Раба до скончания времен - Страница 3

– Конечно, я готов помочь вам. Но каким образом?

– Посмотрите еще разок на фото, внимательней. Это Жанночка, моя третья и последняя жена. Из первых красавиц Москвы, признаете? Любимое пристрастие – ловля и коллекционирование бабочек. Училась во ВГИКе, была манекенщицей, теперь подвизается на студии документально-художественных фильмов, недалеко от Белорусского вокзала. Последние три месяца она беспрестанно летает на съемки в Среднюю Азию. Какая-то правительственная халтура о колхозе коммунистического труда, где в председателях – друг нашего генсека. Возвращается смурная, опустошенная, как будто… Толи анаши обкурилась, то ли гашишем там ее потчуют. Сколько я ни пытался отговорить Жанночку от поездок – и слышать не хочет.

– Вы хотите, чтобы ее отговорил я, начинающий сыщик? Маловероятно.

– Не считайте меня идиотом, юноша, да и вы не из слабоумных! – взорвался Эрик Гернет. – Я хочу, чтобы вы сопровождали ее в очередном вояже и…

– И представил отчет?

– Вы догадливы. Но не только словесный. Я снабжу вас миниатюрной кинокамерой, она размером с портсигар, из Японии привез. И несколько кассет. Пленка сверхчувствительная, снимать можно даже в лунную ночь.

– Но как я попаду в съемочную группу?

– Ваша проблема, товарищ сыщик. Диплом с отличием на юрфаке за красивые глаза не вручают, верно? Внедритесь в киногруппу, удобнее всего помощником оператора, аппаратуру подтаскивать. В вашем распоряжении шесть-семь дней, не больше. И командировка займет столько же. На это время я помещу вашего братца в приличную клинику. Не беспокойтесь, он оттуда не сбежит. Согласны?

Мы вылетали в Ташанбе душным вечером. Весь день над Москвой собиралась гроза, но на закате тучи разбросало по горизонту, высыпали первые звезды. Наш автобус подъехал в "Домодедово" к депутатскому залу, мы начали выгружать аппаратуру: две кинокамеры, алюминиевые треноги-подставки, огромные фонари, киношники называют их "дигами". Следом за нами прикатила знакомая мне гернетова "волга". Краешком глаза я наблюдал, как Жанна объяснялась с Эриком в машине. Он, судя по всему, предлагал проводить ее до самого трапа, она же картинно мотала головой, увенчанной золотистым обручем. Наконец, чмокнув мужа в щеку, она выпорхнула из машины и капризно пропела:

– Родриго!

К ней подскочил режиссер, чернобородый дагестанец, настоящее имя которого было Расул.

– Родриго! – повторила она. – Позаботься о чемоданах, они в багажнике. Да не забудь мой сачок для ловли бабочек!

Надвигалась ночь. Натужно ревели двигатели взлетающих и садящихся самолетов. Объявили наконец посадку нашему рейсу. Все начали было собираться, но тут же – из-за технической неисправности – вылет отложили аж на полтора часа.

Я вышел подышать свежим воздухом. Жанна сидела на ободранной скамеечке, щурилась на луну. Одета была в блекло-сиреневый сарафан с тонкими бретельками и в серебристые сандалии.

– Хэлло, ковбой, – приветливо помахала мне ручкой. – Родриго сказал мне пару слов о тебе. Ого, какая шляпа, небось с Дикого Запада? Дашь поносить?

Я протянул ей свою соломенную шляпу, ни с того ни с сего заробев. Еще бы не заробеть! С такими красавицами-русалками разговаривать еще не доводилось.

– Что ли ты студентик? Подкалымиваешь на каникулах? Захотелось Азию повидать? – тараторила Жанна, не давая мне слова выговорить.

– Обожаешь подниматься за облака? Трогать веточку персика? Наслаждаться нектаром? Целовать медузку?

– Да разве ж их целуют, медуз? – изумился я. – Прошлым летом был в Тамани, там медузы метровые, с фиолетовыми каемочками, но кто ж их станет целовать, таких страшилищ!

Жанна хихикнула.

– О, да ты совсем сосунок, хотя на вид – прямо Геркулесище, в Голливуде тебе цены бы не было… Эх, полтора часа еще бить баклуши. – Она замурлыкала незнакомую мне мелодию, затем сказала: – Хочешь, смотаемся вон в ту рощицу, к озеру, его отсюда не видно. Прошлый раз там плавали утки.

По узенькой тропке мы углубились в березовую рощу. Вскоре впереди заблестела вода, высвечиваемая полной луною. Неожиданно моя спутница оступилась, вскрикнула и повалилась на траву.

