Рассказы. Часть 1 - Страница 3

Тут сказать надо – Степаныч мой геологией стал интересоваться; это с тех пор, как в Лосином распадке геологи лагерь свой разбили. То ли золото ищут, то ли руды какие. Край тутошний – самый что ни на есть богатеющий, говорят. А то мы сами не знаем! Ну, Степаныч-то и повёлся. Камней натащил полон дом – ничего, разные, и красивые тоже попадаются. Накупил книжек всяких, читает, и словечки мудрёные у него проскакивать стали. «Сингония», к примеру, или «спайность» – слыхали такое? То-то. Правда, сами геологи его не больно привечают, да ведь и людей тоже понять можно: за день изробишься, а тут он со своими «как» да «почему»…

Вот геология-то и есть всему причина. Начиналось оно всё куда как прекрасно: притащил он нынче друзу горного хрусталя, кварц по-научному. Большой такой кристалл, красивый, блестящий.

– Тут, – говорит, – где-то и гранаты должны быть, по всему видно. Этих гранатов основных разновидностей бывает пять: пироп, гроссуляр, альмандин…

– Стоп-стоп-стоп! – говорю. – Ты мне не студент, я тебе не профессор. Для меня все твои камни делятся на две категории: красивые и некрасивые. Этот вот кварц твой – ничего, гож. Вон на этажерку положи, пусть красуется… А какой камень самый-самый дорогой?

– Ну, ты даёшь, Трофимыч! Алмаз, конечно. Это каждый знает.

– Вот. Когда ты мне алмаз найдёшь да заместо этого положишь…

– Ага, найдёшь его! Хотя… Состав пород у нас вроде и подходящий, да вот только самого главного нет…

– Чего?

– Кимберлита. Глина такая синяя.

– А чего ж нет? Есть. Вот аккурат под Лосиным распадком я такую и видал. Ну, не то, чтоб уж совсем синяя, серая скорее, с сизым таким отливом. Однажды в дождь сверзился я в овраг – скользко было – да так вымазался этим твоим кимберлитом, что чуть отстирался потом. Давненько это было, ещё до того, как вас с Варварой сюда прислали.

– Ну-ка, ну-ка, где это точно?!

Загорелся Степаныч. А только не дали нам разговор закончить. Тут как раз этот Волк и объявился – геолог-то. Подошёл тихонько, мы и не слыхали, смотрит дико, глазами ворочает и молчит. Новенький он, что ли. Мы его всего-то раза два и видали. Алексей вроде, только никто из своих его так не зовёт: Волк да Волк – то ли по фамилии, то ли ещё как себе кличку заработал.

– Ну, проходи, – говорим мы со Степанычем, – проходи, Алексей Батькович, присаживайся, гостем будешь. В ногах правды нет.

Не садится.

– Некогда мне, – говорит, – мужики. Вы вот лучше телефон мне дайте, позвонить нужно срочно, а то я свой разбил.

Я вижу – нервничает парень, а когда он боком повернулся – тут я и обалдел.

– Э, да у тебя, парень, весь рукав в кровище! Степаныч, ну-ка, живо за медициной! Эк тебя угораздило! Что случилось-то?

Степаныча моего как ветром сдуло. Слышу, уж в кладовке шебуршит, где у нас лекарства. А геолог помялся немного и говорит:

– Пулевое ранение у меня. Ладно, это так, ничего…

– Это как же? На охоте, что ли, или так – баловство?

– Нет, не совсем баловство… Скорее уж охота. Телефон-то дадите?

Мобильная связь у нас есть. Хоть слабая, но кое-как тянет. Как в позапрошлом году на Маркиной Горке ретранслятор поставили, с тех пор и есть.

– Ладно, сейчас позвоним. Дай-ка я сначала посмотрю, может, врача и не стоит вызывать. Ты вон рукой-то вроде двигаешь, а борт медицинский сюда вызвонить – это знаешь какие деньги?

Тот рассердился:

– Какой ещё борт?! Я что, разве про врача говорил?! Мне по делу позвонить – край надо! А это так, мелочи, только мякоть задета.

Тут Степаныч примчался, рукав ему распластал. По-быстрому обмыли рану, перевязали – действительно, не шибко и страшно, виду больше чем дела.

В телефон вцепился, однако.

– Алло, это Волк. Старик нужен, срочно, – и, подождав, доложил чётко, как по полкам разложил. – Информация подтвердилась. Обнаружен вчера, карат семьдесят-восемьдесят. Да, у меня. На хвосте трое, на час отстали. Лёгкое ранение. Сейчас на кордоне. Камень оставляю, хвост отвлеку на себя. Думаю, не догонят. Надеюсь. Конечно, срочно, вертушкой. Конец связи.

И к нам:

– Мужики, дело государственное. Я из органов. Ситуация такая: это не геологи, это хищники, самозванцы. Алмазы моют. Нашли вчера большой кристалл, скрыть хотели, срочно пришлось меры принимать… Короче, камень нужно спрятать, и быстро. Утром за ним наши прилетят, отдадите, а я пока попробую погоню запутать. Знаю, у вас мотоцикл есть – давайте живо!

А сам Степанычу кисет протягивает: там, значит, алмаз, внутри.

– Нет, – говорю, – так дела не делаются. Пусть ваше начальство само приедет и разбирается. Тем более, что на мотоцикле – казённом, кстати! – наш сотрудник Иванова два часа назад убыла в районный центр.

И не успел опомниться – позорный этот Волк пистолет выхватил, чуть не в лоб целит.

– Ты что, не понял?! Делай, что говорят! Это мафия. Они с вами чикаться не будут. Ты хоть знаешь, сколько этот камень стоит? Да за такие деньги они…

Тут я перебил. Не люблю, когда в меня дулом тычут.

– Ты стволом не маши, уважаемый, – говорю (а у самого мурашки по спине). – Этак сдуру и пальнуть можно. Организм у меня хотя и ношеный, а всё ж его жалко, другого никто не даст.

Тут Степаныч:

– Ой-ё! – это он алмаз выудил, в пальцах вертит. – Да ты посмотри на это чудо!

Ну, посмотрел я. Ничего особенного, такой же, как и кварц его, так тот даже и поярче выглядит.

А Волк за своё:

– Нет мотоцикла – давай велосипед. Да шевелись, дьявол лесной, они уж через какие полчаса тут будут!

Тут дошло до меня, что алмаз-то много больше любого мотоцикла стоит. Да и всего кордона нашего.

– Ладно, – говорю. – Велосипедом ты много не наездишь. Вот тебе, так и быть, ключи от катера, дуй по реке, к утру будешь в городе. Бензина хватит, я вчера только залил. Да шут с ним, с бензином. Начальство твоё, так думаю, не нашему начальству чета, договорятся меж собой, ежели что. Держись вдоль того берега, там главное русло. Да в ночь шибко не гони, дно мне пропорешь – я тебя хоть на том свете найду и на шкуре твоей спать лягу. Уразумел?

– Уразумел. А вы пока камень-то прячьте. Достояние народа, головой отвечаете. Так что крепко спрячьте – искать не в шутку будут, если что. Им-то пара лишних трупов ничего не значит. Скажете им – так, мол, и так, Волк под стволом катер забрал, а больше ни о чём не знаете. Ни сном, ни духом. Да! Ещё упомяните, что о катере куда надо сообщили. Ясно?

– Ясно, – говорю, – товарищ майор.

– Хм. Ишь ты, майор… Капитан я. Ну, раз ясно – живей шевелись! Да, ещё – вызов мой сотрите в телефоне. Незачем им знать, куда кто звонил.

Только его и видели. Вот тебе и спокойный вечер.

А солнце уж совсем садится. Птицы смолкли. Только выпь с дальнего конца озера слыхать. Сама птица-то маленькая, смотреть не на что, а голосище у неё – ого-го! Вот и мотор катера ревнул – и пошёл дальше, дальше, стихая. Ушёл Волк.

Посмотрел я на Степаныча.

– Ну, – говорю, – теперь нам о себе думать надо. Дай-кась кисетик-то, я его в муравейнике схороню. Там, поди, искать не додумаются, а мураши с рассветом всё замаскируют так, что и не поймёшь, что потревожено было.

И хорошо вышло, потому как первым делом обшарили нас, да и в доме всё вверх дном перевернули. Мы якобы в непонятках, упёрлись – ни при чём тут, и точка. Ну, поверили они, нет ли, а только большинство их в погоню за Волком ломануло, а двое на кордоне остались. Нас со Степанычем в сарае заперли – он у нас добротный, полуторной кладки, плотно сидим. Да только опасаемся, что нет у гостей наших особого желания живых свидетелей оставлять. Хотя, с другой стороны, ничем мы им, вроде, не досадили – да ведь поди узнай, что на чужом уме, коли в голове большие деньги крутятся.

И убежать никак: стены там крепкие, сами ложили, пол бетонный. Окошко маленькое: не то, что Степанычу – мне не пролезть. Разве что шифер разобрать? Попробовали – шумно слишком, те двое загрозились: свяжем, говорят, если самовольничать вздумаете. А то и вовсе в расход пустим.