Пять веселых повестей - Страница 16

Иногда он возвращался гораздо позже, потому что его прямо на улице перехватывали и зазывали к себе пациенты: то послушать сердце, то проверить лёгкие, а то просто попить чайку.

Мы с Сашей простились до утра и не подозревали, что увидимся гораздо раньше.

А ночью вдруг затрезвонил жёлтый ящик с ручкой на боку, похожий на кофейную мельницу. Он будил нас не впервые: дедушку и по ночам вызывали в больницу или, как он говорил, «на трудные случаи».

Дедушка всегда полушёпотом отвечал в трубку:

- Еду. Ну, какой может быть разговор!

На самом деле ему приходилось не ехать, а идти, потому что машины у него не было. Ботинки дедушка в таких случаях натягивал в последнюю очередь и уже за дверью, а палка его не пересчитывала ступени. Неужели он думал, что я сплю и ничего не слышу?

На этот раз дедушка долго не отходил от жёлтого ящика.

- Так-с… Прескверное положение, - тихо говорил он в трубку. - До Хвостика я буду часа полтора добираться. Это если в обход, по дороге… Да что вы! Откуда сейчас машина? По реке, правда, куда быстрее… Да нет у меня персонального парохода. Вообразите, нету.

Я так стремительно вскочил со своей раскладушки, что средние ножки её подвернулись, подтянули к себе остальные две пары ножек - и раскладушка сама собой стала складываться.

- Есть пароход! Есть, дедушка! Есть!.. - завопил я.

От неожиданности дедушка выронил трубку, она заболталась на шнуре, заколотилась об стенку.

- О чём ты? Какой пароход? - шёпотом, словно всё ещё боясь разбудить меня, спросил дедушка.

- Наш пароход! Наш катер «Неистребимый»!

Дедушка повернулся и стал шарить руками по стене, искать трубку. Наконец нашёл её и прошептал:

- Подождите минутку. Я тут улажу семейные дела…

Он зажал трубку ладонью и обратился ко мне:

- Переутомился ты, что ли? Перезанимался с Сашей? Или, может быть, на солнце перегрелся?

- Я не перегрелся, дедушка. У нас есть пароход. Честное слово, есть!

- Пароход? Вообразите, какую чепуху мелет! - Как всегда в минуты волнения, дедушка обращался к кому-то третьему, как бы незримо присутствующему в комнате. - Какие судовладельцы нашлись!

- Ну, в общем, это мы его так называем… пароходом. А на самом деле это плот. Мы сами построили, честное слово!

- Ах, плот? Так бы сразу и сказал. - Дедушка разжал руку и склонился над трубкой. - Здесь как будто намечается выход. Я приеду… Ну, какой может быть разговор!

Мне очень хотелось самому, без всякой посторонней помощи, перевезти дедушку в заречную часть города, называемую Хвостиком. Это был бы подвиг! О нём могли бы написать в газете, о нём узнали бы все! И тётя Кланя узнала бы. И тогда, может быть, она признала бы наконец, что я достойный сын своей мамы. Но тут же я подумал, что Саша, наверное, никогда бы не уплыл без меня.

- Поскорей, - предупредил дедушка. - Дорога каждая минута. Я пока буду спускаться к реке. А то ведь мы с ней медленно ходим. - Он погладил похожую на крендель ручку своей самодельной палки. - Догоняйте меня!

Я уже был внизу, когда дедушка стуком палки остановил меня.

- Поосторожней! - крикнул он, прикрывая рот ладонью. - Клавдия Архиповна под кроватью топор для воров держит!

Я не боялся топора тёти Клани, потому что хорошо знал, возле какого именно окна стоит Сашина кровать.

Прежде чем забраться на подоконник, я секунду поразмыслил: «Как разбудить Сашу, чтобы он не испугался и не закричал со сна? Может быть, сперва зажать ему рот? Хотя Саша не закричит, он ведь не какой-нибудь Веник».

Я смело вскарабкался на подоконник и увидел, что Саша не спит: он приподнялся на локте и чуть-чуть наклонил голову, к чему-то прислушиваясь.

Не успел я вслух удивиться, как Саша преспокойным шёпотом спросил:

- Что там случилось?

- Ты всю ночь не спишь, что ли? - спросил я.

- Да нет, просто услышал, как ты соскочил с крыльца. У дедушки Антона совсем не такие шаги. Что случилось?

