Пять веселых повестей - Страница 14

- Так ученики вопросов не задают! - возмутился я. - Похоже, что я из детского сада только что пришёл, а ты уже какой-нибудь десятиклассник и экзамен мне устраиваешь.

Но, сказав про детский сад, я сразу вспомнил стихи Маяковского, которые мы там учили наизусть: «Вырастет из сына свин, если сын свинёнок…» Эти стихи я тут же прочитал Саше.

- Раз «свин» - значит, «свинья», - объяснил я.

- Ага, - снова сказал он и снова записал что-то в тетрадку.

В общем, не зря я накануне зубрил правила. И вовсе не из одних только «исключений» русский язык состоит. Напрасно Саша о нём такого мнения!

С тех пор мне очень понравилось «анализировать» слова. Как только услышу какое-нибудь трудное слово, так сразу начинаю разбирать его. И очень часто оно оказывается вовсе не таким уж трудным.

Но и на разборе слов тот первый урок не окончился. Ведь в нашем «классе», к сожалению, распоряжался не учитель, а ученик.

- Давай-ка теперь я подиктую, - сказал Саша и поднялся со стула, уступая мне место.

Но я садиться на это место вовсе не хотел.

- Ты? Мне?! Будешь диктовать?!

- Ага. Я! Тебе! Буду диктовать! - передразнивая меня, ответил Саша.

- Зачем же терять время? Его ведь не вернёшь!

Но мои «педагогические» фразы на Сашу не действовали.

- Диктовать тоже очень полезно, - объяснил он. - Это мне сама Нина Петровна советовала. Она-то уж лучше тебя понимает. «Когда, говорит, диктуешь, очень внимательно вглядываешься в каждое слово». Понятно?

Спорить с Ниной Петровной было опасно. И я, как утопающий за соломинку, схватился за отрывок из Гоголя. Ведь я знал его наизусть.

- Хорошо, успокойся. Никто с твоей учительницей не спорит. Диктуй мне, пожалуйста, первый попавшийся отрывок. - Я взял томик Гоголя. - Вот, например, со слов: «- Поцелуйтесь со своею свиньёю…»

- Что это тебе всё время одно и то же место случайно попадается? - удивился Саша.

«Сейчас обо всём догадается!» - испугался я и с самым независимым видом произнёс:

- Диктуй откуда хочешь. Хоть из «Носа»! Хоть из «Записок сумасшедшего»!

- Да, одно и то же по два раза читать неинтересно, - сказал Саша. - Я что-нибудь другое найду.

Он стал перелистывать страницы, а я от предчувствия своего полного краха, кажется, побледнел, присел на стул и дрожащими пальцами взялся за ручку.

Саша между тем рассуждал:

- У нас вот теперь сборники какие-то однообразные выходят. Если весёлый - то хохочи всё время, пока живот не заболит. А уж если мрачный, так тоже до самого конца… Поседеть можно! А у Гоголя, смотри, как всё разнообразно. Вот Иван Иванович с Иваном Никифоровичем ругаются… Смешно, да? А рядом, на сто девяносто первой странице, «Вий». Мороз по коже продирает! Прочтёшь сборник - и посмеёшься, и поплачешь… Так гораздо интереснее получается. Вот я тебе сейчас из «Вия» подиктую. Самое страшное место!

«Пусть диктует, - подумал я. - Скажу потом, что со страху ошибки насажал. Ничего, мол, не мог сообразить от ужаса. Затмение мозгов произошло. Сила художественной литературы!..»

- Значит, описание Вия, - сказал Саша. - Понятно? Пиши. Только я медленно буду диктовать, чтобы в каждое слово вглядываться… «Весь был он в чёрной земле… Как жилистые, крепкие корни, выдавались его засыпанные землёю ноги и руки…»

- Ой, неужели так прямо и написано: «Весь был в земле»?! - воскликнул я.

- Прямо так и написано. Не веришь, так посмотри!

Это мне только и нужно было. Я, словно бы не доверяя Саше, схватил книжку и прочитал всё, что там было насчёт земли. Ну конечно, уж заодно и безударные гласные разглядел.

- Да, действительно так… Скажи пожалуйста, какой ужас!

Я уселся на место и тут же записал прочитанные фразы.

- «Длинные веки опущены были до самой земли», - читал дальше Саша.

- Ой, неужели прямо до самой земли? - снова поразился я. - Так и написано?

Я снова вскочил со стула и заглянул в книжку.

- «С ужасом заметил Хома, что лицо было на нём железное…» - медленно, будто заучивая наизусть каждое слово, диктовал Саша.

