Радости и тяготы личной жизни - Страница 73

Джейд отдала должное выдержке Уоррена, который внешне остался невозмутим.

– Все? – лишь спросил он.

– Все до единой, – подтвердила она. – Безусловно, нет нужды спешить. Любой работник, который пожелает сохранить свое место после перехода компаний в другие руки, волен сделать это. Я хочу, чтобы вы официально уведомили всех сотрудников, что эти перемены автоматически не лишат их работы.

– Позволю себе заметить, что такие условия существенно снижают выгоду от сделки.

– Что же, – развела руками Джейд, – Сэм всегда говорил, что у него денег больше, чем он в состоянии пересчитать. Если нам предстоят расходы на то, чтобы поддержать людей, которые всегда своей службой поддерживали его, мы пойдем на это.

Джейд улыбнулась уже не так вымученно, как улыбалась в последние дни.

– Спасибо, однако, что ты поднял этот вопрос, – продолжала она. – Я часто слышала от Сэма, что ты честен до совершенства. Поэтому во всем я смело полагаюсь на тебя.

– Могу ли я спросить, во что ты собираешься вложить вырученные деньги? – спросил Уоррен. – Ты, наверное, все обдумала? У тебя есть планы?

– Да. Но очень многое зависит от тебя.

– От меня? – его брови взлетели над очками в классической роговой оправе.

– Я бы хотела, чтобы ты остался, Уоррен.

Мой план – а изначально это была идея Сэма – учредить фонд, который занялся бы созданием в каждом штате школ-интернатов для детей с физическими недостатками.

Бинхэм тихонько присвистнул.

– Задачка не из простых.

– Вот поэтому-то я и нуждаюсь в твоей помощи.

Он сложил руки на груди, встал и посмотрел сквозь дымчатые стекла на огромный мост Голден Гейт, который тянулся через бухту.

– Сэм всегда преуспевал во всех новых начинаниях, смело брался за них, – как бы размышляя вслух, сказал Уоррен. – А я всегда был осторожным консерватором. Мы еще посмеивались...

– Я думаю, ваши заслуги равны, – откликнулась Джейд, – иначе вы оба до сего дня пыхтели бы на лесопилке. К тому же, тебе приходилось придерживаться роли консерватора – для равновесия, а иначе энтузиазм Сэма завел бы вас обоих очень далеко.

– Наверное, в этом ты права, – согласился он, снова усаживаясь в кресло. Теперь он машинально крутил в руках старинную авторучку «Уотермэн», которую однажды на Рождество подарил ему Сэм. Ручку эту случайно Джейд купила в антикварном магазинчике в Коу Холлоу. – Значит, школы-интернаты для детей с физическими недостатками? – хмыкнул он; улыбка тронула его губы. – Ребятишек я люблю. Можешь считать, что администратор предприятия у тебя уже есть, Джейд.

Джейд показалось, что многотонный вес упал с ее плеч.

– Ты не представляешь, как я рада слышать это! – воскликнула она. – Если ты подготовишь все бумаги, то очень обяжешь меня.

Назвала Джейд и сумму, которую предполагала платить ему. Уоррен не скрыл своего удивления.

– Но ведь это гораздо больше, чем я получал, даже с учетом годовых премий.

– Знаю. Знаю также, что ты оправдаешь каждый пенни, Уоррен. – Джейд встала, подошла к Бинхэму и поцеловала его в щеку. – Спасибо тебе, – тихо сказала она. – Спасибо за все.

Благополучно уладив дела, Джейд покинула офис покойного мужа. В коридорах, правда, она неоднократно останавливалась, чтобы принять соболезнования от сотрудников. И только в машине, оставшись в одиночестве, она позволила себе расплакаться.

Горе не отпускало. Джейд преследовали картины, как яркий легкий самолет Сэма падает на снежные склоны гор. Стоило закрыть глаза днем – и она видела это как наяву, а ночью пытка продолжалась с удвоенной силой. Супружеская кровать, где они испытали столько блаженства, стала равнодушной холодной пустыней.

Джейд не могла смириться с мыслью, что Сэма больше нет. Сэм – такой сильный. Такой живой, неукратимый. Как сомнабула бродила она по комнатам. Садилась в его кресло, надевала его рубашки, спала на его подушках, прижимая к себе ночами нестиранную его пижаму, чтобы утром проснуться и ощутить привычный, любимый запах дорогого человека.

