Пять стихий (сборник) - Страница 5

Но сейчас он был голоден.

Еще со времен службы в "Сайерет маткаль" премьер вывел для себя правило: все нештатные ситуации похожи друг на друга. Потом это хорошо помогало ему в политике. На самом деле неважно, воют сирены или звонят телефоны. Неважно, по каким коридорам бегут люди, и одеты ли они в камуфляж или в серые костюмы, держат ли они в руках «узи» или кожные папки с документами. Важно, насколько четко отдаются приказы, контролирует ли ситуацию младший комсостав, насколько оперативно получает информацию штаб, а главное — на месте ли тот человек, который знает, что нужно делать. Потому что если его не успевают найти вовремя, суета быстро превращается в панику, паника — в хаос, а хаос — в катастрофу.

Там, внизу, в Корпусе Шин, рабочие, как белые муравьи, поднимались по приваренным к корпусам охладителей лесенкам. Наверху, в диспетчерской, дежурный срывал пломбы с опечатанных шкафов и нажимал на красные кнопки, выводя установку на критический режим. Но всё это была та самая суета — нужная, необходимая, но быстро превращающаяся в панику.

Премьер знал, что на сей раз тот, кто должен принять решение — это он сам. И знал, какое решение от него требуется.

Обмотки сверхпроводящих магнитов охлаждались жидким азотом. Лучшая в мире израильская сверхпроводящая керамика теряла сопротивление при минус ста пятидесяти, но была чувствительна к плотности поля. Гелиевое охлаждение было более надежным, но резервные мощности не были рассчитаны на длительную работу. Да и никаких мощностей не хватило бы, чтобы удержать Огонь.

Двое служителей держали за руки третьего: на него выпал жребий. Тот не вырывался, но и на ногах держался с трудом. На его лице был даже не ужас, а просто недоумение: он как будто никак не мог поверить в то, что сейчас будет. Когда резак вонзился ему в висок, он только вздрогнул. Некоторое время он старался не кричать, но после третьего удара начался тот глухой вой, который так часто снился по ночам молодым служителям, еще не привычным к службе. Но он не мог заглушить тяжелого рёва из Корпуса Шин, где надрывались резервные охлаждающие установки.

Когда свежая кровь потекла по рогам жертвенника, в вое охладителей начал прорезываться визг: установки вышли на критический режим.

Второго и третьего зарезали быстро, почти не по правилам.

Грузовик был пропущен на территорию комплекса без пропуска. Личного распоряжения премьера для этого было недостаточно: Комплекс пользовался автономией. Но распоряжение подтвердил профессор Карив: этого было достаточно.

В грузовике сидели солдаты. Они были молоды, веселы, некоторые жевали резинку. Когда прибыл второй грузовик и им пришлось разгружать черные пластиковые мешки, в которых что-то шевелилось, никто уже не улыбался.

— Я никогда себе не прощу. Но ведь мы не можем отказаться от этого, — сказал премьер. — Просто не можем. Это наш единственный козырь. Чёрт возьми, это вопрос выживания.

Они подошли к окну. Территория Комплекса сияла огнями.

— Дешёвая энергия. Они называют это дешёвой энергией.

Первосвященник промолчал. Его лицо было тёмным.

— Национальная гордость, — премьер сжал кулаки. — Наша национальная гордость. Единственный в мире действующий термоядерный реактор. Умные еврейские головы нашли способ стабилизировать дейтериевую плазму. И не хотят поделиться этим секретом с мировым сообществом. Обрекая его тем самым на сохранение морального устаревшего энергетического комплекса…

Из-за стены донесся отчаянный вопль забиваемой жертвы.

…а третий мир — на нищету и отсталость, — с чувством закончил премьер. — Проклятые евреи опять во всём виноваты.

— Иногда мне кажется, что так оно и есть, — ответил, наконец, Первосвященник. У него дрожали руки: ближе к вечеру ему пришлось встать к жертвеннику самому.

— Не надо, профессор, — премьер слегка сжал его локоть. — Никто не виноват. Разве что я. Когда арабы объявили нам нефтяную блокаду, мы могли сдаться.

— То есть ликвидировать Эрец Исраэль. И снова уйти в галут. Навсегда.

— Да. Возможно, это было бы не самым худшим выходом. Но у нас оказалась краплёная карта в рукаве. Вашими молитвами, профессор, мы больше не нуждаемся в нефти.

— Да, не нуждаемся. Теперь мы нуждается в крови, — Первосвященник старательно смотрел куда-то в сторону.

— Вообще-то это обычная цена существования, — премьер поморщился. — Просто в нашем случае это… я бы сказал, слишком выпукло.

— Недавно вы говорили мне, что больше не можете покрывать нас, — Когда-нибудь вы действительно не сможете. Я бы, наверное, не смог.

— Вы не пытались узнать, почему это действует? Что это вообще такое?

— Не знаю, — нехотя ответил Первосвященник. — Мы ровно на том же месте, что и в начале исследований. Мы знаем, что в живой крови содержится нечто. Что оно способно производить странные эффекты с плазмой. И что этого больше в овце, чем в крысе, а в человеке больше, чем даже в стаде овец. И что оно в нем какое-то другое. Ну и ритуал. Кровь надо вытачивать из жертвы по правилам. Странно, что они так хорошо совпадают с тем, что написано в старых еврейских книгах… Остальное — догадки.

Премьер промолчал.

— Завтра вам привезут еще телят и ягнят, — наконец, сказал он. — И, может быть, ещё несколько человек. Но больше у меня ничего нет. Пока нет. Мы должны сократить количество жертв.

— За счёт чего, господин премьер-министр, мы будем сокращать количество? За счёт качества?

Профессор внезапно осёкся.

Премьер тяжело вздохнул.

— Да, профессор, я именно об этом. Ну, к тому, что мы знаем о… о крови и душе.

Первосвященник вздрогнул.

— Нет, — сказал он глухо. — Я… я не могу. Правда не могу.

— Только не надо этого, профессор. Почему вы заказываете телят и ягнят, а не коров и овец? Потому что «этого» больше в молодых, чем в старых. И в них оно какое-то другое, не так ли?

— Я не детоубийца. Я не детоубийца, слышите?!

— Только не надо вот этого, профессор. Мы все здесь убийцы. Только что мы убили тридцать человек. Молодых, сильных. И если можно будет уменьшить жертвы…

— Хорошо. Имейте в виду, младенцы таки должны быть здоровыми. Вы сможете нам это обеспечить?

— Может быть. Да… вы говорили, что чувствуете Огонь.

— Да. Сейчас он спит. Но скоро он проснется, и потребует ещё.

— Может быть, когда мы построим второй стеллатор…

— …то нам придется расширить камеры под Рабочим Залом. Нам нужна будет детская комната. Кроватки. Бутылочки с молоком. Вы таки представляете себе эти бутылочки с молоком?

— Прекратите. Прекратите немедленно.

— Что прекратить? Этот мир, да?

Профессор широко развёл руками.

— Если бы я действительно верил во что-то такое… В высшее начало. В Творца миров. Но Творец миров не допустил бы того, что мы делаем, правда?

Премьер почесал нос.

— Не знаю. Я, наверное, не очень хороший теолог… Мы договорились. Не спрашивайте меня, как я это сделаю, но… устраивайте свою детскую комнату.

— Нашу, господин премьер. Нашу детскую комнату.