Пылающая комната - Страница 24

Стэн помотал головой, все так же прижимаясь к нему, он не испытывал не малейшего желания отрываться от этой смуглой кожи, имевший терпкий привкус горького меда.

— Может, налить тебе выпить?

— Нет. Просто полежи со мной.

Они лежали в гаснущем свете дня, и Стэн чувствовал, как рука Криса перебирает его волосы, накручивая на палец короткие пряди. Потом Крис нашарил на тумбочке сигареты, прикурил одну и дал Стэну затянуться. И снова это жуткое слияние, словно игла, пронзило сердце Марлоу. «Я не могу, — подумал он, закрыв глаза и вдыхая дым, — я ничего не могу с этим поделать. Все что угодно, но я с ним останусь».

Ночь продолжалась, словно в диком бреду, никогда столь ненасытные желания не терзали Стэна, у него было ощущение, что и его тело, и его сердце вышли из спячки, в которую были погружены много лет.

В какой-то момент он пошел в ванную, но только включил воду, как в дверях появился Крис, который даже не потрудился ничего на себя накинуть.

— Я не могу, — сказал музыкант жалко и отчаянно, пожирая его глазами, — Я ничего не могу с этим сделать.

Эта жуткая простота, с которой Крис произнес главную мысль, не оставлявшую Стэна ни на минуту, словно поставила точку на всех его метаниях.

— Я тоже. — сказал он тихо. — Иди сюда.

Фрагмент записей, вырванный из дневника, случайно обнаруженный впоследствии и сохраненный Крисом Харди:

Я хочу его. Я ничего не могу поделать. Я обезумел от этой ночи, я знаю, что был влюблен в него еще раньше, еще тогда, когда он приезжал к Генри, когда мы ездили в машине по городу, когда мы были на пикнике в парке. Если бы он захотел оттрахать меня прямо в беседке, я был бы только счастлив, я не хотел себе в этом признаваться, но я знал, что влюблен в него. Я не могу даже объяснить, что я испытал, когда он наконец это сделал. Я готов сделать все, что он захочет. Мне даже кажется, что я всегда любил его, любил давно, знал его давно, и безумно хотел, мне нравилось его терзать, я видел, я помню, тогда в Замке, как он смотрел на меня, так смотрят, только потеряв голову, я не только не отказал бы ему, я встал бы перед ним на колени, умолял бы его, сделай он хоть одно движение, но я боялся, я не верил тому, что видел и чувствовал, у меня в голове все время вертелась идиотская фраза Виолы «он ненавидит геев и лесбиянок», обнаружить, что я ненавистен ему, было для меня непереносимо. Если бы он только знал, как я хочу сказать ему это, как я люблю его, как я готов быть для него чем угодно, его мальчиком, его игрушкой, его случайным увлечением, я готов даже обслуживать его и всю его группу, только бы быть рядом с ним, быть сопричастным ему, его жизни. Любое унижение, любой позор не показались бы мне слишком дорогой платой на эту ночь, но я не могу, я не в силах сказать ему об этом, всему причиной моя несчастная гордость, моя трусость, мой страх, что это заставит его пренебречь мною, обесценит смысл этих отношений, если я превращусь в его глазах в тряпку, в ничтожество, которое было ему интересно, лишь пока оно было недоступно или, по крайней мере, прикидывалось таковым. О, Крис, любовь моя, мой Крис, как я бы хотел сказать тебе об этом, о том, что ТЫ — моя Пылающая комната, мое безумие и смерть. И никуда я так по-настоящему не желаю войти, как в тебя, слиться с тобой, стать тобою, мой обожаемый любовник, моя награда и мучение, если бы ты знал, насколько меньше дорожу я самим собою, чем твоей тенью, мельчайшей клеткой твоего тела, самим именем твоим, всем, к чему ты прикасаешься и на что обращаешь свой взгляд.

Позвонил по телефону, присланному мне от покойного Кена.

— Мне необходимо поговорить с господином Торном, — сказал я, решив, что трубку сняли.

— Я вас слушаю, — это и был сам Торн, видимо, телефон напрямую соединялся с его кабинетом.

— Господин Торн, вы, наверное, не помните меня, я приходил к вам, когда затопило подвал, приносил гороскоп от Генри Шеффилда. Моя фамилия Марлоу.

