Пыль Египта. Рассказы о мумиях. Том III - Страница 14

Мы приехали около шести. Том Гурлей, старый дворецкий и мажордом, встретил нас у ворот и помог внести наш багаж. На нижней лестничной площадке стояла его жена Маргарет; в платье из черного бомбазина и белом фартуке она выглядела очень сдержанной и чопорной, но подозрительное выражение лица — что-то жесткое в складке губ, какая-то холодность в глазах — заставило меня бросить на нее еще один внимательный взгляд, когда мы вслед за ее мужем стали подниматься по широкой лестнице в библиотеку, где ожидала нас хозяйка дома.

Француз также заметил странную неприязненность экономки и шепнул мне на лестнице:

— За ней стоит присматривать, друг мой Троубридж.

Вскоре после нашего прибытия подали обед. Несмотря на все усилия де Грандена, застольная беседа не вязалась и обед прошел в мрачной обстановке. Сидевшие за столом то и дело обменивались опасливыми взглядами из-под прищуренных век, и хотя старый дворецкий казался олицетворением благовоспитанного и стоического спокойствия, я заметил, что Мэгги Гурлей, стоявшая у двери буфетной, пристально, не отрываясь, рассматривает склоненную изящную головку Луэллы Монтейт.

Кофе был подан в библиотеке. Вслед за тем де Гранден извинился и, сделав мне знак следовать за ним, молча спустился по лестнице.

— Лучшая оборона — это нападение, друг мой, — пояснил он, направляясь в кухню. Мы вошли в большое, задымленное помещение без стука, и он тут же осведомился:

— Скажите-ка, друзья мои, что вы видели в ту ночь, когда прискорбно скончался ваш бедный хозяин?

Слуги отшатнулись, словно де Гранден бросил им в лицо обвинение. Старый Томас открыл рот, облизал губы кончиком языка, сомкнул губы и отвел глаза, как строптивый школьник, которого отчитывает учитель.

Его жена повела себя совсем иначе. Злость и вызов зажглись в ее голубых кельтских глазах:

— Почему бы вам ее не шрошить, шэр? Она лушше вам ответит, шем мы ш Томом. Мы-то добрые хриштиане.

— Dites[26], — нахмурился де Гранден. — Вы кого-то в чем-то обвиняете, моя любезная?

— Никого я не обвиняю и голош ни на кого не вожвышаю, — упрямо ответила женщина, — ошобенно когда эта мишш может ушлышать. Понимаете, шэр, — смягчилась она, как всегда случалось с женщинами, когда Жюль де Гранден глядел на них со своей проказливой, дерзкой улыбкой, — вы ш той штороны. Вы бывали в Ирландии, шлыхали о фейри?

— Ага, — усмехнулся де Гранден, — так вот откуда ветер дует, hein? Да, моя радость, я бывал на вашем прекрасном острове и знаком с его традициями. Что же вы увидели такое, что напомнило вам о родине?

Женщина помедлила, вызывающе и одновременно испуганно бросила взгляд на потолок и затем доверительно сказала:

— Што за народ не может трижды проижнешти имя, или трижды шьесть пишшу в один пришешт, или выпить три штакана подряд?

Француз встретил ее вопрошающий, искренний взгляд немигающим пристальным взором.

— Фейри, и ведьмы, и призраки умерших, что выдают себя за живых, — быстро ответил он, точно излагая заученный урок. — А также те, что продались Супостату либо заключили союз с силами тьмы…

— Правда ваша, шэр, — прервала она, довольно кивая. — Вы джентльмен, шэр, не как те ученые дураки, што шмеются над штарыми иштинами и жовут их шуеверием. Тогда шлушайте:

Как они в первый раж шюда приехали, калека миштер Дэвид и та, што жовет шебя его шештрой, я штрашно ишпугалашь ее желеных глаж, и лица, такого бледного и беш-кровного, и улыбаюшшихся крашных губ, таких тонких и жештоких, ш белыми блестяшшими жубами жа ними. Решила я уштроить ей жападню. Когда она меня жвала, я делала вид, будто не шлышу. Раж не шлышу, другой. Жвала она дважды? Будьте покойны, шэр. Жвала в колдовшкой третий раж? Никогда!

