Ради любви и чести (ЛП) - Страница 8

– Платья – это подарок на твой день рождения, – объяснила бабушка, когда служанка достала их со дна одного из больших сундуков. – Твои

старые – детские и слишком простые. Настало время, чтобы на тебя смотрели

как на леди, которой ты стала.

Как я могу с этим спорить? Когда я надела платье, роскошный оттенок

лазурита напомнил мне ярко-синие бусины старинного ожерелья, которое я

купила в прошлом году во время очередного похода за покупками.

– Если бы только я взяла ожерелье из ляпис-лазури, – сказала я, глядя в

зеркало на свою длинную, бледную и тонкую шею.

– У меня есть кое-что получше.

Бабушка подозвала горничную, и достав что-то из открытого сундука, передала ей. Когда она поднесла мне нитку голубого жемчуга, я вскочила со

скамейки у туалетного столика и ахнула. Я потеряла дар речи на целых пять

секунд, которые показались вечностью.

– Откуда у тебя такое сокровище? – Спросила я, наконец, шагнув к

горничной. Я остановилась перед ней, слишком потрясенная, чтобы

прикоснуться к редким жемчужинам.

– Они появились у меня, когда я была в твоем возрасте. – Резкий, деловой тон бабушки смягчился. – Твой дед подарил их мне на помолвку.

В слабом мерцающем свете настенных канделябров, в угасающим

вечерних сумерках, жемчуг цвета слоновой кости отливал голубым. Я не

осмеливалась прикоснуться к ним. Такой жемчуг был не только чрезвычайно

дорогим, но и, по-видимому, представлял большую ценность для бабушки.

– Он восхитителен. Но ты же не думаешь, что я буду носить это.

– Ты совершенно права. – Ее губы поджались. – Я планировала, что ты

будешь стоять и глазеть на него весь вечер.

– Если ты настаиваешь, – поддразнила я в ответ. – Тогда это будет для

меня большим удовольствием. Мы разложим его на кровати поверх

горностая, как на почетный пьедестал и проведем вечер, разинув рот от

изумления.

– Надень их.

Бабушка нетерпеливо махнула рукой Лилиан, которая поспешила ко

мне и надела жемчуг мне на шею. Прохладная гладкость бусин вызвала у

меня покалывание. Застегнув застежку, горничная улыбнулась и развернула

меня к зеркалу:

– Вы прелестны, миледи.

Я начала было протестовать – я никогда не была хорошенькой, и не

было нужды льстить мне сейчас, но когда я подняла взгляд на свое

отражение, у меня перехватило дыхание. Я не была красива, как многие

знакомые молодые аристократки. Но я увидела лучезарность, мягкое сияние, которое, казалось, облагораживало мою простоту. Я не знала, благодаря ли

новому платью, необычной прическе или редким голубым жемчужинам

случилось это преображение, но я не могла перестать поворачиваться туда-сюда перед зеркалом, осматривая себя со всех сторон, и всматриваться в

новую себя, все время ожидая, что это отражение исчезнет и заменится

отражением прежней серой мышки.

– Нам пора, – сказала бабушка, подбирая юбку и направляясь к двери. –

Виндзоры ожидают, что мы присоединимся к ним за ужином и на приеме.

Я нахмурилась:

– Я бы предпочла отказаться от развлечений и взглянуть на коллекцию

произведений искусства, о которой так много слышала.

– У тебя будет достаточно времени на это во время нашего визита. –

Бросила бабушка через плечо. – Кроме того, тебе будет легче вести

переговоры, если произведешь хорошее первое впечатление.

– Мои серебряные монеты вполне способны произвести впечатление.

Мне не обязательно вмешиваться.

Взявшись за ручку двери, бабушка остановилась. На мгновение мне

показалось, что она пропустила мой бойкий комментарий мимо ушей. Но она

медленно повернулась, словно в раздумье, и взглянула на меня, прищурилась:

– Будь осторожна, Сабина. Я достоверно знаю, что эта семья не в

восторге от того, что ей приходится расставаться со своей коллекцией. Они

очень разочарованы необходимостью распродавать свои произведения

искусства. Ты продемонстрировала бы мудрость, если бы проявила

сочувствие к их ситуации. Не проявляй чрезмерного рвения. Вообще, я

советую тебе воздержаться от любых упоминаний о покупке до тех пор, пока

они не получат возможность узнать тебя и убедиться, что ты заслуживаешь

доверия.

Слова бабушки отрезвили меня. Если бы мне пришлось отказаться от

чего-нибудь из моей коллекции произведений искусства и реликвий, я бы

плакала, захлебываясь слезами. Одна только мысль о том, что мне придется

расстаться с одним из моих сокровищ, повергала меня в отчаяние. А что

сейчас чувствует семья Виндзоров?

– Вы, как всегда, правы, миледи. Как бы трудно это ни было, я

постараюсь сдержать свой энтузиазм, пока буду осматривать экспонаты.

– Ты будешь молчать о своих намерениях, пока они не узнают тебя

получше?

– Я постараюсь сделать это.

– Ты воздержишься от глупых, бессмысленных комментариев и будешь

очаровательна?

– Бабушка, а ты не слишком многого требуешь? – Подмигнула я ей.

Она фыркнула, словно соглашаясь, и распахнула дверь. Я последовала

за ней и поспешила пристроиться рядом. В своем черном бархатном платье, отделанном золотыми вышитыми листьями, она была величественна. Ее

внешний вид выражал невероятную внутреннюю силу, которой я всегда

восхищалась. После утраты любимых людей: сначала мужа, потом обоих

сыновей, я ожидала, что тяжесть этих потерь сломит ее. Но каким-то образом

все эти годы она оставалась сильной.

В то время я была слишком мала, чтобы помнить смерть матери, и

слишком далека от отца, чтобы чувствовать последствия его смерти. Он

довольно часто покидал дом, служа при дворе короля. А в те редкие дни, когда возвращался домой, то вел себя церемонно и отчужденно, как

незнакомец. Когда он умер, я ни разу не заплакала. Мне было грустно, но

только потому, что я горевала о любви, которую никогда не испытывала к

нему и теперь никогда не узнаю.

Без бабушки, с ее преданностью, твердостью и непоколебимой

решимостью всегда делать все возможное в любой ситуации, я не знаю, чтобы со мной стало. Я была благодарна ей за то, что она меня любила, и за

то, что она была образцом мужества. В последние годы она очень помогала

мне. И я не сомневалась, что она будет продолжать это делать, пока я в этом

нуждалась. Несмотря на все ее разговоры о попытках найти мне мужа и

передать меня ему, она будет сожалеть о том, что потеряла меня так же

сильно, как и я ее. К счастью для нас обоих, я не собиралась покидать ее в

ближайшее время.

Наши шаги эхом отдавались в длинном, тускло освещенном коридоре, как бы объединяя нас. Я потянулась к нитке жемчуга и потрогала ее

пальцами. Сквозь тонкую шелковистую ткань перчатки бусинки были

гладкими, как тончайший мех норки.

– Спасибо, что позволили мне надеть жемчуг, миледи.

– Я не просто позволила тебе носить их, – ответила она. – Я отдаю их

тебе. Теперь они твои.

– Бабушка, я не могу их принять, – начала я протестовать.

Она махнула рукой и оборвала меня:

– Ерунда. Я ждала подходящего момента, чтобы отдать их тебе. Я

решила, что сегодня самое подходящее время.

Я понимала, что должна продолжать возражать, но была слишком

взволнована этим подарком, чтобы спорить с ней или пытаться понять, почему она считает сегодняшний вечер идеальным. Я взяла ее за руку и

крепко сжала:

– Ты просто прелесть.

– Это тоже полная чушь. – Но легкая улыбка тронула уголки ее губ. –

Теперь просто убедись, что ты в перчатках.

Я постучал пальцами по столу и подавил раздражение. В коридоре, ведущем на кухню, стояли слуги, ожидающие знака подавать еду. Их лица

были влажными от пота и раскрасневшимися от удушливой жары, исходившей из кухни. Восхитительные ароматы доносились до нас, дразня