— Да, припоминаю, — спокойно отозвался начальник тюрьмы, — что-то случилось?

— Я хотел бы попросить вас об аудиенции. Разрешите мне прийти в Ф***.

— Приходите, завтра в 10 часов.

Послышались короткие гудки. Я упал на диван и проспал до утра. Точнее, я пробыл в забытьи все шестнадцать часов.

Все повторилось — на проходной меня встретил охранник, не тот же самый, но ничем не отличавшийся от предыдущего. Мы прошли знакомым путем по коридору без окон, и снова я почувствовал, что мне не хватает воздуха. Но, наконец, переступил порог кабинета Торна, на сей раз с пустыми руками.

— Рад видеть вас, — искренне приветствовал он меня, вставая из-за своего огромного стола. — Вы сильно изменились, господин Марлоу, что-то случилось?

— Нет, не совсем, — ответил я, — во-первых, я бы хотел поблагодарить вас за любезное согласие принять меня. — я нерешительно сделал несколько шагов вперед.

— Садитесь, садитесь, — воскликнул он, жестом убедительно принуждая меня опуститься в кресло рядом с башней напольных часов. — Пустяки, вам и благодарить меня не за что.

— Но я пришел по делу, которое, скорее всего, покажется вам весьма странным, — осторожно начал я свою атаку.

— Вы меня вряд ли чем-нибудь удивите, мне приходилось заниматься настолько серьезными проблемами, что я уверен, вашу мы успешно решим за полчаса. — он по привычке начал заваривать кофе, все как в прошлый раз — в маленькой чашке для меня и в несколько крупнее по размеру для себя.

— Я пришел просить вас о разрешении увидеться с этим заключенным, гороскоп которого вы заказали моему дяде, — быстро и с усилием сформулировал я цель своего прихода.

— Вот как! — он удивленно поднял брови, — зачем же вам это понадобилось?

— Видите ли, я не могу вам сейчас этого объяснить.

Я заметил, что его лицо сильно помрачнело.

— Я понимаю, господин Марлоу, — отозвался он ставя на стол маленькую чашку — пейте кофе, пожалуйста, настоящий кофе из Сан-Паоло. Я вас прекрасно понимаю, у вас наверняка есть веские причины обращаться ко мне с такой необычной просьбой, но это запрещено уставом нашего заведения. Ни одно постороннее лицо не может встречаться с нашими заключенными, разрешение может получить только сотрудник специальных служб или родственник, если он подтвердит необходимость данного свидания.

— Вы не сделаете для меня исключения? — спросил я со всей допустимой в таком вопросе наглостью.

— Я был бы счастлив поступить таким образом, но я обязался под присягой блюсти устав.

Я молча сидел на кресле в оцепенении, не имея возможности принять решение, что делать дальше. Его отказ не был для меня неожиданностью, неожиданностью был тон, которым он со мной разговаривал.

— Я прошу прощения, — я встал и посмотрел на него в упор, — я не могу больше злоупотреблять вашей добротой.

— Ну что вы говорите, — возразил он с улыбкой сдержанной и холодной, — кстати, как вы нашли мой телефон?

— По справочнику, — автоматически солгал я.

— Ах, да, наверное, очень старому, ведь эту информацию изъяли из всех изданий после 1983-го года.

— До свидания, господин Торн.

— Подождите, я позвоню, вас проводят, я боюсь, вы не найдете дорогу самостоятельно.

— Не беспокойтесь, я найду.

И не дожидаясь провожатого я выскользнул за дверь и стремительно понесся по темному коридору, мне хотелось покинуть это место как можно скорее, но коридор, бесконечный, как виртуальные коридоры компьютерных миров не кончался, он становился все длинее и темнее, вдали его я видел свет, но, казалось, с каждым шагом он становился все дальше, я бежал, потому что идти было уже невыносимо, я бежал, не слыша звука своих шагов, хотя я отчетливо представлял себе, какого рода акустика должна быть в этих помещениях. Еще секунд тридцать, и передо мной возникла фигура охранника, я не мог разглядеть его лица под козырьком фуражки, он схватил меня за плечо и сказал мне, указывая вперед, туда, где был виден просвет: