Рассказы о походах 1812-го и 1813-го годов, прапорщика санктпетербургского ополчения - Страница 13

Тотчас же выстроил он всю команду в боевой порядок и приказал послать за Шульцом и Вег-Инспектором. Они явились — а с ними небольшая группа крестьян, которая однако же остановилась в почтительной от нас дистанции. Поручик потребовал себе две Фурманки и спросил Шульца: может ли он их получить добровольно, или должен взять насильно. Шульц приказал, чтоб в 1/4 часа Фурманки были готовы. — «Теперь обоих вас и Шульца и этого Унтер-офицера, беру я под арест и довезу в город к Бургомистру с жалобою на то, что один отказывал Русским войскам в ночлеге и пище, а другой возбуждал против нас крестьян к насильственным мерам.»

Оба заерошились. — «Как под арест! только Начальство Его Величества Короля Прусского может нас арестовать….» — Прошу смирно, отвечал Поручик. Это уж не ваше дело судить о том: имею ли я право, или нет, а что имею на это средство — так вы сами видите. (При этом указал он на грозный вид команды). Следственно выбирайте сами. Хотите ли добровольно, как арестанты, ехать со мною в город или хотите быть связанными?» И то, и другое им очень не правилось. Они, обратились к крестьянам требуя их защиты, — но те не двигались с места, а советовали ехать добровольно в город. — Оставалось покориться своей участи. Явились фурманки, — и в одну сели мы с Поручиком, а в другую посадили двух арестантов и двух дюжих кавалеристов, для надзора за ними. Команду поручили Фельдфебелю, приказав ему стоять смирно и под ружьем на улице до нашего возвращения. Наконец отправились мы в Велау и явились к Бургомистру.

Я рассказал ему все происшествие в самых пышных Немецких фразах — и дипломатика его стала в тупик. Он не мог официально допустить, чтоб военная команда, вопреки недавно обнародованным приказаниям, следовала другим маршрутом, — но не мог также и приказать в тогдашних политических обстоятельствах, чтоб команде Русских, израненных воинов, было отказано в гостеприимстве. Он однако же выпутался из своего затруднительного положения. Оба наши арестанта были призваны, — получили строгий выговор, Вег-инспектор отравлен под арест, — а Шульцу приказано команду нашу принять и продовольствовать как сего дня, так и завтра. (Поручик объявил, что ему дневка необходима) Нас же Бургомистр просил после дневки идти на Алленбург, по новопредписанной военной дороге. Поручик потребовал себе письменного объявления. Оно было тотчас же дано, — и мы поехали с Шульцом обратно. Таким образом по пословице: и волки были сыты и овцы целы. — С торжеством возвратились мы в деревню. Команда стояла еще под ружьем. Мы велели собраться крестьянам и объявили им приказание Бургомистра. Шульц принужден был подтвердить его — и через полчаса мы были с жителями наилучшие друзья.

Пропировав тут два дня, пустились мы по новой дороге — и везде были принимаемы охотно. Остальной поход до Мариенбурга не имел уже никаких происшествий, не представлял уже ничего замечательного. Только Прейсиш-Эйлау остановило меня на целые сутки. — Шесть лет прошло со дня знаменитой битвы, на полях этих бывшей — и сколько с тех пор перемен в политическом составе Европы! (Я не предвидел, что с небольшим через год произойдут еще удивительнейшая). Я ходил осматривать все окрестности Кроме знаменитого кладбища, где в день битвы была главная квартира Наполеона и где горсть Русских подкравшись в метелице, чуть-чуть было его не захватила, — не осталось ни какой достопамятности этого сражения. Даже не многие из жителей знали подробности битвы. Судьба Прусской Монархии висела тогда на волоске — а жители Эйлау очень равнодушно вспоминали об этом дне. — Так чувство настоящего ослабляет и истребляет впечатления прошедшего!

Наконец мы дошли до цели Маршрута. Мы были на Висле в Мариенбурге. Явясь к Коменданту, мы получили от него приказание сдать команду и расположиться на квартире впредь до распоряжения. — Отсюда уже отправляли команды не сотнями, а тысячами. — В тот же день узнали мы, что все наше Ополчение собрано в Мариенбурге и идет вниз по Висле к осаде Данцига. Я бросился отыскивать свою дружину, — но она осталась на границе в Юрбурге. Следственно я остался сиротою. Комендант давал мне на выбор: или идти с командою к главной Армии, где меня верно прикомандируют к какому-нибудь полку, — или явиться к Генералу Ададурову, командовавшему тогда С. Петербургским Ополчением, который меня также причислит к которой-нибудь дружине, — или даже наконец возвратиться в Юрбург. Последнее я решительно отвергнул, — а выбрал второе. В сражениях я уже был; — хотелось испытать удовольствие осады. — Худо ли, хорошо ли я выбрал — не знаю. Вероятно однако, что в главной Армии я бы больше выиграл по службе.

На другое утро я явился к Генералу Ададурову, принят был очень ласково — и тот-час же причислен к 5-й Дружине, которою тогда (за болезнью всех старших), командовал Коллежский Асессор С. Н. Корсаков. Я сей час сказал, что выиграл бы больше в Армии, — должен однако с благодарностью признаться, что в том общества офицеров в которое я попал, я едва ли еще не более выиграл в другом отношении. Я очутился в совершенно новом мире, В прежних обществах Офицеров, я чувствовал свое преимущество учености здесь оно исчезло и безо всякого унижения моему самолюбию. Там я пользовался всеобщим уважением, — но был одинок, — здесь все окружающее меня составляло одну сферу прекраснейшего общества. Какую разность увидел я тогда между Студентом — и людьми просвещенными. — Все знали не меньше моего, — и никто не думал напоминать об этом. Всякое хвастовство упадало пред тонкими сарказмами светскости. — Время проведенное в этом обществе, я почитаю за самое приятное, самое полезное в моей жизни. Правда весь Корпус отдавал ему справедливость и это еще более заставляло меня гордиться, что принадлежу к такой Аристократической компании.

Через несколько дней выступили мы под Данциг.

Квартиргеры. — Мой товарищ. — Мы под Данцигом. — Разлив. — Клейн — Квадендорф. — Богатство жителей. — Разъезды по разливу. — Дружеская встреча с Французами. — Караул 5-го Апреля. — Партизан Фигнер. — Вылазка. — Десант. — Отражение. — Неудача в Нерунге. — Новый Главнокомандующий. — Переформирование ополчения. — Главная вылазка 28-го Мая. — Известие о перемирии. — Продовольствие Гарнизона. — Знакомство с Французами. — Деревня Гемпиц. — Предместье Сент — Албрехт. — Рыжая девка. — Чувствительная неудача. — Попытка с конгревовыми ракетами. — Начало осады. — Ночные Экспедиции. — Занятие предместий. — Морская Экспедиция. — Десантное войско. — Две неудачные атаки. — Буря. — Морская болезнь. — Храбрость моряков. — Взрыв канонерной лодки. — План спустить воду с разлива. — Неудача. — Правильная осада. — Первая параллель. — Траншеи. — Выпуск из города жителей. — Ужасное их положение — и голодная смерть. — Успехи осады. — Неустрашимость маркитантов и мальчиков. — Перевод на Нерунг. — Отпуск в Эльбинг на 5-ть дней. — Мы остаемся три недели. Любовные интриги. — План свадьбы. — Отъезд. — Возвращение. — Данциг взят. — Возвращение ополчения. — Встреча оного. — Распущение. — Заключение. —

Это было в конце Февраля. Мы пошли на Диршау. Я, как знающий Немецкий язык, отправился квартирьером вперед. Со мной поехал другой Офицер. — и мы разумеется тотчас же познакомились. Мог ли я воображать тогда, что этот скромный Квартирьер будет со временем знаменитейшим писателем, делающим честь нашей Литературе и нашему веку? Это был М. Н. Загоскин! — Тогда еще он и не думал ничего о будущих своих сочинениях. Эта страсть, эта способность развились в нем уже после похода. Тогда он был только веселый, остроумный Офицер, имеющий все сведения, отлично воспитанного человека. До самых мест расположения нашего под Данцигом, ехали мы с ним вместе, заготовляя квартиры для наших дружин (он был в другой, но все свободное время проводил в нашем обществе). Таким образом 25 Февраля прибыли мы под Данциг. Дружина наша заняла деревню Клейн — Квадендорф — и тут-то впервые увидели мы до чего может простираться зажиточность крестьянина. У нашего хозяина было 16 лошадей, 30 коров и столько запасов всякого провианта, что с месяц почти кормил он всю нашу Дружину с Офицерами (всего 136 человек) и только по прошествии этого времени стал брать от нас в возврат казенную порцию. — Подобное благосостояние жителей происходило от того, что Данциг с окрестностями на 2 мили, со времени Тильзитского мира, составлял вольный город. В эти 6-ть лет, жители не платили никаких податей, торговали беспошлинно и разбогатели донельзя. Эта свобода и богатство входили в тонкие политические виды Наполеона. Он хотел, чтоб Данциг никогда не пожелал возвратиться под скипетр Прусского Короля.