Рабыня благородных кровей - Страница 2

Приятно Всеволоду сознавать, что молодая жена его так любит — и неделю прожить без него не соглашается. Уж как ластилась к нему, горлинкой вилась, уговаривая.

— Как же я без тебя, свет мой ясный Всеволод, в тереме останусь? Как стану в холодную постель ложиться без голубя моего сизокрылого? Для того ли я за тебя замуж шла, чтобы, ровно безмужняя какая, на пуховиках без дела одной валяться?!

Это она перепелкой от гнезда — от истинной причины своего беспокойства уводила. Но князь обо всем помнил, потому и пенял княгине:

— Негоже, Анастасия, женщине, которая носит под сердцем ребенка, верхом ездить!

Прекрасная наездница расхохоталась.

— По мне, княже, не к лицу, едва зачавши, беречься, подобно неженке какой! Тогда и сына родишь здорового, и дочь ладную. От той ли молодицы, что днями в тереме сидит, кого под белы ручки мамки-няньки водят, здорового потомства дождаться?

Спрятал князь Всеволод улыбку под тонкие усы — что поделаешь с этакой непоседой? Непохожа она на других женок, может, оттого ему по сердцу пришлась, ровно прикипела.

На Сретение молодой княгине шестнадцать сравнялось, а к её словам женки вдвое старше прислушиваются. Конечно, те, кто поумней. Дуры-то лишь брови капризно вздергивают да плечиком поводят: мол, не нашего бабьего ума дело всякие размышления, от них только морщины на лбу.

Когда Всеволод Анастасию орлиным оком углядел, бояре, будто кумушки досужие, языки свои о зубы исколотили, его выбор осуждаючи. Видано ли: девка верхом, точно отрок рода мужеского, ездит! Наравне с парнями уток-лебедей стреляет. Рыбой в реке плавает.

Кожа от такой жизни у неё не белая да мягкая, как у других юниц, а дубленая, на солнце почерневшая. С такой ли сладишь? Ни побить, ни прикрикнуть!

Только оказалось, враки это все. Кожа у Анастасии не слишком белая, а цвета молока подтопленого, изнутри как бы золотом отцвечивает. И на ощупь гладкая, точно шелк.

Глаза у Настасьи зеленые. Глянешь в них — будто в омут тебя затянет.

Встряхивает головой Всеволод, посмеивается своим мыслям: вот она рядом, жена любимая, а он уже тоскует о ней, по её жарким объятиям.

Нельзя ему глядеть на княгиню взора не отрывая — дружина смехом изойдет. Хоть и любят вои своего князя, а чувства напоказ выставлять не дадут. Размягчают они витязей, сердца их от того свечой оплывают. А так и глядел бы! Что-то беспокоит его ладушку: соболиные брови сдвинула, а на ясное чело тень набежала.

Князь незаметно коснулся её руки и с облегчением увидел, как проясняется лик милой супруги.

Анастасия улыбнулась мужу и оглянулась на дружину, сопровождающую князя в его поездке. Прохладное солнечное утро взбодрило воинов, но расслабленности, сонной неги не лишило. Слишком уж тихо и мирно вокруг. Третий день едут — никого не встретили.

По первости сторожились, на всяк звук — за мечи хватались. А потом приустали. Да и чего бояться? Ковыля, что под ветром бормочет о чем-то своем? Или вот этого хомячка, замершего от испуга на задних лапках?

Смотри, княгинюшка, радуйся жизни, ан нет: вконец извелась Анастасия. Мнится ей, впереди их опасность поджидает. Ничего не может с собой поделать!

Увидит беспокойство мужа, улыбнется ему, а у самой на душе кошки скребут. От того правдами-неправдами напросилась с мужем ехать, что замучили Анастасию дурные сны. Любит приговаривать её старая нянька: "Кабы знатье, что у кума питье, так бы и ребятишек привел!" А её «знатью» кто поверит? Вдруг это Настин ангел-хранитель ей знаки в снах подает? Мол, отговори князя, чтоб не ехал, недобрая у него поездка получится. Да разве кто её послушает?

Раньше, в девках, ничего такого Анастасия в снах не видела. А если и случались сны, то про хорошее: про батюшку, как он ей из Владимира-города гостинец привозит, а то как матушка её без скандала и нянек на речку отпускает…

Однажды, правда, ей страшный сон приснился: кто-то невидимый, но помнилось, женщина, показывала ей высохшую ветку на дереве, на котором младший братишка сидеть любил. Мол, либо срубить эту ветку надо, либо братцу запретить на дерево лазать.

Про ветку она матушке сказала — та посмеялась. Братик с дерева упал, да с той поры стал у него горб расти. Матушка до сего дня все сокрушается, что свою умную дочь не послушалась…

А накануне ей сны плохие о муже Всеволоде снились. Будто нападают на его дружину страшные люди в невиданных одеждах с желтыми раскосыми лицами, и падает от удара пикой молодой князь.

Попробовала княгиня рассказать о снах своему мужу, так он лишь погладил её по голове как маленькую.

Мол, страхи её от тягости, женщины в эту пору особо чувствительны.

— Вспомни, — говорил князь, — накануне в Лебедянь послы из Орды приезжали, вот тебе их лица страшные и привиделись.

Послы и вправду глядели на всех недобро, были заносчивы и угрюмы. Анастасия к ним близко не подходила и не могла знать, как они пахнут. Зато во сне от людей, которые хватали её недобрыми похотливыми руками, пахло почему-то прогорклым бараньим салом…

Откуда они теперь появились, то всевышнему ведомо. Только что расстилалась перед дружиной ровная степь, а тут, откуда ни возьмись, вражье войско!

Налетели, будто саранча, с криками-воплями, хотели с наскока взять, да не получилось. Князь Всеволод хоть и молодой, а воин знатный. Может, оттого, что на свою силу чересчур понадеялся, и жену с собой взял. И дружина у него — молодцы один к одному! Как ни беспечно прежде глядели, а пришла беда — не растерялись, за мечи враз схватились. И началась сеча!

Алая рубаха на князе, а под нею тонкая кольчуга. Дорогая — звено к звену. Не хотел её Всеволод поддевать, да жена настояла. Никаких отговорок принимать не стала: и что жарко в ней, и к чему надевать загодя, при надобности всегда успеет. Хорошо, что послушался. Выходит, не успел бы.

Враги, на дружину налетевшие, оказалось, монголы, не сразу поняли, что рядом с князем сражается не обычный мужчина, а красивая женщина.

Мысль переодеться в чужую одежду пришла в голову Анастасии. Князь долго не соглашался. Где это видано, чтобы княгиня ехала среди дружины как обычный воин?

Волосы у Анастасии густые, золотисто-русые, никак не хотели под шлемом умещаться. Нет-нет, да и выбьется из-под него прядь; когда в седле без замаха да подскока ездила — обходилось, а как сражаться начала, так косы на грудь и упали.

На этот раз воины Тури-хана далеко в тыл к урусам забрались. Хоть много их было, куда больше княжеской дружины, а нападали с оглядкой…

Когда монголы разглядели золотые косы урусской багатурши, один из них, должно, старший над всеми, гортанно крикнул что-то остальным.

Почти тут же страшный удар пикой вышиб из седла Всеволода. А то, что случилось дальше, показалось Анастасии сном. Потому что это будущее она знала.

Сейчас ухмыляющийся нехристь снимет с луки седла аркан и метнет его. Она, ещё до того, как аркан свистнул в воздухе, почувствовала даже, как немеют её руки от тугой веревки. И аркан свистнул…

Увы! Молодая княгиня, зная все и предвидя, ничего поделать не смогла. Не владела, как должно, воинским мастерством, хоть и мечом могла биться. И тело её, молодое и гибкое, все равно не поспело за мыслью, как медленно она ни скользила…

Обе руки Анастасии оказались плотно прижатыми к телу. А потом её выдернули из седла, и она летела в воздухе, закрыв от страха глаза, но другой монгол подхватил женщину у самой земли и перекинул поперек коня.