«Ах, Том, говорю я швоему штарику, погляди, как она штанет ешть и пить за штолом, когда будешь обед подавать». А штоб не обманула его жлая и лживая краша этого бледного лица, я шама поднималась по штупенькам и шле-дила за ней из двери буфетной. Не раж и не два шледила, шэр, но никогда, Гошподь и благошловенный швятой Патрик мои швидетели, не вжяла она в рот третий кушок хлеба или мяша, не выпила третий штакан вина, хотя я яшно шказала Тому наполнять ее штакан не больше, шем наполовину, штобы она, как добрая хриштианка, жахотела иш-пить и попрошила в третий раж налить иж графина.

— Хм? — де Гранден слегка подкрутил густо навощенные кончики своих миниатюрных светлых усиков. — А что еще вы можете рассказать? О ночи, когда умер ваш хозяин, например?

— Шейшас, шейшас, шэр, — с готовностью заторопилась женщина. — Было это, жначит, пошле того, как миштер Авешшалом вшкришал в шмертных муках, а миштер Дэвид, бедный мальшик, штал ковылять по лештнице шни-жу, иж библиотеки. Вот тогда мы увидали, как оно вышло из его шпальни. В штрахе и ужаше я закричала, что по дому ношится баньши, только то был не баньши, шэр. Это была она — или оно, шэр, да поможет мне швятая Бригитта, это была она!

Швоими глажами видела, как она шкакнула иж двери в коридор: эти жештокие крашные губы раждвинуты в дья-вольшкой ушшмешке, а желеные ужашные глажа так и жыр-кают на меня огнем в темноте. Я прямо так и жаштыла, где штояла.

Она прошла череж холл, шэр, так тихонько, што можно было покляштьшя, будто она летает, потому што никогда шмертная женшшина ешше не штупала так легко. А когда она швернула за угол коридора, я поняла, што видела жлое шождание той ночью, ведьму иж крепошти фейри[27], што приняла облишье родни бедного миштера Авешшалома. Тут я шмогла заговорить и крикнула миштеру Дэвиду, штоб он поберегся — кто жнает, она ж убила хозяина швоим колдовштвом, а тапериша, может штатьшя, ишкала его ро-дишей.

— Честно говоря, меня так клонит в сон, что веки сами собой закрываются! — сообщила Луэлла Монтейт спустя несколько минут после того, как мы присоединились к ней и ее брату в библиотеке на втором этаже. — Я сегодня даже не выходила из дому, но не припомню, чтобы так уставала с тех пор, как…

Она вдруг замолчала, и ее глаза расширились в испуге, если не в ужасе.

— C каких пор, Mademoiselle? — мягко подтолкнул ее к ответу де Гранден.

— С той ночи, когда умер дядя Авессалом, — проговорила девушка. — В тот вечер, сразу после обеда, я почувствовала ужасную сонливость, совсем как сегодня, легла в постель и сразу заснула, как убитая. Помните, с каким трудом разбудил меня Дэвид, когда пришел со слугами в спальню, чтобы сказать мне.

— Precisement, — согласился де Гранден. — Безусловно, Mademoiselle, вам необходим отдых, и мы не хотели бы вам мешать. Мы с доктором Троубриджем приехали помочь, а не путаться под ногами.

— Вы не против? — спросила она и встала. — Спокойной ночи, господа. Спокойной ночи, Дэви, дорогой. Не засиживайся допоздна.

Напольные часы в холле пробили полночь, но мы продолжали курить и беседовать в библиотеке. Дэвид Монтейт был начитан, много путешествовал и непринужденно поддерживал разговор на самые разнообразные темы. Мы как раз обсуждали некоторые комические привычки парижских консьержек и водителей такси, когда де Гранден поднял руку, призывая нас к молчанию.

Быстро и бесшумно, как кошка, он прокрался к двери, знаком велев мне потушить свет в библиотеке. Он с минуту постоял в темноте, затем все так же осторожно пересек холл и спустился по лестнице, ведущей в музей.

Минут через десять он с извиняющейся улыбкой вернулся в библиотеку.

— Де Гранден, боюсь, становится стар и нервозен, — заметил он и комически вздернул брови. — Он шарахается от теней и принимает потрескивание старых половиц за призрачные шаги. Друзья мои, уже поздно, пора и честь знать. Вы со мной согласны?

— Non, друг мой, не торопитесь, — сказал де Гранден, когда мы попрощались с хозяином и я собрался раздеться на ночь. — Туфли снимите, это правильно, но оставайтесь одетым. Этой ночью, боюсь, спать нам не придется.