«Пятая колонна» Гитлера. От Кутепова до Власова - Страница 125
Стоит заметить, что на Лубянке к врагам относились при вожде гораздо гуманнее. Может потому, что эти враги были настоящие!
6.
На Лубянке Петр Николаевич Краснов считал, да и надеялся, что его не казнят. Атаман и ярый враг большевизма был уверен в невыгодности своей казни, так как она сделает из него мученика и вызовет нежелательные толки на Западе, где он известен как писатель, а его произведения переведены на семнадцать языков.
На нем была зеленая гимнастерка и длинные штаны. Из-за того, что во время болезни его ноги распухли, ему выдали высокие сапоги с кирзовыми голенищами и кожаным низом. На прогулку ему давали тюремное пальто, черное, с завязками впереди вместо пуговиц, осенью картуз, а зимой серую солдатскую папаху.
Каждые десять дней в бане П.Н. Краснову меняли чистое белье: рубашку, кальсоны, полотенце, простыню и наволочку, а на кровати у него единственного лежало два матраца. Во время допроса на стул Петру Николаевичу подкладывали кожаную подушку, для удобства.
Больше всего Краснов беспокоился о своей жене Лидии Федоровне и очень мечтал, чтобы в эмиграции была издана его последняя рукопись «Погибельный Кавказ».
На что-то еще надеялся и Андрей Андреевич Власов.
Как бывшему биографу Власова, К. Токареву разрешили присутствовать при его допросах в Москве. Не раз они беседовали на Лубянке.
В. Токарев вспоминал:
«Сокамерники завистливо удивлялись, как это ему удалось выпросить двойную норму питания.
– Мне голодно, я большой человек, – жаловался он надзирателям.
– Не большой, а прожорливый, – отмахивались они. Их начальник распорядился выдавать двойную пайку – «чтоб не скулил перед судом».
Однажды Власов спросил у меня:
– Слушайте, какой это приказ Сталина был, что будто бы меня и после войны обязательно найдут и казнят? Вы читали такой?
– Не читал, – отвечал ему, – но слышал.
– Да ведь меня теперь весь мир знает! – восклицал Власов. Возмездие привело его в камеру смертников, а он на что-то еще надеялся!
– А ведь, возможно, меня и не расстреляют. Дадут этак лет двадцать пять – и порядок. Я же спас сотни тысяч русских военнопленных!
Ему напоминали о предательстве. Он возражал:
– Не то говорите, не то… В политике преступление – ерунда, важны результаты. Мой результат – спасение военнопленных от голода и унижения. Так что вспомнят и эту мою заслугу!
Возвращаясь с допросов, Власов злобно ругал своего следователя, которому сам же давал подробные показания, но не доверял его записям и придирчиво вчитывался в протокол, прежде чем подписать. Однажды вернулся возбужденный и даже довольный.
– Нынче мне повезло, – сказал, подмигнув из-под окуляров. Оказывается, его привели к начальнику следственного управления.
Увхода на столике – большая пепельница с горкой окурков. – Я их цоп и за пазуху, – похвалился «освободитель России». Он рассортировал «бычки» по степени их пригодности и сказал: «Живем!»…
После сорокаминутной беседы Власова с Абакумовым начальник внутренней тюрьмы полковник Миронов получил указание:
«На имеющуюся у Вас половину продовольственной карточки прошу включить на дополнительное питание арестованного №31.
В 12.05 30 июля 1946 г. открылось (закрытое) судебное заседание военной коллегии Верховного суда СССР.
После перерыва, объявленного в 13.40, ровно через 28 мин., судебное заседание возобновилось с допроса подсудимого Власова.
Председательствующий: Подтверждаете ли вы ваши показания от 25 мая с.г., т. е. основные ваши показания, – сдаваясь немцам, были ли вы убеждены в правильности действий фашистов и, переходя на их сторону, вы делали это добровольно, согласно вашим убеждениям или как?
