Пять экспонатов из музея уголовного розыска - Страница 67

— И вы не сказали об этом Белову?

— Нет, не хотелось портить уже обкатанную историю. Уж больно хорошо она получалась у Василия Петровича.

— Но кто же мог совершить эту кражу?

Он засмеялся.

— Стыдно признаться, но до сих пор не знаю. Чего не знаю, того не знаю. В те годы домушников хватало. Мог тогда к нему забраться на квартиру и тот, кого Василий Петрович прозвал Скособоченным, и другой приятель Мебельщика — Петька Интеллигент. Да мало ли кто!

— Постойте, постойте, — сказал я. — Давайте всё-таки расставим точки над «и».

— Ну как, расставим? — повернулся Усольцев к Константину Кондратьевичу и подмигнул ему.

— Расставим, — согласился тот.

— Пометки на полях рукописи Василия Петровича были или не были?

— Были, — сказал зять Белова.

— Могли они принадлежать Скособоченному или Петьке Интеллигенту?

— Нет, конечно.

— Значит, сделал их, судя по всему, человек достаточно компетентный?

— Надеюсь, — усмехнулся он.

— Кто же?

— Константин Кондратьевич, кто же ещё? — сказал Усольцев.

— А если без шуток?

— Евграф Николаевич не шутит. Так оно и было.

— Странно.

— А что вас, собственно, удивляет? — пожал плечами зять Белова. — Василий Петрович настолько горел этой работой, что невольно заинтересовал и меня, тем более что вопросы имитации материалов для мебели химику значительно ближе, чем искусствоведу.

— Допустим.

— Ну а во время его отъезда мне было поручено присматривать за квартирой. Занятие скучное. Вот я и начал потихоньку читать его рукопись. Ну и не удержался от соблазна сделать на полях кое-какие замечания.

— Но зачем вам с Евграфом Николаевичем потребовалось разыгрывать Василия Петровича?

— А мы не собирались его разыгрывать. Он нас буквально вынудил к этому.

— Константин Кондратьевич!

— А что? Действительно вынудил, — подтвердил хохочущий Усольцев.

— Во-первых, — продолжал зять Белова, — ему очень хотелось поверить в то, что вором был Мебельщик. А во-вторых… Посудите сами, когда говорят, что в ваших замечаниях обнаружено двадцать три орфографические ошибки, вы вряд ли тут же закричите о своём авторстве и уж, во всяком случае, не будете отстаивать его. Зачем мне это? Пусть лучше «чудовищной безграмотностью» отличается Мебельщик. С него взятки гладки.

— А вы действительно… — осторожно поинтересовался я.

— К сожалению. До сих пор не могу подружиться с орфографией. — Наступило молчание.

— Но теперь, когда прошло столько лет, — сказал я, — видимо, стоит восстановить истину.

— Не уверен, — покачал головой Усольцев, — совсем не уверен.

— Зачем? — поддержал его Константин Кондратьевич. — Заблуждение Василия Петровича разве помешало ему закончить свою работу? Нет. А вам оно помешает?

— Да нет, скорей наоборот. Вы с Евграфом Николаевичем подсказали мне неожиданную концовку, которой я, видимо, и воспользуюсь.

У метро мы расстались довольные друг другом. Так что если Василий Петрович считал своим соавтором Гришу Мебельщика, то моими соавторами вполне могли бы стать Константин Кондратьевич и Евграф Николаевич. Особенно Константин Кондратьевич. Но он совсем на это не претендовал и даже просил не упоминать его фамилию в повести о музее Петрогуброзыска. Я его понимаю. Что ни говорите, а двадцать три орфографические ошибки — это многовато не только для доктора химических наук, но даже для кандидата…