Радрадрабен - Страница 19

Наверное, он всё-таки слегка задремал, потому что очнулся в глухой ночи от каких-то непонятных звуков. Костер давно погас, теперь это была просто кучка чуть тлеющих углей под толстым слоем пепла. Робин потянулся, досадуя на себя за оплошность и проявленную слабость, он собрался было подбросить хвороста, как вдруг опять услышал какой-то шум – нечто вроде низкого гудения. Шум доносился со стороны ручья, и граф сначала подумал, что это он, ручей, и шумит, но прислушавшись, понял, что это не так. Тем более, что в той стороне он увидел на земле чуть заметный огонёк, словно там, среди тёмной травы, тлела отлетевшая от костра веточка. Однако в царящем в ночи полном безветрии от костра она туда отскочить не могла. Робин бесшумно закинул перевязь с мечом за спину и, презрев рыцарское достоинство, на четвереньках стал подкрадываться к огоньку. Чем ближе он подбирался, тем явственнее становился гул. С изумлением он понял, что это речь, только очень тихая и басовитая. Тогда он пополз. А когда до огонька осталось шагов семь, и он, затаив дыхание, поднял голову – то чуть не прыснул от смеха. Картина была ещё та: вокруг крохотного костерка столпилось с сотню существ, более всего похожих на детские тряпичные мячики размером с кулак. Из кругленьких телец торчали коротенькие тонкие ручки и ножки, головы почти не было, зато непропорционально огромный рот разрезал тело почти посредине. Глаз и ушей Робин в неверном пляшущем свете костерка не разглядел.

Существа внимательно слушали оратора, который стоял на плоской кочке и продолжал начатую речь:

– …какие беды мы терпим, какой позор! Мы, от поступи которых содрогались скалы, мы, те, кто испокон веков владел этими горами и пещерами, мы… – говоривший всхлипнул, – ютимся в жалких норах, которые с таким трудом отвоёвываем у сурков, а в наших – наших! – пещерах распоряжаются проходимцы гномы!.. И ещё сочиняют сказки, что это они вырыли эти пещеры! Братья, доколе терпеть будем?! – тут оратор возопил так, что Робин испугался: вдруг проснётся кто-нибудь из его спутников и спросонья спугнёт сборище. Он осторожно оглянулся – нет, всё было тихо – и вновь устремил внимание на тряпичного оратора. Тот уже успел сменить тему:

– …мало того, – убеждённо вопил говорун, – что он превратил нас, могучих горных троллей, пальцами истиравших камни в пыль, в этих ничтожных существ, коими мы сейчас являемся! Мало того, что змеиной хитростью он заставил нас покориться его мерзкой воле – сейчас он требует, чтобы мы своими слабыми силами всячески препятствовали притоку людей в этот дурацкий Город! Сколько наших соплеменников уже погибло под копытами лошадей! А сколько ещё погибнет! И всё зря. Ведь не обращают же на нас никакого внимания – давят, и всё! Пусть истончатся его жилы и лопнет его селезёнка – вместилище мерзкого колдовства!

– Пусть лопнет… Жилы… Пусть… Пусть истончатся…– подхватил нестройный хор голосов.

– Так он вроде умер? Или нет? – спросил вдруг откуда-то со стороны неуверенный басок.

– Умер, умер! – раздражённо подтвердил стоящий на кочке. – Ну и что?!

– Так если умер, как он может нам приказывать? И чему истончаться и лопаться – истлело уж всё, поди…

– Много ты понимаешь, молокосос! Проклятие именем бога, Которого Нет – вот что даёт власть Цудуляру доставать нас из небытия… А каковы лесные тролли! Ведь сразу в кусты, а ещё родственнички называются! Жаль, жаль, что это мы первыми попались на глаза Цудуляру, а то сейчас бы они корячились под своими пнями, шарахались от каждой белки, обгаживаясь при малейшем шорохе… Кстати, кто-нибудь успел испоганить котелок, когда эти проходящие варили похлёбку? Чья очередь?

– Моя, – сказал виноватый голос. – Не сумел я, очень уж горячо было…

– Моя, моя! – передразнил главный. – Вот так всегда: простенькое дело поручить нельзя!

Тут Робину в нос попала травинка, и он громко чихнул.

Вся компания мгновенно исчезла в траве, как сдутая ветром, только тлеющий перед глазами костерок убеждал Робина, что всё это было наяву. Он встал, затоптал огонёк и пошёл к своему костру. Подбросив очередную порцию хвороста, граф уселся и стал размышлять об услышанном. Получалась полная белиберда. Одно только было ясно: в округе имеется какой-то город, куда лучше не соваться.

Звено тринадцатое

Ехали они этой знакомой надоедливой дорогой уже третий раз, и это было скучно. Граф решил ничего не говорить спутникам о ночном приключении. Все и так были в сумрачном настроении, несмотря на чудесное утро. Как говорится – не пелось что-то. Так, в молчании, доехали до поворота с мужиком. Тот был тут как тут и встретил их неприязненно и сварливо:

– Опять? Я думал, вы меня послушались, а вы…

– А что мы? Посторонись-ка.

Мужик нехорошо улыбнулся и перехватил палку поудобнее. Как и прежде, он держал её наперевес, недвусмысленно перегораживая путь:

– Нечего вам там делать.

– А ты что ещё за указчик?

Мужик люто глянул на графа:

– А вот и указчик. Не твоего ума дело! Я, может, специально к этой тропе приставлен – любопытных таких вот отваживать!

– Кем приставлен? Зачем?!

– Кем надо, тем и приставлен. Да не при конём – дубиной огрею!.. О боги! Да за что мне такое?! Маешься-маешься с такими вот дурнями, а тебе вместо благодарности…

– Да дай проехать, обалдуй, добром прошу!

– Не дам! Сказано – не дам!

– Ну, пеняй на себя… – Робин потянул со спины Истребитель, намереваясь как следует врезать плашмя по упрямой башке, но тут мужик неожиданно отступил, сел на траву и заплакал.

– Ы-ы-ы!.. – хрипло выл он. – Никто, ну никто не слушает! Что же мне, до скончания века тут сидеть? Ы-ы-ы…

– Постой, ты чего?! – подъехавшая Глендавейн слетела с коня и, как всегда, приняв сторону обиженной стороны, бросилась утешать плаксу-оборванца.

– Чего-чего… Посидела бы тут с моё, не спрашивала бы. Ы-ы-ы… А может, вернётесь, а? Чего вы там не видали?

– Да что там такое?! – не выдержал Робин. – Можешь толком объяснить?!

– Не знаю! – горько всхлипнул мужик. – Самому, знаешь, как охота узнать! Да только не могу я с этого места сойти. Так, в кустики когда сбегаешь – и опять сюда тянет, прямо мочи нет. Заклинание, будь оно неладно!

Оказалось, что мужик этот – никакой и не мужик вовсе, а заколдованный дракон, которого лет триста назад некий проезжий маг поставил охранять тропу. Вернее, не тропу – кому она нужна, тропа-то, а предупреждать неосторожных путников, что впереди место жуткое и гиблое, которое следует обходить десятой дорогой (фигурально выражаясь, конечно – дорога тут одна, вот она, дорога-то…). А чтобы не пугать прохожих, загнал его вот в это мерзкое и убогое тело, и обратно в драконы ему можно будет превратиться только тогда, когда он отведёт от этого места дважды по два десятка человек. И то с условием, чтоб никого, не дай бог, пальцем не тронуть, не говоря уж – съесть.

– И что, многих ты уже… отвадил?

– Троих… – с тоской вздохнул бывший дракон. – Считай, по одному в сто лет. Да вот вас чуть было… Я уж решил – одумались, обрадовался, а вы!..

– Фигня! – встрял Бека, явно приободрившийся после слов «пальцем не тронуть». – Осталось-то тебе, если прикинуть, при таких темпах чуть больше трёх с половиной тысяч лет. А сколько драконы живут?

– Сколько хотят, – сдержанно ответил мужик. – Так что, может, повернёте назад?

– Оно бы и нужно, – почесал затылок Робин, – да с другой стороны, никак нельзя. А в объезд дороги нет?

– Нет.

– Так… А колдун тот твой, он куда потом пошёл? В какую сторону?

– Да никуда он не пошёл. Полетел он. Пообедал – да как сиганёт через гору!

– Ой! Да ты же, наверно, тоже есть хочешь? – участливо спросила Глендавейн. – У нас вот осталось немножко сухой рыбки…

– Не надо, – отмахнулся дракон. – Мы, драконы, без еды долго можем.

– Неужто ты в самом деле дракон? – усомнился Бека. – Что-то не верится.

Мужик свирепо глянул на торговца зелёным глазом: