Пятая пробирка - Страница 16

Он достал из кармана кусочек бумаги, наклонился к пульту и, шепча про себя цифры, набрал комбинацию. Когда замки щелкнули и дверь открылась, Энсон облегченно вздохнул. Сквозь облачко холодного воздуха он увидел восемь пробирок с лекарством – продукт двух-трех дней работы лаборатории. Каждая пробирка, закрытая резиновой пробкой, содержала количество «Сары-9», достаточное для недельного курса инъекций, но во многих случаях положительный результат появлялся уже на второй или третий день. Энсону оставалось только надеяться, что его пациентке удастся прожить эти два-три дня.

Положив холодную пробирку в карман, Энсон вдруг подумал о том, сколь тщательно вела учет Элизабет. Зная эту женщину, приходилось сомневаться, что она не заметит пропажу. Отрицать и отрицать – такой должна быть его линия поведения. Если он будет твердо стоять на своем, Элизабет придется предположить, что она ошиблась. Энсон тихо закрыл дверь… Когда истекла третья минута, он уже находился в коридоре. Через несколько секунд Франсис вышел из помещения охраны и подошел к нему.

– Вы в безопасности, доктор, – сказал он.

– По крайней мере, сейчас.

– Видеокамеры пишут все на пленку, и запись стирается каждые двадцать четыре часа. Если вам удастся задержать доктора Сен-Пьер на это время, доказательство того, что вы были в хранилище, исчезнет.

Вернувшись в больницу, Энсон дышал уже намного легче, чем уходя из нее. Он никак не мог понять, почему происходят такие резкие изменения в самочувствии – в течение часа, а то и нескольких минут, – то ли из-за недостаточности кровообращения в пораженных болезнью легких, то ли из-за спазмов в бронхах, то ли из-за чего-то еще. Во все более редкие моменты относительно хорошего состояния он старался убедить себя, что у него еще есть время – много времени – до того, когда надо будет принимать срочные меры.

Мариэль пребывала в таком же состоянии, в котором Энсон оставил ее, хотя высокая температура спала и стала почти нормальной. Девочка реагировала на громкие голоса, но лежала почти без движения. У ее матери, жившей в деревне у реки недалеко от больницы, раньше уже умерли от голода двое из троих детей. Социальные работники больницы пытались сделать все, чтобы подготовить ее к возвращению Мариэль, но когда Энсон как-то раз увидел женщину, ему стало понятно, что надеясь на лучшее, она ожидала самого плохого.

Было половина шестого, когда Энсон достал пробирку из кармана и набрал в шприц первую из десяти доз, которые собирался ввести девочке в течение недели. Если она сумеет выжить, то, может быть, ему придется искать способ достать еще одну пробирку. Клинические испытания шли настолько успешно, что уже были рассчитаны оптимальные дозы и графики лечения для различных случаев. Энсон отсоединил резиновую трубку капельницы от иглы и ввел порцию «Сары-9» в содержимое резервуара. Лекарства еще не полностью смешались, когда Энсон почувствовал, что в палате есть кто-то еще. Это и спасло его от слишком резкой реакции.

– Как она? – спросила Элизабет Сен-Пьер.

Она стояла позади Энсона с правой стороны. Он не мог сказать, как долго она там стояла, но, прикинув угол зрения, понял, что коллега могла увидеть пробирку в его руках.

– Состояние плохое, – сказал он.

– Я неожиданно проснулась среди ночи и не смогла больше заснуть, вот и решила приехать посмотреть, как тут обстоят дела. Хотите, я подменю вас, а вы немного отдохнете?

Доктор Сен-Пьер родилась в Яунде и, получив степень доктора медицины в Лондоне, вернулась домой. Она проработала с Энсоном и его командой два года и в больнице, и в лаборатории, а потом стала посредником в его соглашении с Уайтстоунским фондом об обмене права на «Сару-9» на неограниченную поддержку Центра здоровья Африки.

В рассветном полумраке Сен-Пьер внимательно смотрела на Энсона. Элизабет было немного за сорок, чуть полноватую фигуру дополняли орлиный профиль и гладкая кожа цвета черного дерева. Очки в черепаховой оправе казались несколько широковатыми для ее лица, но не скрывали острого проницательного взгляда. Она свободно говорила на полудюжине европейских языков и вдобавок знала несколько племенных наречий своей родины.