- Ой, неужели такой страшный? Лицо железное?!

Я вскочил в третий раз и, трясясь от ужаса, выхватил у Саши синий томик. А сам с надеждой подумал: «Так я, пожалуй, весь диктант без единой ошибочки напишу!» Но не тут-то было. Саше мои вскакивания со стула надоели.

- Что ты всё время ойкаешь, как Липучка? - сердито спросил он. - А ещё говорил, что всего Гоголя наизусть знаешь!

- Конечно, знаю… - залепетал я. - Но классика, понимаешь, так прекрасна, что каждый раз кажется, будто читаешь впервые.

Саша поморщился: он не любил таких громких фраз.

- Ладно… Сиди смирно - и всё. Если ещё раз вскочишь, как щёлкну по затылку! Понятно?

Понять это было нетрудно. Я продолжал писать диктант.

- Во как Гоголь умел страх нагонять! - не удержался Саша. - У тебя прямо руки трясутся от ужаса.

Если бы он знал, отчего у меня тряслись руки! Кончив читать про страшного Вия, Саша сказал:

- Ну, вот и всё!

«Да, вот и всё! Крышка!» - подумал я и протянул Саше свои каракули. Но он отмахнулся от моей тетради, схватил жестяную кружку и стал постукивать по ней чайной ложечкой, точно так же, как это делал я, когда раньше, давным-давно, играл с бабушкой «в трамвай».

- Звонок! Звонок! Урок окончен! - провозгласил Саша. - Проверять я тебя не буду. Зачем?

- Конечно… не надо… - запинаясь от радости, сказал я. «Спасён! Спасён!!!» И добавил: - У меня ещё и почерк жуткий… Я ведь внук доктора! Понимаешь? Ничего разобрать нельзя!

- Ясное дело, смешно будет, если я вдруг стану тебя проверять, - сказал Саша.

- Факт, смешно, - согласился я.

На самом деле это было бы не смешно, а очень и очень грустно. Я поскорей спрятал свой диктант в ящик дедушкиного стола. «Потом сам проверю», - решил я.

И ещё я подумал о том, что теперь мне нужно будет каждый день вызубривать наизусть не один, а целых два диктанта.

Итак, мы стали заниматься. Занимались мы в любую погоду и даже в такие дни, когда с утра, как бы испытывая нашу волю, вовсю слепило солнце. В небольшой комнатке было душно, и прямо до смерти хотелось искупаться.

Мою волю солнце, конечно, растопило бы в два счёта, но, к счастью, рядом был Саша. А он даже выглядывать в окно не разрешал, чтобы не соблазняться видом Белогорки.

Как-то однажды, не вытерпев, я предложил заниматься по вечерам, после пяти часов. Но Саша обозвал меня «тряпкой» и сказал, что в древней Спарте таких, как я, сбрасывали с обрыва в реку. (Я бы, честно говоря, не отказался, чтобы меня в ту минуту сбросили с холма в Белогорку.) И ещё он сказал, что заниматься нужно только по утрам, потому что утром голова свежая. Спорить со своим учеником я не решался.

Все кругом хвалили меня, говорили, что я «настоящий пионер», потому что жертвую своим отдыхом ради товарища. «Ой, ты прямо до ужаса благородный! Настоящий рыцарь!» - говорила Липучка, по доброте душевной забыв, как мы с Сашей совсем не по-рыцарски выставили её из комнаты. И даже тётя Кланя однажды вынесла мне благодарность.

Вообще-то я избегал встречаться с тётей Кланей, потому что она как, бывало, увидит меня, так сразу начинает сравнивать с Маришкой, то есть с моей собственной мамой. «Да, - говорила она, - Маришка-то поздоровее была…», «Да, Маришка-то как угорелая по улицам не носилась!»

Я, конечно, понимал, что не стою маминого мизинца, что все прекрасные мамины качества, к сожалению, не перешли ко мне по наследству…

Но вот наконец я дождался похвалы и от тёти Клани.

- Да, - сказала она, - Маришка тоже всегда хорошо училась. В этом ты похож на неё… («Как раз меньше всего», - мысленно, про себя, закончил я фразу тёти Клани.) Если вытянешь моего Сашку, спасибо тебе скажу. И Саша скажет.

«Кто кому должен будет сказать спасибо, это ещё большой вопрос», - подумал я. Кстати, Саша был единственный, кто ни слова не говорил о моём благородстве и продолжал командовать мною так, словно учителем был не я, а он.