Пыль Египта. Рассказы о мумиях. Том III - Страница 16

— Силой изгнавшего тебя, о Асет, Асет ушедшего Египта, памятью Кирилла Александрийского заклинаю тебя, — нараспев произнес де Гранден. — Узри то, что привез я из земли Кем; то, что поднял на тебя и твою власть древний святой: узри и устрашись!

Он торжественно поднял перед собой золотой крестик и двинулся вперед.

Припавшее к полу человекоподобное существо оборвало свой ужасающий смех и, разинув челюсти, не то заковыляло, не то поползло от него, подняв худые когтистые руки и точно защищаясь от волны невидимой силы, исходившей из крошечного золотого предмета в руке де Грандена.

Затем существо, просительно лепетавшее обрывки слов на неведомом мне языке, начало отступать назад. Де Гран-ден неумолимо шел на него.

Я в ужасе затаил дыхание и чуть не вскрикнул, когда француз и его противник дошли до стены — затравленное существо прошло прямо сквозь нее, словно кирпич и камни были лишены всякой плотности!

Маленький француз равнодушно отвернулся и подошел к живой статуе Исиды, стоявшей без движения у кровати. Но теперь это была уже не богиня, а простая девушка. Да, она была прекрасна в своем варварском наряде, но серебристый лунный свет больше ни сиял вокруг нее, в ней не было ничего ужасного или пугающего, и жуткие горящие глаза, наполнившие мою душу страхом, стали тем, чем были на самом деле — подобием пристально устремленных, мстительных глаз, изображенным светящейся краской на ее смеженных веках!

— Ступайте к себе, мадемуазель, я приказываю! — не-ромко и властно приказал де Гранден. Затем он обратился ко мне:

— Займитесь месье Дэвидом, Троубридж, друг мой. Полагаю, он испытал нервное потрясение, но в остальном не пострадал.

Я быстро осмотрел лежавшего на кушетке человека, лишившегося чувств, влил в его горло разбавленный водой бренди, поднес к ноздрям пузырек с нюхательной солью и начал растирать его руки и виски. Он чуть пошевелился, раз или два глубоко вздохнул и погрузился в обычный глубокий сон. Когда голова Монтейта наконец замерла на подушке, я расстегнул его пижамную куртку, собираясь прослушать сердце, и увидел на левой стороне груди маленький и еле заметный, но все же узнаваемый красноватый знак:

Я заторопился к де Грандену, чтобы рассказать ему о своем открытии. Он на цыпочках выходил из комнаты Лу-эллы.

— Тише, друг мой, тише! — предостерегающе поднял он палец. — Она спит.

— Где Дэвид? — спросила на следующее утро Луэлла Монтейт, присоединившись к нам за завтраком. — Он, как правило, рано встает. Надеюсь, он не заболел?

Она встала и направилась было к лестнице, но вытянутая рука де Грандена задержала ее.

— У вашего брата выдалась довольно беспокойная ночь, Mademoiselle, — сказал он. — Доктор Троубридж дал ему снотворное; пройдет некоторое время, прежде чем он проснется.

— Ах, — сказала она с выражением искреннего беспокойства в глазах, — только не говорите мне, что у бедного мальчика снова был приступ! Он так страдает! Обычно, если ему становится плохо по ночам, он зовет меня, и я стараюсь ему помочь, как могу. Но прошлой ночью я ничего не слышала и спокойно спала. А вы…

Лицо девушки просветлело, словно какая-то утешительная мысль пришла ей на ум.

— Ну конечно, — улыбнулась она. — Зачем ему звать меня, если в доме гостят два врача? Я уверена, что вы позаботились о нем, джентльмены.

— Безусловно, Mademoiselle, — уклончиво ответил Жюль де Гранден и, отрешившись от всего, начал уплетать яичницу с беконом.

— Нет! Говорю вам, я никогда больше по собственной воле не взгляну на эту дьяволицу! — почти прокричал Дэвид Монтейт в лицо де Грандена. — Можете сколько угодно напоминать мне, что она — моя сестра. Это самое злобное, нечестивое создание в мире, которое нужно вздернуть на виселицу! О Боже, почему нынешние законы не признают ведовство? Я был бы счастлив лично приговорить ее к смерти и увидеть, как она горит на костре.

