Работа для рыжих - Страница 27

– Вот приедете в гости, накормим по-королевски, и не только жарким! – искренне улыбнулся мужчина, укрывая довольную Алльзу в объятиях.

Та согласно покивала. За то, что я оставляю ей мужа, готова была пообещать все что угодно, от луны с неба до сокровищ со дна морского.

Застоявшиеся лошади бойко вынесли седоков за границы села. Дорога ложилась под копыта не сказать чтобы совсем уж гладкая да ровная, но вполне себе приличная. Может, и не ухаживали за ней с превеликим тщанием, но поддерживали, а наплыв туристов-торговцев, которые могли раздолбать ее подводами в пух и прах, лишь ожидался или даже предвкушался.

Фаль привычно умчался вперед на разведку, а я обернулась назад, хоть и знала, что меня все равно не увидят – еще разок махнула Кейру на прощанье.

– Быстро же телохранитель тебя на харчи и бабу поменял, – вставил язва Киз эдак между прочим – потешался, только сквозь зубы не насвистывал. – Да и ты играючи с верным другом простилась.

– Сменял? Играючи? – Мое удивление было искренним. Как-то в таком диком ключе я о Кейре не думала и думать не собиралась, настолько нелепым было суждение киллера, что я даже злиться не стала. – Ты же все видел, но, если не понял, толку-то объяснять? – пожала плечами и отвернулась.

Ругаться настроения не было, а объяснять очевидное слепцу, вернее упрямому слепцу (ну не зря же его личина прорастала ослиными ушами), не хотелось. Сердце и без того ныло, а место за левым плечом, где обычно ехал Кейр, ощущалось как неправильная пустота. Я смахнула ладонью навернувшиеся слезы и постаралась подставить лицо легкому ветерку. Теплый, но все равно освежает.

Проклятый киллер углядел-таки мои слезы и недоуменно буркнул:

– Во девка дает, сама отпустила, а теперь ревет.

– Ксения, объясни? – мягко попросил Гиз и, понимая, что он прав, что не зря его братца-осла именно в нашей компании отправили от колодца желаний прямым рейсом на Нертаран, значит, не в одиночку он что-то усвоить должен, я собралась с духом и ответила:

– Вставать поперек чужой судьбы неправильно, потому и отпустила, потому и настояла, чтобы ушел. А что расставаться больно, так как же иначе? Если полюбила и привязалась, без боли не обойтись.

– И ты так отпустишь любого? А если завтра захочет уйти Гиз?

Я снова вздрогнула как от удара. Весенняя солнечная дорога показалась стылой, как сугроб зимой, и все равно, сцепив зубы до хруста, сказала то, во что верила и за что уже честно платила болью разлуки:

– Отпущу. Никого дорогого и любимого нельзя держать на привязи. Если любишь, отпусти, вернется – твое, нет – никогда твоим не было, – повторила я то, что говорила когда-то прежде.

– Сама придумала? – уколол Киз.

– Нет, это сказал один из писателей моего мира, Гарсия Маркес, я тоже верю, что именно так – правильно, – отозвалась, перебирая пальцами мягкую гриву Дэлькора. – Жизнь – дорога и здорово, когда бок о бок с тобой по ней идут те, кто дорог. Но и разлуку никогда не сочту мечом, разрывающим узы. Если кому-то из друзей понадобится помощь, приложу все силы, чтобы прийти и помочь!

Конь, будто понимая серьезность темы, обернул ко мне голову и проржал что-то ласковое.

– Слишком ты правильная, – задумчиво хмыкнул скептик.

– Думаешь, я тебе вру?

– Нет, думаю, считаешь, что говоришь правду, но поживешь подольше – станешь решать и думать иначе, – хмуро буркнул киллер.

– Очень надеюсь, что не доживу до такого, – искренне заверила я собеседника и удивленно выпалила: – Какая странная штука!

– Не дожить? – почти удивился братец Гиза, а вот тот завертел головой, пытаясь определить, что именно кажется мне странным.

Но ничего не увидел, а вот мой любимый конь-добытчик углядел привлекший мое внимание предмет, свернул совершенно самостоятельно с дороги, подошел, обнюхал, метко вмазал копытом в районе земли. Раздался отчетливый хруст. Потом конь подхватил «предмет» зубами, как пес поноску, и чинно, будто никуда и не сворачивал, вернулся на дорогу с добычей.

– Думаешь, оно нам нужно? – уточнила растерянно.

Дэлькор только гривой тряхнул.

– И как нам эту ценную вещь нести? – задумалась я.

Физиономии моих киллеров-хранителей тоже стали весьма озадаченными. Еще бы, не каждый день магева сначала вопит не пойми что, а потом ее чокнутая лошадь выдирает из земли сухой куст и таскает во рту.

– Почему оно тебе показалось странным, Оса? – первым делом уточнил Гиз.

– Ну-у, – начала я, – знаешь, я краем глаза видела, как по стволу и веткам какие-то огоньки, словно светлячки или искорки, проскакивали. Теперь они то есть, то нет. Только зачем нам эта светлячковая икебана, ума не приложу.

– Тогда вели своему жеребцу выплюнуть дрянь, и поедем дальше, – рационально предложил Киз.

– Можно, конечно, только дело в том, что Дэлькор никогда ничего просто так не делает. Сдается мне, от этого сухостоя должен быть какой-то прок, – поделилась я своими соображениями. – Но какой?

Фаль, подлетевший к нашему сделавшему внеплановую стоянку отряду, совершил круг почета и вынес здравую идею на мой суд:

– А этот куст в твою шкатулку-сундук не влезет? Сейчас спрячь, доедем до местных, спросим, зачем его Дэлькор прихватил.

– Просто, как все гениальное! – одобрила я рацпредложение малютки, настолько привычного к магии, что в первую очередь он подумал именно о ней, а не о технике связывания и прифигачивания куста к крупу того копытного бедолаги, которому повезет больше. Исходя из логики «кто добыл, тому и тащить», счастливчиком был бы Дэлькор.

Представив себе красавца-жеребца с разлапистым кустом в качестве дополнительного элемента декора на попе, я заулыбалась и спешилась. Такого осквернения эльфийских лошадей допустить никак нельзя! Пошарила в сумке и достала шкатулку. Милая, маленькая такая вещица, будто стилизованная под сундучок. На самом деле именно этим предметом она и являлась. Чтобы убедиться, стоило лишь проделать одну нехитрую манипуляцию.

Я аккуратно поставила шкатулку на траву и трижды постучала по крышке. Уникальный сундук-шкатулка – дар богини, Гарнаговой сестры, – вмещал в себя весь мой гардероб, прочие, жизненно необходимые каждой девушке штучки, и еще оставалось изрядно свободного места.

– Хватит? – поинтересовался Гиз.

– Должно, если не хватит, попросим Киза попрыгать сверху, утрамбовать!

– Считаешь, я самый тяжелый? – почему-то нашел такой вывод оскорбительным братец Гиза и смерил родича очень схожих габаритов чуть ли не ревнивым взглядом.

– Конечно, самый тяжелый! – подмигнула я новому телохранителю и «таинственным» шепотом пояснила: – Мы тебя хорошенько подразним, до ослиных ушей. И все, чего не в силах примять вес физический, довершит груз раздражения.

– Чур я первый дразнюсь! – приняв мои слова за чистую монету, сильф под наши с Гизом смешки тут же с энтузиазмом внес свою кандидатуру на рассмотрение.

Киз фыркнул и отвернулся, но краем глаза продолжил наблюдать за волшебным сундуком.

Постелив сверху плащ, чтоб ненароком ничего не запачкать, я заполнила карликовым деревцем с переливчато-серой корой незанятое пространство. Не влез, продолжая упрямо топорщиться из-под крышки, только кончик одной веточки. Недолго думая я его отломила, захлопнула крышку и вернула сундучку миниатюрный вид.

Так и ехала дальше – одной рукой придерживала поводья, во второй крутила теплую, гладкую на ощупь деревяшку, как перламутровая раковина, играющую под пальцами цветными бликами. Любуясь этакой красотой, я подняла ее повыше к солнцу и банально раззявила рот до состояния «сейчас залетит птичка, модель кондор».

Не вызывая никаких рунных заклятий, всего лишь глядя поверх палочки на родные для моих киллеров просторы, я видела совсем не то, что полагалось зреть среднестатистическому обывателю. Впереди и справа вдоль дороги шли поля какой-то вяло зеленеющей культуры около четверти метра высотой с забавными желтыми метелками на концах. По межам двигались крестьяне, как мужчины, так и женщины с ребятишками, и, отщипывая эти самые метелки, бросали их в корзины за плечами. Работа не то чтобы непосильная, но пойди нагнись столько раз подряд, к вечеру небось спина отвалится. Так вот, эти самые люди пели нечто заунывно-ритмичное, слов не разобрать, а в такт песне над полем колыхалось прозрачно-желтое марево, прошитое более яркими нитями. Толстые, как канаты, нити шли от людей вниз, к земле с культурными насаждениями, но в землю вбиралась лишь часть энергии, остальное растекалось вокруг, как вода по промасленной бумаге. Гораздо более тонкие, больше напоминающие штрихпунктирную линию, применяемую для центровых и осевых линий на чертежах, поднимались от поля к людям.