Пятая пробирка - Страница 7

Голденберг пригласил всех сесть и занял место во главе стола. Надежды Натали очаровать декана и восстановить отношения с Клиффом Ренфро начали таять.

– Мисс Рейес, – начал Голденберг, – я хотел бы, чтобы вы прочитали докладные, написанные доктором Клиффом Ренфро и миссис Беверли Ричардсон, медсестрой, присутствующей при инциденте сегодня утром. Затем я хотел бы узнать, есть ли у вас существенные возражения по поводу изложенного.

Удивленная таким быстрым развитием событий, Натали прочитала обе докладные. Не считая двух-трех незначительных расхождений, содержание документов совпадало, и факты были изложены точно. Бев Ричардсон постаралась объяснить душевное состояние Натали в описываемый момент, однако ее разговор с Клиффом передала почти дословно. На бумаге все выглядело сухо и недвусмысленно. Натали ощутила прилив страха, и в голове вдруг всплыло семибуквенное слово из книжки с кроссвордами матери.

– Факты изложены подробно и весьма точно, – с трудом произнесла Натали. – Но я думаю, что здесь не указан мотив моих действий.

– Нат, – сказал Беренджер, – уверяю вас: мы понимаем, что в ваших мотивах не было злого умысла.

Сидевший рядом с Беренджером Миллвуд кивнул в знак согласия.

– Я буду рада признать ошибочность своих действий и извиниться перед доктором Ренфро.

– Боюсь, все не так просто, мисс Рейес, – сказал Голденберг. – Доктор Шмидт, который, как вы знаете, является заведующим хирургическим отделением, настаивает на вашем исключении из медицинского колледжа.

Слова, словно кинжал, вонзились в грудь Натали.

– Не может быть! У меня всегда были хорошие оценки, и, насколько я знаю, практику в клинике я прошла успешно.

– Видите ли, – ответил Голденберг, – к вашей работе с пациентами действительно не было никаких замечаний, однако имелись жалобы, что вы неуважительно относитесь к руководству, проявляете нетерпимость в отношениях с ординаторами и даже однокурсниками, а ваша самоуверенность, как предположил один из преподавателей, может стать источником серьезных проблем в будущем.

– Этого просто не может быть! – снова повторила Натали. – Единственный инцидент с однокурсником, насколько я помню, заключался в том, что я отказалась работать с ним в паре, потому что он имел обыкновение разбрасывать части трупов по анатомичке!

– Простите, декан, что вмешиваюсь, – подала голос Вероника, – но я считаю, что должна поддержать в данном вопросе Натали. Когда доктор Миллвуд позвонил мне и объяснил, что случилось, я попросила его узнать, можно ли мне присутствовать. Я благодарна вам за разрешение. Студент, о котором говорит Натали, вел себя абсолютно недопустимо и заслужил такое отношение. Натали и я были подругами с первых дней учебы, и я хочу, чтобы вы знали, как любят и уважают ее все студенты и студентки, а также то, как иногда сложно бывает общаться с доктором Ренфро. У меня самой произошло с ним несколько стычек во время практики в хирургии.

– Но на вас мне не поступало докладных, – возразил Голденберг.

– Да, – смущенно ответила Вероника, – не поступало.

– Благодарю вас, мисс Келли.

– Нат, – сказал Миллвуд, – ты не задумалась о том, какие неприятности могут произойти из-за того, что ты вернула пациента, которого уже выписал старший ординатор, не посоветовавшись с ним?

Натали покачала головой.

– Да, сейчас я понимаю, что действовала неправильно, но в тот момент думала только о пациенте, бедном пьянице, которого, как я полагала, вышвырнули из больницы, не обследовав.

Миллвуд повернулся к Голденбергу, взглянул на декана и Беренджер. Натали смотрела, как решается ее судьба, и едва сдерживалась, чтобы не вскочить и не сказать: «Черт с вами, я ухожу!» Вероника, похоже, почувствовала ее состояние и успокаивающе подняла руку. Наконец Голденберг кивнул, приняв решение, и повернулся к Нагали.