Она приезжала на побережье, бродила по безлюдному пляжу вдоль полосы ледяного прибоя, плакала, молилась, пеняла уже ушедшему в мир иной Сэму за то, что он оставил ее, проклинала вслух судьбу, себя за ложь, за двойную жизнь, за все, что заставило Сэма сесть в самолет, причитала по-бабьи, жалея себя, дочку. Но ничто не могло закрыть зияющую брешь в душе, которая разверзлась после кончины мужа.

Сотрудники Федерального авиационного управления передали семье личные вещи Сэма, найденные среди обломков самолета. Увидев знакомый блокнот, Джейд не смогла сдержать слез.

На этих страницах многое было написано, то многое, чем Сэм никогда не делился с нею. Зная, что она не во всем откровенна с ним, Сэм в своем дневнике все же выражал надежду, что когда-нибудь у них не будет друг от друга никаких секретов.

Последняя запись резанула с особой силой.

«Интересно, знает ли Рорк, что у него есть дочь, – писал Сэм своим твердым четким почерком, – скорее всего, нет. Гэллахер не из тех, кто отказывается от плоти и крови своей».

В дневнике Сэм размышлял, почему Джейд скрывает от всех Эми. Все эти отговорки, касающиеся прессы, замкнутого характера – чистейшей воды вздор. Сэм, должно быть, давно понял это. По каким-то причинам, писал он, Джейд приняла решение ни в коем случае не посвящать Рорка в то, что он – отец Эми. Все это объясняло, почему Джейд уклонялась от обсуждения вопроса об удочерении им девочки.

Много строк потратил он, колеблясь, рассказывать ли жене о предстоящей поездке или нет. В конце концов Сэм пришел к выводу; «Надо убедить Джейд, что для меня не имеет значения, чья дочь Эми».

Он до последней минуты был силен духом и уверен в себе.

Сквозь пелену слез читала Джейд признание покойного мужа, что он любит ее дочку как свою собственную и что ему надо просто выбрать время, чтобы убедить Джейд согласиться наконец на удочерение Эми.

«Похоже, это время пришло», – таковы были последние слова в дневнике.

Но этому не суждено было сбыться. На обратном пути самолет Сэма Сазерленда потерпел катастрофу.

При жизни Сэм был человеком экстравагантным и неожиданным. Соответственно своему нраву составил он и последнее письмо поверенному: никаких пышных похорон, никакой панихиды, траурной процессии. Вместо этого Джейд предписывалось дословно «закатить самый шикарный, самый людный прием, какой только видывал город».

Не смея нарушить последнюю волю мужа, Джейд пригласила в дом на Пасифик Хейтс всех друзей и знакомых Сазерленда, не обращая ни малейшего внимания на пересуды и негодование «светских колонок» по поводу такого, по их мнению, неуместного мероприятия, – Не пойму, почему газеты так разоряются, – сказала Джейд Нине незадолго до прибытия гостей.

– Это все Моника старается, – отозвалась Нина. – Она хочет представить тебя всему миру в виде этакой бессердечной хищницы.

– Что же, поработала она в этом плане неплохо.

– Все, кто знал Сэма, прекрасно понимают, что ты поступаешь правильно. А на остальных не стоит и внимания обращать. Знаешь, что сказал Коул Портер, когда газеты критиковали его за то, что на одном из приемов он велел зажечь тридцать тысяч свечей?

– Что же?

– Он сказал, что просто дал подзаработать тридцати тысячам парней, которые держали подсвечники.

Джейд понимала, что Нина хочет подбодрить ее, поэтому постаралась улыбнуться. Впрочем, без особого успеха.

Тем же вечером, правда, ей удалось собраться с силами и обратиться к прибывшим гостям, которых было около двухсот:

– Я пригласила вас всех провести этот вечер здесь, потому что вы – друзья Сэма. Горе и печаль переживают в уединении. А мы собрались вместе, чтобы отдать должное замечательному человеку, прожившему замечательную жизнь. Сэм всегда радовался жизни, тяготел к земным радостям. Итак, отдыхайте, пожалуйста, ешьте, пейте, веселитесь – и пусть мой муж радуется, глядя на вас.

Шампанское лилось потоками, как Ниагара, Столики, покрытые хрустящими белоснежными скатертями, ломились от яств. В большой гостиной группа музыкантов играла танцевальные мелодии, а на веранде, выходящей в сад, расположился джазовый квартет, развлекая своей музыкой тех, кто предпочитал свежий воздух тесноте и шуму гостиных.