– Ой, ноженьку вывихнула! Помоги подняться, ковбой! – захныкала она. – Хватит сил понести меня на руках?

Наивный вопрос для десятиборца! Как перышко, поднял я ее с травы и уже было сделал несколько шагов в обратном направлении, но она прошептала, обхватив мою шею тонкими руками:

– Не спеши, Геркулес. Давай полюбуемся на луну.

И опять я принял все за чистую монету: повернулся боком к озеру, чтобы постанывающая Жанна созерцала величественно плывущую по небесному морю царицу ночи.

– Хочешь, ковбой, узнать великую тайну? – опять зашептала она и потянулась к моему уху. Я почувствовал на щеке ее горячий язычок, вслед за тем ее губы впились в мои, и я рухнул с нею на траву.

О чудо из чудес! По незримому знаку из машины вселенского воздаяния, в награду за какие-то еще не свершенные мною всеземные подвиги, эта прелестница, это совершеннейшее создание, предназначенное для услаждения богов, отдавалась мне. Она стонала в моих объятьях, она искусала мне плечи, она впивалась ногтями мне в спину, она выдыхала:

– Еще целуй сосочек, еще. Теперь сожми здесь посильней! Еще сильней! О-о! Быстрей, еще быст-ре-е-е-е-й!

Тело ее вытянулось, обмякло, дыхание пресеклось. Я приложил ухо к ее лунообразной груди: сердце билось еле слышно. Кажется, обморок…

– Не тревожься миленький! – послышался ее сладострастный смешок.- Я могу подниматься за облака несколько раз подряд, уяснил намек? Теперь, Геркулесик, поцелуй мою медузку, я люблю услаждать ее "шанелью", чего моргаешь глазками, глупыш? Дай-ка твою руку. Вот она, медузка, с которой слюбился твой гриб-подберезовик. Целуй же ее, целуй! И попробуй моего нектара. Говорят, он продлевает молодость… О, какой ты способный ученик!

Ну почему, почему так быстро поднимается луна?

Придя в себя, я взглянул на часы: до посадки минут двадцать. Мы быстро искупались в озере, спугнув парочку уток. Я обтер Жанну и себя майкой, оставив ее на кустике в дар березовой роще. Взявшись за руки, мы побрели по еле угадываемой тропинке.

– Ты замечательный наездник, – говорила умиротворенная Жанна. – Истинный ковбой. Как можешь ты так неутомимо сладострастничать? Раскрой секрет?

– Этот секрет китайцы знают уже несколько тысячелетий, – отвечал я. – Слышала что-нибудь про даосизм? Нет. Видишь ли, я провел в юности два года в Китае, отец там служил. И наблюдал собственными глазами такие супружеские пары: ему восемьдесят лет, а ей шестнадцать. И они счастливы. Потому что даос в совершенстве владеет искусством любовного наслаждения. Не веришь?

– Верю, Геркулесище. А можешь попросить даосских богов, чтобы мы с тобой любострастничали до твоих восьмидесяти годов? Но чтобы я, чур, оставалась вечно молодой?

– Я буду вечно любить тебя, Жанна, – поклялся я, постыдно забыв про медсестричку Таню.

Безумная ночь! Оказалось, что самолет задержится еще на два часа. Мы подкрепились в депутатском буфете и вернулись к озеру, переполненному лунным сияньем.

Слегка уже приутомленный ласками красавицы, я пожалел, что нельзя, допустим, незаметно повесить гернетову кинокамеру на березу, в трех шагах от нас, и заснять во всех подробностях наше любовное пиршество. Какое, наверное, утешение в старости показывать самому себе – самого себя: на вершинах сладострастия…

Я очнулся от голоса стюардессы, объявлявшей:

– Температура воздуха в аэропорту Ташанбе тридцать девять градусов. Местное время одиннадцать двадцать пять.

Выглянул в иллюминатор. В раскаленном мареве плыл ослепительно-белый аэровокзал. Вокруг подъехавшего трапа застыли такие же белоснежные "волги". Я насчитал их семнадцать. Чуть поодаль красовалась правительственная "чайка".

Оказалось, весь этот эскорт предназначен для нашей киногруппы. Из женщин в нее входили, кроме Жанны, три бойкие актрисульки – Стелла, Нонна и Карина, а также пожилая гримерша. Из мужчин самым главным (и самым старшим по возрасту) был, конечно, Родриго, беспрестанно взрывающийся по пустякам. Все подчинялись ему беспрекословно, и лишь Жанна осмеливалась иногда возражать.