Radical (СИ) - Страница 100
- Это аванс, – сообщает он тихо, встает и уходит. Похоже, Кси великодушно уступил мне право первым расчленить фельдмаршала.
Мне надоело вспоминать. Господи, не хочу, хватит.
Наш разговор без слов длился от силы минут пять, я с остервенением злого взбесившегося хищника вгрызался в его мозг, сминая и насилуя все, что встречал на пути. А он покорно раскрывался мне, как большой огненный цветок, с которого я срывал лепесток за лепестком, пожирая и отплевываясь, пьяный от страшной мстительной радости, пока не добрался до сердцевины... И замер, сраженный и потрясенный до глубины души. Все то немногое, что я знал раньше о своем отце, поколебалось и обрушилось.
Почему Ксавьер не смог добраться до этого места? Почему демон льда не смог... или не пытался? Или не знал? Или наоборот – знал... и со своей темной усмешкой бога лукавства приберег для меня?
Я вынырнул из дымящегося хаоса, в который сам же и превратил в ярости сознание Фрэнсиса. Сел... беспомощный и растерянный к хренам. Попытался закрыться руками. Слезы хлынули рекой. Он любит меня. Любит...
- И ты не мог сказать! Не мог... даже не пытался. Лгал и лгал... всю жизнь. Так облекся в ложь и свои дурацкие интриги, упрятался в сто двадцать слоев фольги и запекся заживо в этой лютой печке! Черт!!! – я всхлипнул, зло кусая губы. – Ну почему?!
- Я хотел, чтоб ты подрос. Еще немного, – момент болезненной слабости прошел. В его груди зияет рана, от нее на коже расползаются фиолетовые трещины разбитых артерий, но белое лицо вновь безукоризненно разглажено и похоже на красивую маску.
- Ты ужасный... ужасный... – я судорожно вздохнул, успокаиваясь, а он привлек меня к себе. Еще пара коротких всхлипов, и я притих, уцепившись за его шею, как маленький. – Ну и как ты объяснишь мне теперь... нет, ему...
- Врачи объяснят получше. Мне лечиться надо. Но уже поздно. Ничего не объясню, даже не собираюсь, пусть Ксавьер убьет меня. И все.
- И все?! Папа... – я ткнул в него кулаком, благополучно позабыв про рану. Он содрогнулся, синее пятно расширилось, а я зашипел, забыв на мгновение человеческий язык. – Прости. Как ты стал таким сумасшедшим? Прости еще раз, но я выскажусь. Твое сознание... перекручено сто раз и вывернуто, как колючая проволока шипами вовнутрь. Твои мысли похожи на мерзкие клейкие щупальца, они на всем оставляют трупный яд. Твое сердце – пропасть... черная и бездонная, без единого проблеска, один сплошной леденящий ужас. А твоя любовь... все равно что кошмарный сон адреналинового наркомана. И ты живешь. Как ты живешь?! Как смеешь жить...
- На колесах жил, – он слабо усмехнулся. – До появления Кси. А как стал? Ты ведь узнал уже. Всегда я таким был. Твоя бабушка слишком много худела и потребляла вместо еды всякую гадость. Высокая аристократичность... здоровье ничто, фигура – все. И меня очень не хотели рожать. Видимо, предчувствуя. Проблемы всякие. Гинеколог отсоветовал ее от беременности. Но она не послушалась. Самодовольная дура.
- Папа!
- Она знает все, что я о ней думаю, – Фрэнсис чмокнул меня в лоб. – Но теперь мой черед быть самодовольным дураком. Из поколения в поколение мало что меняется, на самом-то деле. Ты моя главная... мучительная и неразрешимая проблема. Я хотел разрубить гордиев узел вчера в Сандре Льюне. А Ксавьер мне помешал.
- А почему ты не пытался избавиться от меня раньше?
- Лелеял несбыточную надежду. Истязал ученых. Выжимал из них лекарство от твоего бесплодия. И не справился с угрозой, завязавшейся из маленького зернышка в яблоко раздора прямо у меня перед носом. Вампиры... сильные, но убогие твари. Ненавижу... ни ума, ни фантазии, лишь бы пить, пить, пока не лопнут.
- Ты же сам... ладно, я помню, что ты другой, – я уткнулся ему в шею и глубоко вдохнул. – Пахнешь Кси. Очень густо. В тебе разлита его кровь. Папа... тебе все же придется объяснить. Зачем ты это сделал? Хотя бы мне. И не вали все на безумие и неадекват.