– Мисс Рейес, многие преподаватели, включая двух присутствующих здесь, дали письменное заверение, что у вас отличные перспективы стать хорошим врачом. Я ценю также усилия, предпринятые вашей подругой мисс Келли, для того чтобы присутствовать здесь сегодня, равно как и то, что она сказала. Я знаю и о том, что ваша кандидатура серьезно рассматривалась для приема в почетное медицинское общество «Альфа Омега Альфа», но могу вас разочаровать: этого не произойдет. Вы – человек необычный, у вас много хороших качеств, однако в вашем характере есть черта – можете назвать ее твердостью или самонадеянностью, – которая совершенно не способствует тому, чтобы стать таким врачом, которого мы хотели бы выпустить из своего заведения. Учитывая мнение ваших сторонников, находящихся здесь, я решил, что исключение из колледжа было бы более серьезным наказанием, чем ваш проступок, но не намного. С сегодняшнего дня вы отстраняетесь от учебы на четыре месяца. Если дальнейших инцидентов не последует, вы выпуститесь со следующим после вас курсом. Для пересмотра данного решения нет других возможностей, кроме обращения в суд в установленном законом порядке. У вас есть вопросы?

– Что с моей ординатурой?

– Нат, мы поговорим об этом позже, – сказал Беренджер. – Но могу сказать, что твое место в хирургической программе Уайт мемориал будет отдано другому.

– Господи! А как с моей работой в вашей лаборатории?

Прежде чем ответить, Беренджер взглянул на Голденберга и, получив молчаливое согласие, ответил:

– Ты можешь продолжать работать у меня и даже присутствовать на заседаниях и конференциях по своему выбору.

– Это решение никого из нас не обрадовало, – добавил Голденберг.

– Мне оно кажется слишком суровым, – спокойно ответила Натали. В этот момент она, скорее, ощущала гнев, нежели была расстроена.

– Возможно, возможно. Но вы сами дали повод, мисс Рейес.

– Скажите, декан Голденберг, сидели бы мы здесь, если бы после результатов сканирования, которое я велела сделать тому бедняге, обнаружился тромб, сдавливающий его мозг?

Сидевший напротив Терри округлил глаза и вздохнул.

Сэм Голденберг был, похоже, готов к такому вопросу. Он переложил несколько бумаг на столе перед собой, потом поднял голову и посмотрел на Натали.

– Поскольку частью рассмотренного нами инцидента являлось ваше несогласие с клиническим заключением доктора Ренфро, считаю необходимым напомнить, что никакого тромба не оказалось. Результат компьютерной томографии, на которую вы поставили свою медицинскую карьеру, оказался нормальным, мисс Рейес. Совершенно нормальным.

Десять долгих секунд, пока финальный пассаж скрипичной сонаты Бетховена плыл по концертному залу «Королева Элизабет», стояла абсолютная тишина. Потом аудитория взорвалась, потопив эхо последней ноты в криках восторга и аплодисментах.

– Браво!

– Брависсимо!

– Wunderbar[6]!

Семнадцатилетняя красавица, прижимая скрипку Страдивари, как новорожденного, улыбаясь, смотрела на зрителей. Она выглядела совсем крошечной на громадной сцене, но те, кто разбирался в музыке, а таких в зале было большинство, знали: перед ними великий музыкант. Аккомпаниатор скрипачки поклонился и ушел за кулисы, чтобы не мешать ей купаться в лучах заслуженного успеха. Все чувствовали: такие моменты в жизни бывают нечасто.

Стоящий в середине десятого ряда мужчина, немного похожий на индейца, в великолепном смокинге, продолжая аплодировать, повернулся к своему спутиику.

– Ну как?

– Я очень горд за нее и за нас, – ответил высокий мужчина, одетый столь же элегантно – Ведь шрам на ее груди едва зарубцевался, а она уже вон что творит…

– Великолепно, просто великолепно! Не думаю, что мне когда-либо доводилось слышать «Весеннюю» сонату, исполненную с таким чувством и так виртуозно.

У Хранителей было принято на публике никогда не обращаться друг к другу по имени, и даже на своих собраниях они использовали лишь греческие псевдонимы.

Овация продолжалась, и юное дарование, которому, возможно, суждено было покорить в будущем весь мир, снова и снова выходило на поклон.