Пыль Египта. Рассказы о мумиях. Том III - Страница 1

ПУТЕШЕСТВИЯ ПРИКЛЮЧЕНИЯ • ФАНТАСТИКА

Salamandra P.V.V.

Макс Брод[1]

ОЖИВШИЕ мумии

Экскурсия студентов-датчан достигла дверей психиатрической клиники. Ее принял инспектор Ротткэй. Проведя студентов по узкому коридору, мимо вооруженных вениками и ведрами обитателей больницы в темных халатах, доходивших почти до пят, инспектор ввел экскурсантов в приемную. Здесь им пришлось ожидать, — пока инспектор разыскивал доцента.

Приемная представляла большую, со вкусом отделанную комнату, обставленную глубокими креслами. Вдоль стен, покрытых дубовой панелью, шли длинные ряды книжных полок. За открытым окном виднелась яркая зелень находившегося при клинике сада. Шестеро студентов-иностранцев, расположившись в низких, удобных креслах, с любопытством оглядывали обстановку клиники.

Через несколько минут в дверях показалась высокая худощавая фигура человека с мощным, прекрасно очерченным лбом и седой остроконечной бородкой.

— Профессор Ястроу, — проговорил он, слегка поклонившись.

Услышав это прославленное имя, студенты быстро поднялись с мест и почтительно вытянулись.

— Пожалуйста, сидите! — проронил профессор с усталой, слегка небрежной вежливостью. Он посмотрел кругом. — Коллега Геберлейн заставляет себя ждать…

Взгляд Ястроу был пристален, но в то же время далек и словно рассеян, что придавало странное обаяние его облику — начиная с неслышной легкости движений и кончая усталой хрупкостью негромкого голоса.

— Ну, обход мы все-таки начнем, когда придет мой коллега, — сказал он, вынимая из лежавшего на столе портсигара папиросу. — Расскажите мне пока, где вы побывали до сих пор? Что осмотрели?

Старший из курсантов, едва успевший сесть, поднялся снова.

— В Берлине, в Бреславле…

— Сидите, говорю вам, — прервал его Ястроу, усаживая гостя не лишенным повелительности жестом тонкой белой руки. Непринужденная любезность профессора рассеяла, наконец, северную чопорность и неповоротливый формализм его гостей.

— Затем мы осматривали знаменитый Геттингенский университет. Теперь хотим ознакомиться с вашей образцовой клиникой.

— Да ведь она ничем не отличается от других…

Студент Аксель Мунд из Копенгагена смутился и покраснел.

— Напротив, мы здесь видим много нового. Вот, например, здесь… нам бросилось в глаза… — говоривший повернулся к спутникам, точно желая заручиться их поддержкой, — то, что профессор носит такую же одежду, как и больные. Это исключительно гениальная выдумка! Недоверие психически больного к врачу, которое так неуместно разжигается и подчеркивается еще и одеждой… здесь этого нет…

Профессор Ястроу бегло взглянул на свой темно-синий халат и с усмешкой обратился к аудитории:

— Ну, если вы такую мелочь считаете достойной изучения… Нет, мои друзья, если вы действительно хотите учиться новому, вам придется пропутешествовать дальше, на юг Франции, например… в Прованс. Собственно говоря, я лично никогда не слыхал, чтобы там был университет. О работах, идущих оттуда, — тоже. И вы не слыхали, не правда ли? Только в Арле есть маленький исследовательский институт при старинном городском музее, с одним единственным ученым, единственным в своем роде, исключительным ученым, профессором де Боди. Неизвестен? О, нет! И я, пожалуй, могу вам кое-что о нем рассказать… Коллега Гебер-лейн сегодня особенно неаккуратен…

Профессор зажег новую папиросу и несколько раз затянулся. На его лице лежал отраженный — шедший из сада — свет.

— Как я говорил уже, — продолжал он, — об Арльском институте я не слыхал ничего. И тем более я был поражен, когда случайно забрел в музей, который, кстати сказать, запущен так, как не могла бы себе представить самая смелая фантазия, — я нашел рядом с залами, заключавшими в себе собрание древностей, настоящий рабочий кабинет. Там, в полутемном, насквозь пропитанном пылью и грязью углу сидел профессор де Боди около египетской мумии. Саркофаг был раскрыт, и профессор громко читал нечто вроде упражнений в произношении. Да, да, не удивляйтесь! Сперва предложения со звуком «а», затем такие, где преобладали другие гласные, одним словом — род тех упражнений, на которых актер изощряет дикцию. Я не хотел мешать знаменитому психиатру, работу которого изучал с такой пользой для себя, но мои ботинки скрипнули, он меня заметил, — и нам пришлось раскланяться. Оба мы узнали друг друга по портретам, помещенным в специальных журналах.

После первых же фраз наступило замешательство: я почувствовал, что де Боди раздражен до крайности и близок к тому, чтобы без церемоний выпроводить меня из комнаты. Однако, под давлением странного, даже болезненного любопытства, я подходил к мумии все ближе, в то время как де Боди явно старался этому воспрепятствовать.

— Что вы здесь делаете, коллега? — вырвался у меня нескромный вопрос.

Мы оба уставились взглядом в открытое обиталище мумии.

Мертвец лежал распеленутый, с закрытыми глазами, высохший так, что его землисто-коричневое тело казалось принадлежащим мальчику, хотя, несомненно, это было тело взрослого мужчины. Кожа походила на пергамент — и около выступающих костей натягивалась так, что, казалось, готова была лопнуть. Де Боди поднял на меня зеленоватые глаза.

«Я работаю над гигиеной мертвых» — почти враждебно ответил он… Угодно вам слушать дальше, господа?

Студенты не ответили ни слова: они сидели, боясь проронить хоть один звук. Профессор Ястроу слегка улыбнулся, видимо, довольный впечатлением от рассказа. Затем внезапно он повернул к саду оживленное страстным наплывом мыслей лицо, — и эта зеленая глубь сняла с его лица краску и жутко углубила глазные впадины.

«Гигиена мертвых… — сказал мне де Боди и продолжал далее: — Египтяне постигли ее… И только для нас утеряно знание того, что мертвые совсем не мертвы, что о них нужно заботиться — и тогда, путем тщательно выполненных, хотя и утомительных манипуляций, можно привести их к состоянию, которое, правда, не может быть названо жизнью, — по крайней мере, с точки зрения современных понятий, — но в то же время и не есть смерть. То, что мы неточно называем смертью, по моим изысканиям представляет только могущее стать преходящим состояние ослабления жизненных функций, — правда, глубоко поражающее организм, но не неизлечимое, как это мы утверждаем, слишком поспешно укладывая мертвых в гроб и зарывая их, как животных.

Я думаю, — продолжал де Боди, — что есть нечто, протестующее в нас самих против этого скотского зарывания в землю. Разве вы не замечали при смерти близкого вам человека, как чуется этот процесс в каждой горсти земли, в каждом камне, бросаемом в могилу. Разве вы не чувствуете, что совершается грубое насилие над так называемым «умершим»? Это, конечно, субъективные ощущения, и они не имеют ничего общего с наукой. Но я утверждаю, что смерть излечима! Я вылечиваю смерть — конечно, в известном смысле. Одно лишь является для меня непреложным — тело мертвого может быть возвращено к жизни. Даже ранения, инфекции, даже раковые образования мне удавалось ликвидировать после смерти. Не нужно только прекращать ухода за телом, когда человек умирает, и тогда — после специальной тренировки — умерший сможет даже в известной форме общаться с нами».