Подсудимый Власов: Смалодушничал. Первые шаги в работе начались с Винницкого лагеря, где шла разлагательская работа с участием капитана Штрикфельдта. Я это подтверждаю. Я также подтверждаю, что разговор между мной и Фильгером, который отражен на странице пятой второго тома, имел место, и я тогда дал свое согласие работать на немцев. Капитан Штрикфельдт предложил подготовить листовку, что мной и было выполнено, и после этого выехали с ним в Берлин…
Подсудимый Малышкин: Я сдался немцам из-за трусости…
Подсудимый Трухин: По трусости…
Подсудимый Жиленков: … На допросе у немцев мне было объявлено о том, что я буду расстрелян за антигерманскую деятельность. Проявив трусость и желая во что бы то ни стало спасти свою шкуру, я назвал свою действительную фамилию…
Подсудимый Закутный: Попав в окружение и впоследствии в плен к немцам, я отвечал на все вопросы, которые мне задавались немцами на допросах… Так началось мое падение…
Подсудимый Благовещенский: Я признаю себя виновным в том, что 6 июля 1941 г. после тщетных попыток выйти из леса я попал в плен к немцам…
Будучи в лагере военнопленных, я был дважды сильно избит немцами. В связи с этим я наивно думал и «невинность сохранить и капитал на этом нажить»…
Подсудимый Мальцев: …8 ноября 1941 г. я остался в Севастополе, явился в СС и заявил, что я обижен Советской властью и поэтому готов служить немцам.
Подсудимый Буняченко: …Виновным себя признаю в том, что 17 декабря 1942 г. я добровольно перешел на сторону немцев, я выдал немцам интересовавшие их секреты, я выдал немцам военную тайну…
Подсудимый Зверев: …Признаю себя виновным в том, что в июне 1943 г. добровольно вступил в РОА, изменил советскому народу и Родине…
Подсудимый Меандров: Мои показания на предварительном следствии я подтверждаю, а вина моя заключается в том, что я не оказал вооруженного сопротивления и сдался немцам…
Первый день процесса закончился в 22 часа 50 минут, а 31 июля в 12 часов начался второй.
После перерыва с 16 часов до 18 часов 20 минут подсудимым было предоставлено последнее слово.
Подсудимый Власов: Содеянные мной преступления велики, и ожидаю за них суровую кару. Первое грехопадение – сдача в плен. Но я не только полностью раскаялся, правда поздно, но на суде и следствии старался как можно яснее выявить всю шайку. Ожидаю жесточайшую кару.
Подсудимый Малышкин: …Сейчас не могу объяснить, что сыграло решающую роль в преступлении, которому нет имени. Я пошел против общественного и государственного советского строя. Я дал все показания, я ничего не скрыл, я все изложил. Умирать, конечно, неохота. Но после всего, что мной сделано, как смотреть в глаза людям? Жду сурового приговора.
Подсудимый Трухин: Я изложил всю гадость, мерзость, гнусность моего падения, начиная с 1941 г. Нет имени преступлениям, которые я совершил. Я сознался во всем. Я сделал бесконечно много гадостей и поэтому жду и готов вынести любой приговор.
Подсудимый Жиленков: Я совершил тягчайшее преступление перед партией и Советской Родиной, за что будет справедливым приговором суровое возмездие. Мне, как бывшему партийному работнику, позорно и стыдно быть на этой скамье и отвечать за гнусные деяния. Признаю, что я готов нести наказание, которое найдет нужным применить ко мне Советское правительство… Если су д найдет возможность, чтобы использовать мою жизнь, то я готов загладить мою вину чем угодно и в любых условиях.
Подсудимый Мальцев: Все ясно, я не смею рассчитывать на помилование, скажу только, что до 1938 г. все шло нормально, а потом началось падение. Мысль самая гнусная – это обида на советскую власть за недоверие, которое я стал ощущать после моего ареста. Я просился в армию, мне отказали. Обидевшись на советскую власть я дошел до настоящего состояния. Умереть бы, но с толком – вот что мне хотелось бы на сегодняшний день.
Подсудимый Закутный: Мои преступления безмерно велики и тяжки. Я совершил их против великой партии, членом которой я являлся с 1919 г., против Советского правительства. Я еще не безнадежно потерян для своей Родины и прошу сохранить мне жизнь, дав этим возможность хотя бы частично искупить столь большую мою вину. Прошу дать мне возможность умереть честным человеком, а не врагом своего государства.