Рассказы из кофейной чашки (сборник) - Страница 3

Место было чрезвычайно удачным.

Она попрыгала по сучьям, проверяя их крепость, почистила клюв об мертвую кору; вдруг, толкнувшись лапами, упала, расправив в падении крылья, и неторопливо облетела близлежащие асфальтовые дорожки, случайную свалку и кусты. Потом села на тонкую ветвь боярышника, согнувшуюся под ее весом почти до самой земли и долго колебавшуюся вверх и вниз, и сидела так некоторое время, повертывая голову, придирчиво рассматривая развилку со стороны и полурасправляя крылья, когда порывы ветра пытались стряхнуть ее с ненадежного насеста. Сверху развилка благодаря кособокости дерева была открыта небу, по которому бежали белые полосы облаков, снизу ее надежно загораживало переплетение других ветвей. Она удовлетворенно каркнула и снялась с места. Нужно было найти несколько крепких и в меру кривых сучьев, которые могли бы стать основанием.

Кара ломала клювом сухие прутья сирени и таскала их к гнезду. Ей не нужно было учиться этому искусству – она с врожденной ловкостью заталкивала ветку между двумя или тремя другими и вслед за тем закрепляла второй ее конец, помогая клюву лапой. Убедившись, что ветка легла как надо, она отправлялась за следующей и долго прыгала по кустам и земле, выискивая подходящую. Дело двигалось медленно. Это ее не расстраивало. Время было.

Кара стремилась сделать гнездо плотнее, как можно плотнее, а значит, и прочнее – ведь ему предстояло устоять перед майскими грозами с их ветрами, налетавшими всегда с такой силой, что деревья соседнего парка превращались в черное, натужно ревущее море сучьев и листвы. Ей повезло, она нашла кусок мягкой алюминиевой проволоки. Ни один из ее предков дела с проволокой никогда не имел, но Кара не растерялась перед ее незнакомыми свойствами. Проворно работая клювом, она несколько раз пропустила ее между веток: проволока надежно скрепила сооружение.

Кара частенько перескакивала на соседнюю ветвь и разглядывала гнездо со стороны. Излишне говорить, что оно ей нравилось. Ей было даже несколько странно, что она сама сумела создать такое. Вплетя в него очередной прут и отскочив затем в сторону, чтобы оценить сделанное, она испытывала истинно художническое удовлетворение. Прутья торчали во все стороны, и на сторонний взгляд сооружение выглядело кучей хвороста, беспорядочно набросанного ветром. Однако Кара смотрела на него иными глазами, и даже гладкие ласточкины гнезда не вызвали бы в ней зависти своим совершенством или досады на собственную неряшливость. Нет, гнездо получалось замечательным, и она не могла и помыслить, что в птичьем царстве встречаются более умелые строители.

Не знала она и того, что из окна второго этажа за ней внимательно наблюдают.

К окну подходила женщина и, маяча за стеклами белым лицом над синим воротником халата, смотрела, как ворона возится в развилке. Прутики цеплялись сучками, не слушались, падали. Птица удивленно смотрела вслед, перебирая лапами, потом слетала вниз и, легко подхватив, начинала сначала. Когда она тащила прутья побольше, вид у нее был точь-в-точь как у человека, вытягивающего из глубокой ямы ведро с песком. Женщина улыбалась, наблюдая ее суету, и прыскала в кулак при особенно живых пассажах. Она напрасно опасалась спугнуть птицу каким-нибудь шумом: форточки были закрыты, а через двойные стекла звук не проходил.

Через несколько дней в развилке, облюбованной вороной, стали постепенно проявляться контуры гнезда. Скоро оно окрепло, оформилось и прочно заняло свое место в развилке – село в нее так, будто слилось с живыми ветвями дерева. Казалось даже, что раньше дереву чего-то недоставало, но было непонятно – чего именно, а теперь все встало на свои места, и облик дерева обрел необходимую законченность. Женщина часто стояла у окна, разглядывая гнездо. Честно сказать, ей было немного странно: ведь не человек, а ворона. А туда же: прутик за прутиком, прутик за прутиком… и вот на тебе – гнездо. Птицы вьют гнезда… затвержено как дважды два, а посмотришь – удивляешься. Она рассеянно смотрела на него, и вдруг ей пришло в голову, что вороний галдеж будет мешать по утрам. Ведь они просыпаются безумно рано – в пять. Или того пуще – в четыре. Она смотрела на гнездо и думала, что в округе полно парков. Рукой подать до леса. Почему этой дуре взбрело селиться у нее под окнами?

Оставались пустяки – обломить кое-где торчащие прутья, раздобыть ваты или какого-нибудь пуха, чтобы выстлать дно. Она была совершенно довольна. Гнездо удалось. Кара не спешила. Она улетала надолго, привередливо разглядывая попадающиеся по дороге кусты, и выламывала порой особенно приглянувшуюся веточку.

Когда она вернулась однажды, гнезда не было. Привычно разлетевшись к развилке, Кара от неожиданности выронила тряпицу, только что подобранную в соседнем дворе. Гнезда не было. Она закричала и принялась летать вокруг дерева, ища его, свое гнездо. Может быть, она ошиблась деревом? Стремительно унеслась, сделала круг и подлетела снова – и снова закричала, и снова ей пришлось сесть на ветку возле пустой развилки…

Гнезда не было.

Она улетала и возвращалась, растерянно и бесцельно покружив над дорогой или близлежащим прудом. Она беспокойно кричала, кружа над деревом и садясь порой на самые верхние, зыбкие ветки. Потом опять срывалась с места.

К вечеру она поверила, что гнезда нет на самом деле. И оно не появится, когда Кара вернется к нему в следующий раз. Все ее существо, взбудораженное смутными и мощными силами, что напоминали о себе влажным ветром весны, и настроенное сейчас только на это – на строительство гнезда, в котором появятся птенцы, – все существо ее было в растерянности. Возбуждение, владевшее ею последнее время, должно было вылиться сначала в гнездо, прочно лежащее в развилке, а потом в птенцов, которым она станет носить еду, которых согреет и научит летать… Но теперь гнезда не было, и это возбуждение, оказавшееся вдруг бесплодным и бессмысленным, всю ночь не давало ей забыться – она срывалась с ветки дуба, где устроилась было, начинала орать, перебулгачивала соседей, и в парке до самой зари было неспокойно…

Но уже утром она знала, что надо делать.

Свет еще только начинал брезжить, и не все птицы продрали с утра горло бодрыми, настырными воплями, а она уже приискала парочку крепких и в меру кривых сучьев, которые могли бы стать основанием.

Слава богу, что хоть развилка оказалась на месте. Она опустилась на одну из веток и долго сидела на ней неподвижным черно-серым пятном – настороженная и сосредоточенная. Что-то подсказывало ей, что на этом месте, здесь, где пропало совсем почти готовое гнездо, не стоит пытаться построить другое. Кара разглядывала палисадник и дорожку, придирчиво ища в давно знакомом затаившуюся опасность. В какой-то момент осторожность возобладала – прощально каркнув, она слетела с ветки, чтобы найти новое место, но воспоминание о том, какое ладное, крепкое, замечательное гнездо получилось у нее на этой вот самой развилке, заставило ее почти перевернуться в воздухе и опуститься на ветвь.

Дом не вызывал в ней никаких опасений – она не думала, что это большое каменное гнездо с темными прямоугольниками немытых с зимы окон может чем-то грозить ее маленькому, сложенному из прутьев и веток. С большим сомнением она разглядывала проезжавшие метрах в шестидесяти от дома красные трамваи. Они дребезжали по стальным полосам рельсов, замедляя ход на повороте и будто присматриваясь – что это она там делает? Довольно странные существа. Может быть, это один из них забрался сюда и унес гнездо?..

Между тем гнездо лежало внизу, и она бы легко заметила его, если бы могла подумать, что этот безобразный ворох прутьев, валяющийся на мертвой прошлогодней траве, имеет к ней какое-либо отношение. Нет, она не узнавала его. Она и раньше-то узнавала свое гнездо не по форме, не по каким-нибудь его особенным приметам, а по его функции, по тому, что оно было ее гнездом. Теперь она дергала из него подходящие прутья и проволоку, нимало не вспоминая, что проволоку эту она сама же и вплетала в него несколько дней назад. Ведь гнездо не могло лежать на земле, и поэтому это, лежащее на земле, не могло быть гнездом…