Рабочее созвездие - Страница 64

Так и не зная, что тракт справа, всего в километре, она упрямо тащила на себе то утихшую, молчаливую мать, то мокрый, тяжелый рюкзак. Шла вперед, на лимонный закат, неожиданно открывшийся из-за березовых перелесков, над желтым полем подсолнечника. Потом она не вынесла усталости, развязала рюкзак и, пьянея от терпкой грибной сырости, хлынувшей из рюкзака, вывалила грузди в траву под березу, надеясь еще вернуться за ними — все ж ведра три будет, — принялась рвать траву, закрывать.

— Баские больно груздки-то! — смиренно подала голос сидящая рядом мать. И вздохнула: — Ведра б два усолилось.

— Лезь! — приказала Лия, подставив взмокшую, костистую спину.

«Тоже, не в раю, видать, пожилось ей, — думала Лия о матери. — И, верно, не от малины кинулась за старика замуж. Хорош иль плох отец мой был, а все ж на двадцать лет старше. И жили-то всего, говорят, два года. Упокоился. И осталась я, нелюбимая».

Ныла поясница, и с каждым шагом тяжелели ноги. Сатиновые шаровары ниже колен испластались в лохмотья, в кедах почавкивала вода. И еще явственнее выступили на опавшем, большеротом лице все конопатинки, нос покраснел, зашелушился, а глаза ввалились и устало мерцали из-под голубенькой косыночки.

Вскоре Лия выбрела на дорогу у закраины подсолнечного поля и пошла по ней — куда выведет.

Вдруг на грибниц вылетел мотоцикл, остановился. Молодой парень в синем спортивном костюме сдвинул на затылок белый шлем, уставился смешливыми карими глазами:

— Что, жалко бросить старую пестерюху?

— В овраг она упала. Что-то с ногой, — виновато сказала Лия, опуская мать на землю и снимая с шеи пустой рюкзак с корзиночкой смородины, обвязанной поверху марлей. — А далеко ли до тракта?

— Да вот он, за лесом. С километр будет.

Лия посмотрела в ту сторону и вдруг услышала тонкое жужжание проходящих машин и с горечью поняла, что давно бы уже могли быть дома.

— Давай бабку подкину до тракта. Потом тебя, — предложил парень. — А там любой шофер подберет, да и автобусы ходят.

— Вот спасибо! — обрадовалась Лия.

— Ты опупела? Не сяду я на этот тыр-тыр… — закричала старуха.

— Не голоси! — оборвала Лия. — Сядешь и поедешь. Поняла? Ты что ж, думаешь, я трактор? Так и буду волочь тебя на горбу до города?

Но Васена Карповна все ворчала.

— Бабка, ты не кричи. Садись давай. Я тебя как вазу хрустальную повезу… — обещал парень, посмеиваясь. — Не рассыплешься. А то тут по ночам медведи шастают. На днях двух старух на лоскутки извели…

— Ой, и правда?

— Ей-бо! А в прошлом году одну ядреную бабу рысь на тряпочки раскроила. Прямо вот здесь…

— Ну-ко, страсти-то какие, осподи…

Старуха осмелилась-таки сесть. Но, умостившись на заднем сиденье, намертво вцепилась в плечи парня. Оглянулась:

— Ты номер, номер-то запиши…

— Перестань! — вспылила Лия.

Когда тронулся мотоцикл, Лия отошла с дороги. Вытряхнула косынку и, вытерев ею потное лицо, упала на раздерганную копешку прошлогодней соломы. И опять сквозь усталость и злость вспыхнула робкая надежда на какое-то светлое чудо. Но чуда в ее жизни еще ни разу не было. Сегодня вот собирала, собирала, радовалась, что уж в следующий-то раз, когда придет в гости Мишка, она угостит его солеными грибками. Угостила…

Лия развязала корзинку и стала сыпать в рот маленькими горстками смородину — пить хотелось.

Парень вернулся быстро. Весело сказал:

— Посадил у дороги. Пусть кукует. А с ногой у нее чепуха. Вывих. Вправил.

Он слез с мотоцикла, присел рядом.

— Угощайтесь ягодами, — предложила Лия.

— Ага, спасибо! Такая смородина только за черным логом.

— Мы дальше были.

— И оттуда несла бабку?

— Оттуда.

— Сильная ты! — удивился парень. — Километров пять будет. Видать, шибко любишь! Мать?

— Мать, — сказала Лия и посмотрела в глаза парню. — Я там у оврага полный рюкзак груздей вывалила. Жалко.

— Давай скатаем? — поднялся он. — Светло еще. Я ничего — в отпуске. С тещей поругался, вот и катаюсь — горе выветриваю. Она у меня похлеще твоей. Не так на нее посмотрели. Не в тот угол дочку поставили. Я, наверное, от этой жизни на Сахалин убегу. Ну, ладно, садись. А пестерюшку спрячь в соломе. Вернемся.

Грибы не нашли. Берез было много. Под каждую не сунешься — темнело. Лия расстроилась.

— Ничего, — успокоил парень, — оставь мне адрес, рюкзак. Утром поищу. Не найду — все равно приеду. Наберем новых. Меня Иваном звать. А тебя?

— Лия.

— Ты красивая, Лия! — сказал парень.

— Что ты, что ты! — испугалась она и убрала с его плеч руки.

— Ага, — неопределенно сказал парень, — ты держись за меня. Упадешь.

Мотоцикл кидало на кочках. Лия прижалась к широкой, доброй спине Ивана.

— Ну вот видишь, — сказал он у копешки, — два человека встретились, познакомились. На старух пожаловались. А и без них куда денешься? Наша ворчит, ворчит, да зато дочка в пригляде. Ладно, поехали, темно вовсе стало…

Добравшись до дому, Лия в первую очередь вычистила ванну, открыла воду, чтобы искупаться, и начала готовить щавелевый борщ.

Васена Карповна, прежде чем улечься, поведала соседям о своих приключениях.

Пока Лия парила в ванной свое уставшее тело, соседка, бетонщица Нюра, стирая рядом чулки в тазике, на табуретке, говорила что-то веселое, пустячное:

— На базаре-то сегодня… Один грузин… с цветочком ко мне… Хохот! Я ему говорю: тьфу на тебя!.. Смеется…

— Нюра, устала я сегодня с этими грибами. Блудили долго. Шли и шли. А мать все ворчит и ворчит…

— А ну ее! — внезапно вспыхивает Нюра. — Пусть уматывает к первой! Не хочет. Знает, что хозяйничать, как здесь, никто не допустит. А здесь что? В ноги подушку, в голову подушку, под бок подушку… Ишь! Тот ей не хорош, этот курнос, третий разведенный. Опять и Мишка ей не нравится? Это она от испуга злится, что рай ее кончится. Мужик — он что? Он хозяин дома. Вон мой Кешка!.. — Черные глаза Нюры мечут молнии, щеки горят, и все ее крепко сбитое тело пышет здоровьем, покоем, уверенностью. — В общем, мужика тебе надо. Крепкого. А то вовсе высохнешь. Вон рот один да глазищи остались… Эх, дурочка!.. Ой, ой, не брызгайся! Щекотно! Тю, вымочила… Хватит кости-то мочить! Ишь, разлеглась, как в море. Давай спину потру?

— Давай, — согласилась Лия, счастливо подремывая.

— Да ты не спи, мадонна! — Нюра шлепает ее по конопатой спине мочалкой, потом окатывает чистой, теплой водой из тазика и тихо вздыхает:

— Грудешек-то совсем нет…

Чуть позднее тащит Лии в постель чай с медом.

А Лия только прикроет глаза, как начинают струиться ввысь золотистые сосны, хороводятся диковинные подосиновики, и явственно захватывает смородиновой духмяностью, и текут из рюкзака на траву грузди, текут. Лии жалко их. Голова тяжелеет. А в глазах еще долго все грибы и грибы…

Утром так мучительно, так трудно было открыть глаза и оторвать от теплой постели разбитое, ноющее тело. Но Лия пересилила дрему, вскочила и пошла умываться.

Разыскивая чулки под диваном, Лия подняла голову и увидела спящую мать и долго смотрела на нее. Вспомнила слова ее и Нюры: «Вот придет этот вертючий, житья мне не будет…» — и оттого неприятно ей видеть острый истончившийся носик из-под сбившегося на глаза белого платочка и полуоткрытый, ввалившийся рот. Выражение на лице ее казалось Лии злым, мстительным.

Шел дождь. В сквере напротив гнулись и метались под ветром молодые тополи. Где-то в отдалении рокотал гром. Было свежо, сыро.

«Вот возьму с получки отпуск. И поеду на озеро, — думала Лия, обгоняя спешащих на работу людей, — стану бродить по лесу, собирать грибы, ягоды, кататься на лодке и терпеливо лежать под солнцем — загорать. Как славно-то будет! А может, и Мишка приедет туда?»

Лия успокоилась и, предчувствуя какую-то перемену в своей жизни, повеселела, оживилась. И эта мысль «что-то будет» не покидала ее до цеха.

Там, в раздевалке, Лию окружили женщины.

— Лия, будь добра, поговори в своем цехкоме — путевочку бы мне в профилакторий. Уж не на курорт. Дороговато, — просила тетка Лена, недавно перенесшая операцию на печени.