мне хотелось разбить об его голову телефон. Хотелось броситься ему на шею и заплакать. Я не сделала ни того, ни другого. Просто молча продолжала стоять.
– Ри, что-то случилось? Ты меня пугаешь! Что происходит?
Теперь в его голосе была уже настоящая истерика, а не скандал.
– Тебе звонили.
– Кто звонил? Что-то передали?
– Доминик.
Димка рухнул на стул, как подкошенный.
– Это совсем не то, что ты подумала, честно! Честное слово, я и не думал возвращаться к прошлому! Просто один из моих музыкантов задолжал ему большую сумму денег. Доминик стал угрожать неприятностями, и парень попросил меня помочь. Неужели ты думаешь, что я способен так… после всего, что было… Ри, неужели ты сомневаешься…
– Дима, заткнись.
– Ри, я никогда…
– Заткнись. Ты хоть понимаешь, кому врешь? Дима, я же знаю тебя, как облупленного! Знаю о тебе все! Почему? Почему ты это сделал?!
– Я еще ничего не сделал.
– Доминик так и сказал. Он просил передать, что у него нет для тебя ничего нового. Что ты искал? Что ты хотел принять?
– Ничего. Я уже все тебе сказал. Я… я не знаю, зачем туда поехал…. Больше не осталось никаких сил… думал, может, найдутся какие-то мягкие таблетки… чтобы все забыть… Что ты от меня хочешь? Ты хоть понимаешь, что у меня больше не осталось никаких сил? Я не могу жить нормально. Не могу работать. Я даже петь не могу! Когда я смотрю в окно, я не вижу ни дня, ни деревьев, ни окружающего пейзажа! Все, что я вижу, это возможность из него выброситься! Когда я смотрю на гитару, мне хочется разбить ее о стену! Когда я вижу людей, мне хочется вцепиться им в глотку, чтобы меня оставили в покое! Хоть это ты понимаешь? Ты понимаешь, что меня считают убийцей? За глаза и в глаза, абсолютно все? Шушукаются за спиной и делают ставки, посадят меня или не посадят. А Викторов пока не хочет подписывать со мною контракт. Сегодня мне об этом сказал Вал. Евг. А если Викторов в ближайшее время не подпишет этот контракт, все, что мне останется, это действительно выброситься из окна потому, что со мной будет покончено! От моей карьеры не останется ничего! А ты спрашиваешь, зачем…
– Прекрати истерику! Все не так страшно, как ты думаешь.
– Правильно. Все гораздо страшней.
– Доминик – не выход.
– А что – выход? Одной частью рассудка я понимаю, что схожу с ума, но другой…. Сделать ничего я не могу. Наверное, именно поэтому я куда-то падаю. Но пока еще не упал. Пока не упал.
Больше мы не говорили в тот день – до очередного отъезда Димы (студия, клубы, толпы людей, дела). А, собственно, что мы могли друг другу сказать? Ничего из того, что уже было сказано раньше.
Из прокуратуры Димы вернулся около одиннадцати часов утра. Я машинально взглянула на часы и все это так и отпечаталось в моей памяти. Мы оба чувствовали то, что в нашей жизни наступил перелом. Дима был бледен. Я догадывалась, что он вернется таким – белесым, как мел. Со странным лицом человека, еще не успевшего надеть привычную маску. Или потерявшим эту маску по дороге. А может она просто сама разлетелась на куски от непривычных обстоятельств и слов?