Рассказы - Страница 40

— Мужики наши и стражники… облава… Это за мной! — Слова с лихорадочной быстротой слетали с его губ. — Вы тут сидите тихо… не уходите до ночи… а я… я выберусь. До леса два шага… доберусь туда, что бы ни было… а там они меня уже не поймают… Как стемнеет, дождусь вас около корчмы. Идут! В ямах ищут… Ох! — все тише бормотал Ясек. Его так трясло от страха и волнения, что он вынужден был присесть. Обе женщины, обомлев, не говорили ни слова… Все прислушивались к глухим голосам наверху, которые все приближались.

Уже слышны были тяжелые шаги и стук палок о камни.

Ясек застегнул кафтан и, крепко сжимая в руках палку, с минуту всматривался в отверстие.

— Так у корчмы, помните! — шепнул он, нервно перекрестился и, даже не оглянувшись на мать и Настку, выскочил из ямы.

На мгновение он остановился: его ослепило солнце.

— Держи! Лови! Держи! — внезапно заорали вокруг.

Он был окружен. Со всех сторон двигались к нему тесно сомкнутым кольцом мужики, вооруженные здоровенными дубинами. Их отделяли от него всего несколько десятков шагов, они уже поднимались на гору, в которой были вырыты ямы.

— В лес! — сказал себе Ясек и с величайшей быстротой метнулся прямо на стену людей, ощетинившуюся десятками дубин и протянутых рук. Стена дрогнула, прорвалась, и половина ее рухнула наземь вместе с Ясеком. Десятки тел смешались и, как подхваченные бешеные вихрем, покатились вниз по склону.

Ясек не сдавался. Он защищался так яростно, с таким остервенением действовал палкой и ногами, кусался, царапался, что в конце концов вырвался-таки из тисков и помчался в сторону деревни. Но дорогу к лесу загородила ему новая толпа крестьян, спешивших на помощь первым. Он бежал, как волк, за которым гонится целая псарня, а за ним с дикими криками неслась погоня.

Он несся, как вихрь… «Только бы до деревни и через поле… а там лес!»

Он напрягал последние силы, летел на крыльях безумия и отчаяния… но чувствовал уже, что ему не спастись, не добежать. Лес был еще далеко, погоня все ближе, а он уже задыхался, у него темнело в глазах, он спотыкался, густые колосья цеплялись за ноги…

— Держи! Хватай! — гремело за спиной.

Он летел, как мяч, делая последние усилия. «Еще несколько саженей… еще… О боже! Только бы до садов добежать… За деревьями скрыться…» Грудь разрывалась, сил уже не было совсем, кровь приливала к глазам, он ничего не видел перед собой.

Он добежал все-таки до садов, пробежал еще немного и свалился под чьим-то амбаром.

«Конец!» — подумал он через минуту, увидев между деревьев лица своих преследователей.

Он был так измучен и разбит, что не мог шевельнуться.

«А! Пусть! Пусть!» — пронеслось в мозгу. Им овладела такая безнадежная апатия, такое глубокое равнодушие ко всему. Смерть его уже не пугала.

Он тяжело переводил дух, отирая израненное в драке лицо, и, как в бреду, с каким-то нечеловеческим спокойствием всматривался в силуэты подбегавших людей.

Страшное, смертельное изнеможение убило в нем все — силы, волю, мысль…

Он только стонал, как умирающий ребенок, и лившиеся потоками слезы смывали кровь с лица, а в сердце осталось лишь чувство невыразимой горечи.

Мужики были совсем близко, крики раздавались уже в саду.

Ясек вдруг приподнялся.

— Нет, не прощу! Не прощу вам это! — пробормотал он, внезапно встряхиваясь. Мысль о мести подхватила его, как ураган, зажгла молнии в глазах, придала силы.

Он вскочил, вырвал из крыши амбара пук соломы, поджег ее спичкой. Солома быстро загорелась, и он бросил ее на крышу.

Крыша в один миг вспыхнула и запылала.

— Так вам и надо! Не прощу! — шептал Ясек. Он был так озлоблен, и радость мести так насытила его душу, что он, словно в бесчувствии, спокойно, не торопясь, прошел мимо амбаров и, нырнув в колосившуюся рожь, на четвереньках пополз к лесу.

Погоня где-то отстала.

Через несколько минут Ясек обернулся и посмотрел на деревню.

Подожженный им амбар был весь в огне, он пылал, как пук соломы. Занялись уже и соседние строения и хаты.

— Теперь будете меня помнить, окаянные! — злобно пробурчал Ясек. Ползти на коленях он больше уже не мог и побежал, пригибаясь как можно ниже.

Страшный крик прогремел по деревне и гнался за ним полем.

— Горим! Горим! Горим!

До леса было уже недалеко, и Ясек, выпрямившись, не скрываясь больше, бежал к нему.

Уже видны были красные стволы сосен, зелень листвы, уже повеял ему навстречу торжественный, как под сводами костела, холод глухо шумевшего леса. Еще минута — и он спасен, свободен и отомщен!

Но вдруг он вздрогнул и остановился: в деревне зловеще и глухо загудел набат. Он оглянулся и невольно вскрикнул: полдеревни было объято пламенем.

— Ага! Попомните меня! Попом… — Он не договорил. Ужас стиснул ему сердце, слова замерли на губах, в широко открытых глазах был испуг, ошеломление.

— Деревня горит! Вся деревня! — жалобно прошептал он синими губами. — Боже милостивый!

Побежал было дальше, но опять оглянулся — посмотреть на пожар.

Набат гудел громко, отчаянно, и вместе с бронзовыми голосами колоколов от деревни неслись страшные отрывистые крики, вопли, летели по зеленым, шумящим нивам в пространство, к ясному солнцу.

А Ясек, сам не понимая, что с ним, шел обратно в деревню, не отрывая глаз от стены бушующего огня и дыма, поднимавшейся там, где была деревня. Шел, помертвев от потрясения и ужаса.

Вся середина деревни по обе стороны дороги была в огне.

Гривы пламени поднимались все выше и метались в воздухе, пенились густым черным дымом, грозной красной волной переливались с сарая на сарай, с хаты на хату, хлестали через дорогу, через сады, которые тоже уже начали гореть.

Горестные вопли, плач, причитания звучали по всей деревне, а колокола всё били тревогу.

Люди, совсем обезумев, метались, не пытаясь даже тушить пожар и спасать свое добро. И огонь, торжествуя, распространялся все шире, все дальше, пожирал все на своем пути, носился, как злой дух, в тучах дыма. И где он ступал, куда падал его огненный взор, там взлетали каскады пламени, а за ним шло несчастье, и крики людского отчаяния раздирали воздух.

Тушить огонь было нечем, не было насосов, воды, нехватало рук, люди совсем растерялись. К тому же, до того, как вспыхнул пожар, половина мужского населения ушла из деревни на поимку Винцерека, а женщины были в костеле у вечерни. А когда они сбежались, о борьбе с огнем уже нечего было и думать, — полдеревни пылало со всех сторон.

Под унылый звон набата вышел из костела ксендз, неся дароносицу. Окруженный перепуганными людьми с горящими свечами в руках, он шел по деревне под балдахином, а вокруг раздавались стоны и крики.

— Святый боже! — вырвался вопль из сотен грудей. — Святый бессмертный, помилуй нас!

Шли тесной толпой между стен огня, в грохоте падающих строений, под дождем искр, в хаосе шума, свиста, шипения, рева стихии, которая бушевала в деревне, разметав тысячу растрепанных грив по небу, залетая внутрь домов и яростно истребляя все на своем пути.

— От мора, голода, огня и меча… — торжественно пел ксендз, и слезы текли по его щекам. А набат гудел мощно и уныло.

И весь народ в безумном ужасе подхватывал сотнями голосов:

— Спаси нас, боже!

Процессия обходила кругом деревню. Шли мимо садов.

Войт и писарь начали собирать людей, чтобы тушить пожар.

— Кто поджег?

— Винцерек! Винцерек!

Люди видели, как загорелся амбар в том месте, где скрылся Ясек.

— Винцерек! Поджигатель! Давайте его сюда! — грянул такой крик, что заглушил на миг пение молящихся.

Дикая жажда мести закипела во всех сердцах.

— Искать его! Поймать и убить! — кричали со всех сторон.

Но никто не знал, где Ясек.

Рассвирепевшая толпа хлынула к его дому за речкой, куда не мог добраться огонь.

На пороге сидела Тэкля. Увидев подбегавших мужиков, она поднялась, как призрак, схватила подвернувшийся под руку кол и завопила, как безумная: