Radical (СИ) - Страница 106

Гигантские клубы пыли, что заволокли меня резко, затмив само естество, а ещё тяжкий, закладывающий уши грохот и боль. Но боль без определенной окраски, просто тупая ноющая боль. Рухнувшая мощь, рухнувшая в никуда. Взорванный купол над проклятым городом. Взорвался в те минуты, когда я переживал позорный приступ похоти. Моя колыбель и колыбель навеки уснувшей расы... Я не прочувствовал гибельный момент, я был занят собой, теперь я лишь глотаю грязный воздух, взбитый винтами улетающих с места катастрофы вертолетов. Фельдмаршал знает всё без записей видеокамер и спутниковой связи, его больное сознание пронзает расстояние, и это жуткое видение – правда. Он не скорбит, но... мы все умираем для реальности, когда умираем в мечтах. А Сандре Льюна была сбывшейся мечтой. Почти сбывшейся, почти...

Ксавьер встревоженно переводит взгляд с его лица на моё, потом вздыхает и шепчет:

- Идём отсюда, родной. Я дам тебе другой мир вместо умершего.

Я послушно даю себя увлечь в его комнату, где он ложится на меня и начинает рассказывать. Без вступлений и пояснений. В его повествовании нет упоминаний географических мест, имён или исторических событий. Есть только мальчик, вступивший с миром в схватку вместо того, чтобы его, этот мир, полюбить. Кси некрасиво кривит губы, кусает их и волнуется, удлиняя паузы. Тяжелый жизненный урок усвоен. Любовь является движущей силой. Без неё всё обратимо в пустоту.

Я знал это давно. Жаль, Ксавьер узнал только сегодня, когда открыл гроб.

- Твоя душа – потёмки, как и любая другая. Но твое тело совершенно, Эрик, доведено до абсолюта, и я считаю, что единственной миссией Лунного города было произвести тебя на свет и взрастить. Эта миссия выполнена, и город больше не нужен. Ты со мной, значит, я – следующее звено. Или ты – связующее звено для меня с чем-то. В любом случае, Эрик, мы будем неразлучны все оставшиеся шесть дней до возвращения Ангела.

Его голос спокоен и сух, в какое-то мгновение я подумал, что злое альтер эго вернулось. Но Кси поворачивает голову, опускаясь холодной щекой мне на грудь, и засыпает. А я еще долго лежу без сна, брожу ладонью по его худой спине, глажу бока и тазовые косточки, сладко и остро выступающие, его волнующе раздвинутые колени... и его член. Пожалуй, последнее было лишним.

*

Потянулись странные бесконечные дни. Я запомнил их обрывками. Отца мы почти не видели, равно как и Блэкхарта. Зато из особняка Ксавьера к нам приехал Жерар, готовивший в десять раз вкуснее штатного повара. Два раза звонил Джонни Би, но Кси не пожелал встретиться.

Он сдержал свое обещание дословно. Мы почти не разжимали рук, блуждая по дому и саду, опустошали папину библиотеку, лёжа друг на друге крест-накрест, в ванную ходили только вместе, и даже в туалет... А ночью в его глазах появлялся кровожадный огонек, он ненасытно целовал, ласкал и терзал мое тело, я послушно задирал хвост, и он глубоко вылизывал меня там... но самого главного не произошло. Ксавьер останавливался, шептал скороговоркой: «Я не могу, ты не готов, я потерплю еще», – и продолжал более безобидные ласки. Были моменты, когда он грубо прижимался сзади, и его орган, раскаленный от похоти и твердый как камень, удобно припадал к входу... и я испытывал искушение двинуться, чтобы он насадил меня. Но так и не поддался этому.

А утром просыпался от его губ, сомкнутых на моем члене, он заставлял меня кричать, и это было так стыдно. Вдруг отец услышит... Но обычно слышал Дезерэтт, прилетал через окно, и я становился свидетелем их разврата, просто на расстоянии вытянутой руки. Серафим быстро хватал его, раздвигал ноги и проникал, прижимая к себе, как миниатюрную куклу. Ксавьер задыхался и вскрикивал, я вздрагивал от слёз, выступавших на его глазах от слишком резких и глубоких движений, а он просил меня сесть сверху. Я садился... и ощущал каждый грубый толчок в его тонком теле, ощущал будто на себе, как трахает Дэз... Это было невыносимым, чрезмерным для меня. Смотреть, слышать и чувствовать их жар, и пот, и ритм, и само желание слиться... Я распалялся от возбуждения с первых же секунд их секса, Кси тихо постанывал и мял мой член влажными пальцами, а я кончал, сгорая от стыда, на его живот... чтобы дальше смотреть, как он собирает мою сперму, слизывает и ещё дает слизать немного со своих пальцев серафиму. Безумие плоти завершалось хриплым вздохом падшего ангела. Ксавьер томно валил меня плашмя на кровать и сам растягивался, прилипая ко мне всем телом, я с любопытством трогал его разгоряченную попу, заползал пальцами вовнутрь и мазался в вязкой сперме Дезерэтта. Стыд отпускал... и я начинал привыкать. Я хочу, чтоб Кси сделал со мной то же самое...

Всё остальное, что происходило вокруг, вдруг становилось малоинтересным, я робко ждал поцелуев и объятий Ксавьера даже за едой, а он, конечно же, знал, что я его раб. И никогда не разочаровывал. Когда мы (всего раз) встретили отца, спускаясь по лестнице на вечернюю прогулку в сад, я был пьян от любви и откровенно срал на конспирацию. Кси отшатнулся, отталкивая мою руку, а я ухватился обратно и нахально глянул Фрэнсису в лицо. Генерал проигнорировал мою вольность и скрылся в кабинете. Ну и чёрт с ним. Или не ревнует, или ревнует молча.

- Эрик, ты рехнулся?!

- А от тебя разве можно остаться нормальным? Просвети, как...

Он слегка порозовел, а я обвил его прекрасное гибкое тело, постаравшись прижать как можно теснее, во всех местах. Ты мой еще двое суток, нет, чуть меньше.

====== LXIV. Minotaur ======

Part 3: Trinity fields

«Когда Патрик не дозвонился ко мне и написал в SMS, что танки вернулись на базу, а кратер засыпают землей, я лежал, свернувшись, в двух шагах от туалета. Опять тошнило... и не прекращает тошнить. Легких уже не чувствую, только ребра ноют. Поскрипывают, как из дерева вырезанные. Залезал рукой в рану, касался сердца. Испытал странную дрожь, как от удара электрическим током. И больше ничего.

Я не хотел, чтоб Блак меня нашел. Хотел валяться, наполовину в коридоре, наполовину в уборной, обняв дверь. Это успокаивало меня. Ощущал себя на своем месте, там, где надо... там, где заслужил. Но он все равно отыскал меня.

Сейчас услышу, как всегда... “мой генерал”. От этого обращения наигранно подобострастным тоном тоже тошнит».

- Фрэнсис, – прошептал Блэкхарт, вдребезги разбив теорию фельдмаршала своим встревоженным голосом. – Ты собрался кинуть всех? Сдохнуть и никому не достаться? Не дождешься.

Фрэнсис безучастно пожал плечами... и содрогнулся от резкой боли между ребер, когда Блак поднял его с пола, как пушинку, и понес куда-то. Ему было не важно куда, говоря начистоту. Тело и правда собралось умирать, причем в лучших традициях генерала – никого не предупредив и ни с кем не посоветовавшись. Клеймо, что с виду горело огнем, на самом деле было леденящим куском полужидкого металла. Он то собирался в гибкие кристаллы, мучительно врезаясь в сердечную мышцу... то обратно растекался, обволакивая холодом всю поверхность раны. Фрэнсис резонно предположил, что эти приятные ощущения не кончатся до тех пор, пока он сам... не кончится.

«Он промыл мою рану слабым раствором пероксида и бинтовал, туго пережимая грудь и спину, бинтовал быстро и умело, но, блядь, какие же грубые у него руки... и сами движения. Я два раза срывался в крик от боли. Блак глухо шептал бесполезные извинения и продолжал. Остановился лишь тогда, когда дыра перестала мне казаться сквозной. Из нее, наверно, вышел весь воздух. Теперь я лежу неподвижно в своей постели. Его огромное тело покоится на полу. Верный цепной пес... не захотел прыгать в хозяйскую кровать. Если протяну руку, то прикоснусь к его лицу. Я хочу его убить... но силы есть только на то, чтобы дышать и держать глаза открытыми».

- Почему ты подчиняешься мне как раньше? Ты уволен, Блэкхарт.

- Я уволен, господин фельдмаршал. И освобожден от военной повинности вам. Но не освободился от мыслей, грязнящих мою совесть.