- Очень важное дело! Понимаешь, заболел один человек. Очень тяжело… На Хвостике. Мы должны перевезти дедушку. На плоту!.. Пешком идти очень долго. У него ещё и ноги болят… А по реке же в три раза быстрее!

Пока я всё это объяснял, Саша натянул майку, тапочки и оказался рядом со мной на подоконнике.

Дедушку мы догнали на полдороге. Он шёл не своей обычной неторопливой походкой, какой ходят во время прогулок, а быстрыми и резкими шагами. Спина его всё время напряжённо вздрагивала: нелегко доставался ему каждый быстрый шаг. Дедушка бормотал себе под нос:

- Ведь предупреждал, кажется… Сколько раз предупреждал! Как маленький!.. Как ребёнок… Со смертью играет. Так-с…

«Кого это он пробирает?» - не понял я. Мы прошли мимо зелёного шалаша. Но старый шпиц Берген даже не тявкнул.

- Часовой! - усмехнулся Саша. - Бдительный страж! Дрыхнет себе, как медведь в берлоге.

Подгонять плот к самому берегу не было времени. Дедушка, не раздумывая, присел на камень, скинул ботинки, носки, засучил брюки. Затем он взял в каждую руку по башмаку, палку засунул под мышку и смело пошёл по воде. Мы с Сашей торопливо зашлёпали сзади. На плот дедушка тоже взобрался легко - по крайней мере, быстрей, чем взбирался Веник.

Мы усадили дедушку на маленький ящичек, на котором обычно сидела Липучка, когда разжигала костёр, варила суп или картошку. Я вытащил из воды якорь, и мы с Сашей изо всех сил приналегли сразу на два шеста. «Неистребимый» рванулся с места.

Посреди реки пролегла золотая, словно песчаная, дорожка - это луна освещала наш путь. Берега, которые днём были такими весёлыми, зелёными от травы и пёстрыми от цветов, сейчас казались мрачно насупившимися. И такой же мрачной, таинственной громадой возвышался наш холм. Казалось, что какое-то гигантское чудовище разлеглось на берегу и подняло вверх свою острую морду. Как два глаза, светились где-то высоко два окна.

- Наверно, там больные, - сказал я. Мне всегда казалось, что за окнами, не гаснущими в ночи, мучаются больные люди.

Дедушка сидел ссутулившись, опершись на палку. Карманы брюк и пиджака топорщились от разных пузырьков и инструментов. Немного в стороне, нос к носу, стояли ботинки. Услышав мои слова, дедушка очнулся, приподнял голову.

- Нет, это не больные, - сказал он. - Справа - отделение милиции, а слева… Не знаю… может, кто-нибудь к экзаменам в институт готовится.

«Или к переэкзаменовке зубрит», - тут же подумал я. Мне показалось, что и Саша подумал то же самое. Спорить с дедушкой было смешно: он ведь знал всех больных в городе.

Окраина, именуемая Хвостиком, спала мёртвым сном: ни шороха, ни звука, ни скрипа. На всём берегу светилось одно-единственное окно.

- Там он лежит, - уверенно сказал дедушка.

Поднялся и указал палкой на немигающий и вроде бы зовущий нас огонёк.

В пути, работая шестом, я фантазировал, будто золотистая дорожка посреди реки проложена кем-то специально от города до Хвостика. Но она не сворачивала к нему, а дрожа и переливаясь, убегала вперёд, куда-то далеко-далеко…

Я бросил якорь, и мы во главе с дедушкой зашлёпали к берегу.

Тут я понял, что ночью по огонькам никак нельзя определить расстояние. Издали казалось, что огонёк на берегу. Но в действительности он светился на самом конце Хвостика. «А вообще-то, какая хорошая, добрая вещь - эти ночные огоньки! - подумал я. - Они ведь, наверное, так облегчают дальний путь: всё время чудится, что цель уже близка, и шагать веселее».

Возле маленького одноэтажного домика, остроконечной крышей своей напоминавшего часовенку, нас поджидал невысокий, очень широкоплечий мужчина в белой рубахе, которая, кажется, не сходилась у него на груди. Лица я в темноте не разглядел.

- А-а, приехали!.. Приехали!.. - взволнованно забасил мужчина. Голос у него прерывался, и мне было странно, что такой здоровяк может так волноваться. - С братом у меня плохо… Очень плохо, доктор, - сказал мужчина. - Вы ведь его как-то смотрели…