- Я разозлился. Приревновал. Пришел в уныние. Не нашел на прежнем месте свои обычные анальгетики. А диацетилморфин надежно спрятал Блэкхарт. И я накидался кетамином. Хотел причинить малышу боль. Ну... немного боли. До первой крови и первого слова пощады. И... ну я не знаю, что добавить. Как всегда – невыносимый, острый и ярчайший кайф длится жалкие секунды. А расплата за него растягивается в вечность.
- Ты был в беспамятстве? Ты помнишь хоть что-нибудь сам? Ты можешь точно сказать, что делал все обдуманно и осознанно?
- Все было как во сне. И чувство сладкой бесконтрольности пришло из-за этого. Что все не по-настоящему. Что я могу – и последствий не будет. Что я в притворном бреду. А с малышом все хорошо. Что он просто спит рядом, – Фрэнсис понурил голову. – Я люблю его непритворно. И непридумано. Понял лишь тогда, когда убил.
- Оу... – в груди мгновенно разлилось жжение, сердце, что перекачивает кровь, пошло трещинами и рассыпалось, осталась другая, сильная серебряная мышца, замкнувшая кровоток на себе. Дыхание перехватывает, оно мне больше не нужно, зеркальный яд отправился гулять по венам, остывающие капилляры наполняются лунной эссенцией... и глушат боль. Такой вот подарочек от папы, безотказный механизм самозащиты... будь он проклят со своей лабораторией и всеми своими учеными. – Значит, убил. А Кси ни полусловом мне не обмолвился.
- И что бы ты сделал? Убил в ответ меня? Вот он я, пробуй... если осмелишься, – он встряхнул волосами, с которых еще капала цветная вода пополам с гелем. – Осмелишься?
Я помалкиваю. Я осмелюсь, и осмелюсь еще как. Во мне достаточно силы, чтобы просто сдавить ему горло и задушить за три минуты. Но я почему-то не хочу. Безумие в голубых глазах погасло, он похож на изнуренного бессмысленной войной полководца, и усталость как будто убьет его раньше меня. Усталость и дыра, уводящая вглубь посиневшей груди. И я давлю в себе смутное желание влезть в его разверстую рану и стиснуть между пальцев разорванные ткани, стиснуть так, чтобы выжать из них последнюю кровь... услышать его крик. Или визг. Чтобы он, наконец, почувствовал боль, ну хоть какую-то. Ненавистный дьявол, исчадие ада, жуткое порождение злобы и сумасшествия... мой любящий папочка.
Вместо всего этого, чудом пережив необузданный порыв ярости, я наклонился и просунул в его рану язык... а острые клыки вонзились в кусок какой-то мокрой, едва пульсирующей плоти. Его сердце? Фрэнсис издал глухой сдавленный стон и начал падать. Я придержал его одной рукой, вгрызаясь дальше и ощущая незнакомую сладковатую теплоту внутри. В голове. Начал входить во вкус... и согреваться... а потом на меня кто-то бросил ужасный испепеляющий взгляд.
- Эрик, ты сейчас свихнешься, – тон бесстрастный, а голос способен раздавить своим презрением. С хрустящим ледком в каждом слове. Демон... ты уже тут как тут. – Свихнешься как папа. Хочешь? Всю жизнь получать удовольствие от старого доброго садизма. Материал качественный, заготовка в самый раз. Будешь сеять страх и оставлять за собой пожары и руины.
- А даже если и хочу, – я приостановился, жадно слизывая с губ кровь пополам со слизью. – Кто помешает мне? Ты? Если это заложено в генах...
- А если не заложено? И ты напрасно пытаешься найти оправдание своему отвратительному поступку?
- А его преступления, значит, меньше?! И я не имею права на месть?
- Имеешь, конечно. Но она сожрет тебя. Поглотит и переварит с потрохами, оставив пустоту, которую ты впоследствии ничем не заполнишь.
- Я уже сожжен. Я родился пустышкой. Мы говорили об этом, демон. Терять мне нечего, – и все-таки я оттолкнул отца и вытер рот. Прикрыл глаза, пытаясь справиться с чувствами. Вкус его тела мне понравился, понравился... Что еще я мог бы с ним вытворить? Я не знаю...
Я внезапно потянул Фрэнсиса обратно, повторно спасая от падения, и впился с нарочитой грубостью в белые губы. Желание слепое, безудержное... как еще причинить ему боль, как унизить, прибить, приструнить?.. Он начал судорожно отвечать на мой поцелуй. А взгляд демона, по-прежнему обращенный на меня, наполнился изумлением.