Рассказы. Часть 1 - Страница 4
А что им. Тут главное дело – первую кровь пролить, а дальше душа удержу не знает. Им-то теперь всё едино.
Только и счастья, что лампочка светит, а то и вовсе в темноте бы сидеть пришлось. Одно осталось: полицейскую вертушку ждать. Если не порешат нас до этого срока.
Ну, пошарили мы, конечно, по закоулкам. Был тут у меня ящичек с инструментами – я отвёртку в карман сунул, всё не с голыми руками, если что, а Степаныч молоток облюбовал. А самое главное – ножовка по металлу! Сняли мы лезвие, просунули сквозь щель, и давай потихоньку засов пилить. А засов-то добротный, и полотно старое совсем – медленно выходит, тем более, что особо шуметь-то нельзя. Ночью звук хорошо слышный.
Услыхали они. Подошли. Последний раз, говорят, предупреждаем. А не то – запалим сараюшку, так что сидите смирно.
Против силы не попрёшь. Хорошо хоть, пилку не отобрали: не увидали, а по звуку не смекнули, что к чему.
Ладно-ладно, говорю, всё-всё, не надо нервничать. Больше не побеспокоим.
Вижу, Степаныч мой насупился.
– Так что, – говорит, – неужто вот так сложа руки сидеть и будем?
– Так и будем, – говорю. – А ты, герой, желаешь пулю в живот? Ничего, утро вечера мудреней. Гляди, за ночь чего и надумаем.
– Ага, а утром они всем скопом сюда явятся!
– Так и органы к утру заявиться должны. Так что спи пока, я подежурю. Если что – толкну.
Ага, как же, спи. Это я так, для связки слов больше. Просидели мы всю ночь как на иголках. Правда, и те двое тоже глаз не сомкнули. Слышно было, как переругиваются.
Светать стало.
– Ну, теперь пора, – говорю. – Потéплело. Это хорошо…
– Надумал чего, Трофимыч?
– Может, и надумал. Погоди. Подай-ка мне удочку, вон стоит.
Хороший инструмент, японский, новый. Удилище это Степаныч с Варварой мне на пятидесятилетие подарили, вот как. Всё руки не доходили на рыбалку обновить, а теперь, глядь, и пригодилось.
Я его разложил – метров семь в нём, а весу, почитай, никакого. Умеют японцы, ничего не скажешь. Прислушался: эти-то, сторожа, с другой стороны сарая. Сидят, притихли. Я через окошко удилище стал выпрастывать, листва на вязе густая, не видят они. И не знают, что вяз этот с дуплом, а в дупле шершни завелись, я всё собирался их выкурить, уж больно опасное соседство, да так и не собрался никак, а теперь гляди-ка – пригодилось.
Ну, раза со второго попал концом в гнездо ихнее, да давай шерудить! Эк их загудело-то! Ядовито, зло, так и лезут вон: а кому понравится, коли в его доме такое! Я скорей удочку втянул, да отбитый уголок стекла от греха паклей заткнул – вдруг да залетит какой шальной, совсем незачем это.
А снаружи караул! Бородатый, слышу, заругался, да в дом – конечно, рядом не усидишь. Второй следом. Не до нас теперь – тут мы ножовкой-то и зашерудили! Пять минут, и распалась завеска: можно и бежать, да как выйти? Шершни – они не разбирают, кто свой, кто чужой. А успокоятся – время упустим.
Тут сама судьба нам помогла: вертолёт прилетел, тот самый, что Волк вчера вызвонил. Завис над нами, такой ветер поднял, что всех шершней сдуло. Мы за дверь, да бежать! Ходу, ходу!
Куда там. Они, власти эти, сами как бандиты. В смысле, не церемонятся тоже. Выскочили, все в камуфляже, да с автоматами. Тут нам и хенде хох: поставили к стене рядом с этими недогеологами, руки на затылок, ноги шире плеч. Правда, разобрались быстро. Прочесали всё вокруг – ну, никого больше не нашли, натурально. Выставили часовых, замаскировались, тут начальник ихний, майор – к нам:
– От имени государства благодарю за службу, граждане. Где тут у вас алмаз? Прошу немедленно передать законным властям.
– А в муравейнике, – говорю. – Вон-вон, на краю участка. В целости и сохранности.
Гляжу – геолога бородатого аж перекосило. Конечно, такой куш прямо под носом был, а вместо этого теперь срок светит!
Но только зря мы думали, что всё кончилось. Она, мафия-то, тоже не проста оказалась. Вернулась основная масса, что за Волком охотилась – эх, и стрельба пошла! Оружие у бандитов не чета официальному, как выяснилось. Даже гранатомёты! И больше их было, бандюков, да и часовые прошляпили, что ли, а только через пять минут власть поменялась. Мы за это время исчезли, конечно: кому охота между двух огней оказаться! Отбежали, затаились. В лесу-то поди нас возьми! Дудки!
Радуемся, конечно: косая мимо прошла.
– Одно только страшно, – говорю. – Что из-за какого-то камня людей столько положили… Слава Богу, нас миновало. Ну, сейчас они его возьмут и уберутся.
– Не возьмут, – говорит Степаныч. – Я, пока суть да дело, успел к муравейнику наведаться!
И кисет показывает. Я аж крякнул.
– Ну, – говорю, – раз не уберутся, то нам убираться надо. Сейчас у них самая разборка пойдёт. Как только до муравейника дело дойдёт.
Точно: началось. Злятся, конечно. Даже по кустам пару очередей выпустили.
– Ну, – говорю, – раз так, придётся отходить в четвероногой позиции. Подставляться под пулю никакого резона нет. Поползли, что ли.
И опять судьба против нас сыграла: Варька из райцентра вернулась. Тут же её и сцапали. Слышим – главарь ихний поднялся на крыльцо, кричит. Выходите, дескать, ничего вам не будет, только алмаз отдайте, а не будет камня – порешим бабу тут же на месте. Сообразил, гад, что далеко мы уйти не могли.
Степаныч побелел весь, да и я чувствую – хана дело. Сдаваться надо. Человека ни один камень не стоит. Тут они бьют без проигрышу.
Ну, вышли мы. По физиономиям, конечно, пару раз получили. Стоим, терпим.
Тут ихний спец какой-то нарисовался:
– Уходить надо. Сюда ещё две вертушки летят! Я по ихней рации слышал!
– Ничего, – отвечает главный. – Успеем. Мы тоже полетим. Ты управлять сумеешь?
– Естественно! Обижаешь, начальник.
– Тогда всё барахло бросаем. Нам оно уже не нужно. – и, Степанычу, этак издевательски – Будьте так любезны, передайте камушек!
Нечего делать, достал он кисет, отдал. Тут не до жиру, быть бы живу.
– А с этими что делать? – кто-то спрашивает. – Может, тоже… До кучи?
– Нет, – отвечает главарь. – Незачем это. Звереть не надо. Дай ещё раз по роже, чтобы помнили, и пусть идут с миром. Лишнюю кровь на себя вешать никогда не стоит.
Ну, по роже это мы опять схлопотали, врать не буду. Аж звон пошёл в голове. И Варьку не проминули, черти… Ладно, всякое в жизни бывает. Живы остались – и то ладно.
Завели они вертолёт, подняли.
И тут один из омоновцев – видно, прикидывался мёртвым, или от ветра в сознание пришёл, вижу, поднялся кое-как – в кровище, шатается. Цапнул гранатомёт, да по вертолёту – бабах!
В клочья машину разорвало. Грохнулась она вниз, и хвостом оторванным по стрелку – как раз. Мы опомнились, подбежали – куда там, мертвее мёртвого. И остальные тоже. Вот ведь долг у них. И работка не сахар.
Посмотрели мы друг на друга.
– Что ж, – говорит Степаныч, – надо с городом связываться.
– Не, – говорю. – Не надо. Они сами к нам летят. Забыл, что ли?
– Как-то совсем из головы вылетело.
– Ну, теперь ждём, отдыхаем… Ты вон лучше за Варькой пригляди, а то её от нервов дрожь бить начинает. Может, самогонки принести?
– Ага, Трофимыч. Это бы в самый раз. Я и сам бы… Ух-х-х… Вот ведь приключение, едрить его… И всё, главное, зря. И из-за чего? Оно им надо было… Жизни ложить… Ни камня, ни денег.
– А вот это ты зря, – говорю. – Насчёт камня. Алмаз – вот он, у меня. Ты уж извини, но я в ихний кисет твой кварц подложил. Мало ли что, думаю…
Ерофей Павлович
Сергею Иванычу исполнилось шестьдесят четыре. Жизнь его складывалась не то, чтоб неудачно, но и не чересчур удачно – в общем, как у всех. В своё время окончил институт, сходил в армию, женился. Слава Богу, тут-то как раз повезло – ни тебе развода, ни особых скандалов. Конечно, всякое было за столько-то лет совместной жизни, но вспоминалось теперь только хорошее. А хорошего было достаточно. Как они с Машей мыкались по первоначалу без квартиры – не хотелось вспоминать, а вот как поехали в Крым в свадебное путешествие – наоборот, хотелось. Поездили по стране, да. Бывало, всю зиму копили деньги, по червонцу откладывали, зато летом уж – это если отпуск летом попадался, тут уж постараться надо было – тратили на всю катушку. Молодые были, бестолковые. Зато счастливые. И не жалеет Сергей Иваныч о тех деньгах ни чуточки.