Он откинулся на подушку, обессилев от наплыва чувств, но продолжал смотреть на нас глубоко посаженными зеленовато-карими глазами, горевшими яростью.

— Она убила дядю Авессалома. Я точно знаю. Теперь я понимаю, что имела в виду старая Мэгги Гурлей, когда предупреждала меня о баньши. Она говорила о Луэлле — о моей собственной сестре! Да, это она убила нашего дядю, а прошлой ночью чуть не покончила со мной. Говорю вам…

— А я говорю вам, месье Дэвид, что вы ведете себя необычайно глупо! — резко прервал его обвинения де Гранден. — Выслушайте меня, прислушайтесь ко мне, обратите внимание на мои слова и выбросьте свои глупости из головы! Вы говорите о сожжении ведьм и, parbleu, несете чушь, уподобляясь тем пустоголовым болванам минувших времен, которые отправляли невинных женщин на костер!

Non, вы будете слушать, — сказал он, заметив, что Дэвид собирается заговорить. — И вы выслушаете меня до конца, даже если для этого мне придется огреть вас чем-нибудь по голове и привязать к кровати!

История смерти вашего дяди с самого начала очень заинтересовала меня. Я всерьез не рассматривал версию о том, что к ней был причастен Сепе, жрец Асет или Исиды, как мы называем ее сегодня — но был убежден, что к этой смерти имела прямое отношение постоянная, неотвязная и подсознательная мысль о проклятии древнего жреца. Вам ведь известно, друг мой, как полдюжины человек, думающих об одном и том же, могут порой повлиять на одного из людей в своей компании? Так произошло и в нашем деле, только в более выраженном, гораздо более выраженном виде. Многие поколения обитателей Египта поклонялись Асет, Матери Всего, почитая ее как ту, что Была, Есть и Пребудет. Не столь важно, существовала такая личность или нет — мысли достаточного количества людей, веривших в нее, создали мыслительный образ такой силы, что одному le bon Dieu[30] известны ее пределы.

То же и с мщением мертвых. Сменилось больше поколений, чем волос на вашей голове, и все это время египтяне безоговорочно верили, что человек, нарушивший покой мертвых, подвергает себя их неотвратимой мести. Дабы укрепить эту веру, египтяне имели обыкновение помещать в гробницах таблички с проклятиями, подобными тому, какое Сепе обрушил на вашего покойного дядю. Да, это так.

Оплакиваемый вами умерший родственник провел много лет среди древних гробниц и неизбежно обрел некую наполовину агностическую веру в действенность древних проклятий. Таким представлениям свойственно со временем овладевать человеком целиком.

Позднее он вышел на покой и занялся переводом различных собранных им табличек и папирусов. В конце концов ваш дядя нашел табличку с проклятием из гробницы Сепе.

Мы не чувствуем, как анкилостома заражает нас своими яйцами, но после страдаем от сонливости, малокровия и отеков. У нас ни на что нет сил, мы мечтаем только лечь и заснуть — яйца созрели, и у нас болезнь под названием анкилостомоз. Похожее произошло и с проклятием Сепе. Monsieur, то есть ваш дядя, перевел проклятие с таблички и сперва даже не задумался над ним. Тем не менее, мысль об ужасающей гибели, ожидающей грабителя могилы зловещего древнего жреца, твердо укоренилась в его подсознании и там созревала, разрастаясь до чудовищных размеров, как яйца паразита созревают в теле жертвы. Затем ваш дядя прочитал заметку о смерти молодого англичанина, где говорилось, что эта смерть была десятой среди руководителей экспедиции, обнаружившей гробницу Ту-танхамона. Все его сомнения исчезли. Он сам приговорил себя к смерти от проклятия мстительного Сепе.

Ваша сестра, чувствительная к мыслительным влияниям, в итоге также заразилась. Ваш дядя, сам того не зная, передал ее подсознанию свои страхи — так гипнотизер навязывает испытуемому свою волю и желания. Ваша сестра высокого роста, она величественна, красива. У нее особенные, зеленоватые глаза, излюбленные мистиками. Что могло быть более естественным для вашего дяди, чем представить себе богиню Асет в образе вашей сестры? Но тем самым он заронил эту мысль в ее подсознание. И ему, и себе она представлялась самим воплощением древней — и, вероятно, несуществующей — богини, чей гнев пал на Monsieur, то есть вашего родственника, благодаря табличке с проклятием Сепе.