Рабство и данничество у восточных славян - Страница 26

²⁶⁰ Благоприятная для образования внутренних форм зависимости обстановка складывается в результате разложения родового строя и устройства общества на территориальных связях, что происходит на Руси с конца X в. и полное развитие получает в XI-XII вв. (см.: Фроянов И. Я. 1) Киевская Русь: Очерки социально-экономической истории; 2) Киевская Русь: Очерки социально-политической истории; 3) Киевская Русь: Очерки отечественной историографии). Однако Л . В. Данилова пишет: «Современные археологические и исторические исследования с достаточной убедительностью доказывают, что истоки социальной дифференциации у восточных славян уходят в догосударственный период и что восточнославянское общество не только киевского, но и предшествующего времени было в значительной мере стратифицировано... Помимо рабов, число которых в целом было относительно невелико и которые находились за рамками общественной организации подчинившего их этноса, в нем существовала родоплеменная и княжеско-дружинная аристократия, рядовые свободные общинники, полусвободные разных степеней и форм зависимости» (Данилова Л. В. Сельская община... С. 115). Относительно рабов мы полностью согласны с Л. В. Даниловой. По поводу же «полусвободных разных степеней и форм зависимости» сильно сомневаемся, полагая, что при господстве кровнородственных отношений, наблюдаемом у восточных славян в VIII-IХ вв. и отчасти в X в., имела место лишь одна форма зависимости — рабство, причем внешнего происхождения.

²⁶¹ Татищев В. Н. История Российская. М.; Л., 1963. Т. II. С. 49.

²⁶² Татищев В. Н. История Российская. М.; Л., 1964. Т.IV. С. 126.

²⁶³ Там же. С. 405.

²⁶⁴ ПВЛ. 4.1. С. 101.

²⁶⁵ Посажение пленников на землю А. А. Зимин связывает с выкупом. Он пишет: «Очевидно, на Руси в этот период (первая половина X в. — И. Ф.) пленников, посаженных на землю и отрабатывающих свой выкуп, было мало. Это и понятно: на Руси еще незаметно оседания княжеской дружины на землю — и, следовательно, труд пленников почти не применялся в хозяйстве» (Зимин А. А. Холопы на Руси... С. 33.) В том, что посаженных на землю пленников было мало, вряд ли можно сомневаться. Но совсем не обязательно труд рабов-пленников во владельческих селах рассматривать лишь Как отработки в счет выкупа. То была обычная рабская работа на господина. Но А. А. Зимин проявляет оправданную осторожность, когда говорит о незначительности участия пленников в хозяйственной жизни Руси.

²⁶⁶ Нельзя признать правильным утверждение П. Н. Третьякова о том, что «накануне возникновения Древнерусского государства рабовладение у восточных славян имело примерно те же формы, что и рабовладение у антов VI в.». — Третьяков П. Н. Восточнославянские племена. С. 292.

²⁶⁷ Не стоит преувеличивать значение выкупа рабов для Руси X в., как это делает А. А. Зимин (см.: Зимин А. А. Холопы на Руси... С. 28-41). Однако не следует, подобно В. О. Ключевскому, впадать в другую крайность и вовсе отрицать выкупную практику «у той ветви славян, которая после Маврикия отлила на Днепр» – См.: Ключевский В. О. Соч. в девяти томах. М., 1990. Т. VIII С. 214.

²⁶⁸ См. с.122-123 настоящей книги.

²⁶⁹ Помимо приведенных выше фактов использования рабов в военном деле, сошлемся на любопытное свидетельство из речи патриарха Фотия по поводу нападения Руси на Константинополь в 865 г. Патриарх восклицает: «О город, царствующий почти над всею Вселенною, какое войско, не обученное военному искусству и составленное из рабов, глумится над тобою... » (Васильевский В. Г. Труды. Т. III. Пг., 1915. С.СХХХIII). Конечно, речь Фотия, как верно замечал В. Г. Васильевский, не дипломатический документ и не историческая записка, а проповедь, исполненная риторического пафоса, построенная на антитезе, заключенной «в сопоставлении величия царственного града и ничтожества врагов, которые подняли против него свои руки» (там же). Но несмотря на все это, нам все-таки в словах Фотия слышится намек на участие рабов в войске русов.

К вопросу о челяди на Руси конца IX - начала XI века

Более полувека назад занятый изучением российских древностей Б. Д. Греков как-то заметил, что понятия «челядин» и «челядь» в исторической литературе «всегда относились к важнейшим объектам исследования».²⁷⁰ И он нисколько не преувеличивал: не было и нет сколько-нибудь заметного исследователя общественного строя Древней Руси, который оставил бы в стороне вопрос о челяди. Высказывания отечественных историков о челяди конца IХ-начала XI в. можно разделить на две точки зрения. Согласно первой из них, челядь — это рабы, а соответственно второй за челядью скрывались не только рабы, но и люди нерабской зависимости, которую советские историки определяли как феодальную.²⁷¹ Представители последней точки зрения большое значение придавали этимологическим данным, касающимся слова «челядь». В этом слове, по мнению Б. Д. Грекова, «отражена история общественных отношений с очень отдаленной поры. Челядь, человек, колено (в смысле поколения), литовское keltis, латышское kilts — это слова одного корня, которые ведут нас к глубокой старине, когда keltis и kilts значило — genus, Geschlecht, т,е. род. Этот же термин на новой ступени общественного развития у болгар, русских, чехов и др. стал обозначать семью, детей, у арабов — женщину в семье и зависимых людей, детей. Соответствуя понятию familia, этот термин менял свое содержание вместе с историей familia, в состав которой первоначально входили домашние рабы, а с течением времени все чаще и чаще стали входить и нерабы».²⁷² Понятие familia послужило Б. Д. Грекову ключом к разгадке термина «челядь».

Приверженцы расширительного толкования слова «челядь» как обозначения рабов и нерабов порою механически переносят древний смысл этого слова на его конкретные упоминания в источниках. Например, М. Б. Свердлов, снимая противоречие по поводу продажи и непродажи челяди, обнаруженное им (ранее до этого, кажется, никто из исследователей не додумался) в договоре Олега с греками, говорит: «Это явление объясняется широким значением термина "челядин", восходящим к родоплеменному обществу. Членов большой патриархальной семьи и зависимых соплеменников, по разным причинам неравноправных, продавать было нельзя», тогда как «патриархальных рабов» продавать было можно.²⁷³ Полагаем, что подобная терминологическая методика исследования порочна, поскольку лишена историчности. Досадно и то, что М. Б. Свердлов не учел наблюдения отдельных, наиболее вдумчивых, лингвистов, в частности, А. С. Львова, У которого читаем: «Cel-edь — образование с суффиксом -edь, -jadь с собирательным значением и обозначение им дети, члены семьи, большая семья является естественным и первичным, древнейшим. Этим следует объяснять сохранение во многих славянских языках в слове celjadь значения дети в смысле потомки, потомство. Появление в классовом обществе значений приcлуга, батрак и т.д., первоначально входившие в состав семьи, также понятно и естественно. Однако особняком стоит др.-рус. челядин, челядь, которые, как люди не имеют собственно никаких прав и являются предметами торговли — и все это к тому же не позже началу X в. закреплено законодательством...».²⁷⁴ Последнее заключение А.С.Львова предостерегает от формальных и потому поверхностных этимологических сопоставлений, касающихся терминов «челядь», «челядин», побуждал к определению их содержания с помощью не столько языковых аналогий, всегда в высшей степени условных, сколько посредством тщательного анализа всех упоминаемых письменными памятниками случаев, где они фигурируют.

Впервые со словом «челядин» нас знакомит Повесть временных лет, сохранившая тексты договоров Руси с Византией X в. Среди различных статей, толкующих о самых разнообразных предметах, договор Олега с греками 911 года включает соглашение в вопросе о челяди: «Аще украден будеть челядин Рускыи, или ускочить, или по нужи продан будеть, и жаловати начнуть Русь, да покажеться таковое от челядина, да поимуть и Русь; но и гостие, аще погубиша челядин, и жалують, да ищуть и, обретаемое, да поимуть е... Аще ли кто искушеньа сего не даст створити местник, да погубить правду свою».²⁷⁵ Каково социальное положение человека, называемого в договоре челядином?