– У меня весь день расписан, – сказал Энсон, пытаясь понять, заметила ли Элизабет то, что он сделал, – но думаю, что смогу поспать пару часов.

За годы их сотрудничества Энсон на удивление мало узнал о личной жизни Элизабет – только то, что она недолго была замужем за бизнесменом из Яунде и что у нее остался дом на холме с видом на город. Он знал, что она – врач по призванию, очень грамотный специалист по почечным заболеваниям и признанный эксперт в области пересадки почек.

– Джозеф, вы не хотите рассказать мне, что происходит? – спросила она, переходя с французского на английский.

Энсон замер.

– Прошу прощения?

– Сегодня утром Клодин рассказала мне, что у вас был серьезный приступ.

Энсон разжал стиснутые зубы и провел рукой по нагрудному карману рубашки, удостоверившись, что пробирки не видно.

– У меня легкий бронхит, – сказал он.

– Чепуха, Джозеф. У вас прогрессирует легочный фиброз, и вы знаете это не хуже меня.

Энсон ощутил, как в груди опять появилось знакомое щемящее чувство – сейчас это было бы очень некстати. Он ухватился за сиденье стула и заставил себя дышать медленно. Сен-Пьер опытный клиницист. Ей не потребуется много времени, чтобы распознать надвигающийся приступ.

– Я еще не готов к пересадке, – решительно ответил он.

– Джозеф, после операции вы почувствуете себя другим человеком.

– Мне и сейчас бывает неплохо.

– Как мне убедить вас?

– Сейчас – никак. Послушайте, Элизабет, мне и правда нужно немного поспать перед утренним обходом. Вы в самом деле можете меня подменить? Мариэль я уже сделал все, что нужно.

– Конечно!

Все еще борясь с нехваткой воздуха, Энсон поднялся, поблагодарил Сен-Пьер и подчеркнуто спокойно направился к выходу.

– Джозеф! – окликнула его Элизабет, когда он уже открывал дверь.

Он быстро обернулся.

– Да?

– Подышите кислородом. У вас дыхание двадцать четыре в минуту, и вы делаете паузы в разговоре, чтобы перевести дух.

– Я… я так и сделаю. Спасибо!

Элизабет обошла пациентов, вернулась в свой кабинет и заказала разговор с Лондоном.

– Лаэрт слушает, – раздался в трубке низкий мужской голос.

– Лаэрт, это Аспазия. Говорить безопасно?

– Продолжайте, Аспазия. Надеюсь, вы в порядке?

– Положение со здоровьем Э ухудшается, – сказала Сен– Пьер. – Не знаю, сколько он еще протянет в таком состоянии. Даже если мы получим его тетради и сможем расшифровать записи, проект сильно задержится, если он умрет. Думаю, нужно перебороть его страх и поторопиться с пересадкой.

– Совет согласен.

– Я постараюсь сделать все, чтобы убедить его.

– Отлично. Мы знаем, что можем рассчитывать на вас.

– Только имейте в виду, Лаэрт, совместимость тканей должна быть полной или почти полной, не хуже, чем но одиннадцати пунктам из двенадцати. Я не хочу работать с другим материалом.

– У нас есть сведения, что найден подходящий донор.

– Тогда я продолжаю.

– Хорошо. Детали мы вам скоро сообщим.

– Передайте мои наилучшие пожелания остальным членом совета!

– Что значит Пинкус пропал, миссис Саттерфилд?

Прижав ухом телефонную трубку к плечу, Бен подоткнул под голову тонкую подушку.

– Он хотел выйти на улицу, дорогой, я его выпустила, и он не вернулся.

Бен тяжело вздохнул и уставился в потолок номера 219 в мотеле 6, Окичоби. Было начало девятого утра, и день обещал снова быть безоблачным и жарким. Мотель (52 доллара за ночь в одноместном номере) находился рядом с шоссе в двенадцати милях от того места, где грузовик сбил Гленна. О личности погибшего Бен знал сейчас не больше, чем когда Элис Густафсон впервые посвятила его в это дело, но ему было легче называть его хоть каким-то именем, а не «неизвестным белым мужчиной» или «потерпевшим».