Пути развития английского романа 1920-1930-х годов - Страница 2

Когда началась война Моэму было сорок лет. Он был человеком со сложившимися взглядами, преуспевшим драматургом и известным романистом. В первые дни войны он завербовался в автосанитарную часть и служил во Франции. Потом вступил в органы британской разведки, работал в Швейцарии и Америке. За три месяца до Октябрьской революции был послан с секретной миссией в Петроград. В его задачи входило «предотвратить выход России из войны» и «не дать большевикам захватить власть»[3]. Полный провал этой авантюристической миссии и открывшийся процесс в легких заставили его вернуться в Англию. После войны он уехал путешествовать. Для Сомерсета Моэма война не стала тем рубежом, пройдя через который он изменил свои взгляды. Лишь несколько усилилось его презрительно-равнодушное отношение к людям, более бесстрастной стала его манера искусного повествователя. Он не откроет новых горизонтов перед своими современниками, да разве и смог бы это сделать человек, который «поверил, что мы — жалкие марионетки во власти беспощадной судьбы; что подчиняясь неумолимым законам природы, мы обречены участвовать в непрекращающейся борьбе за существование и что впереди — неизбежное поражение и больше ничего…»[4] И все же Моэм знал жизнь и людей и умел трезво смотреть на вещи. Но было бы совершенно напрасно искать правдивые картины действительности и живые портреты современников в книгах тех английских писателей, которые в послевоенные годы стали столпами модернизма в Англии.

В опубликованных письмах и дневниках Вирджинии Вульф нет записей, непосредственно относящихся к событиям 1914–1918 гг. Разумеется, только на основании этого судить о многом еще нельзя. Но нельзя не почувствовать той, может быть и несколько нарочитой, отрешенности от большого мира, которая сквозит в строках ее переписки и дневника… Мир утонченных интеллектуальных интересов… Чтение Софокла и Мильтона, рассуждения о Шекспире и Байроне и новое увлечение — поэзия восходящей звезды модернистов Т. С. Элиота.

И все же события современности не могли не прело миться и в ее творчестве. Отголоски военной темь прозвучат во многих ее романах, почти во всех, начиная с «Комнаты Джекоба» и кончая последней ее вещью «Между актами». Но жизнь и человек исчезают со страниц ее книг. Экспериментаторство и лишенный социальной основы психологизм оборачиваются обесчеловечиванием героя.

Восприятие жизни как необъяснимого хаоса и человека как извечного скопища неискоренимых пороков свойственно Джеймсу Джойсу.

Еще в ранней молодости он покинул родину, и тоска по ней не тревожила его сердце. Начало войны застало Джойса в Триесте, в год ее окончания он жил в Цюрихе, поглощенный работой над романом «Улисс», — энциклопедией модернизма. Говоря об отношении Джойса к событиям военных лет, его биограф американец Эллман пишет, что исход их был ему в высшей степени безразличен[5].

Романы Джойса и Вульф уводили от жизни. Очень скоро бесплодность избранного ими пути оказалась очевидной. Начертанные модернистами сложные лабиринты тайников подсознания не имели выхода. Избранный ими путь оказался дорогой в никуда.

В конце войны Ральф Фокс и Джек Линдсей были семнадцатилетними. Оба учились, готовясь к поступлению в университет. Оба принадлежали к тому поколению, для которого все было впереди — открытие большого мира, восприятие передовых идей своей эпохи, участие в литературно-общественной борьбе, гражданская война в Испании. Они принадлежали к славной плеяде передовой английской молодежи, которой в эпоху бурных 30-х годов предстояло сказать новое слово в литературе и литературной критике.

Фокс станет первым критиком-марксистом в Англии и с присущей ему страстностью будет писать о задачах английского романиста: «Вернуть человеку принадлежащее ему место в романе, ввести в роман полноценный характер, понять и воссоздать личность современного человека во всех ее изменениях»[6].Он будет звать своих современников к освоению лучших традиций культуры прошлого и к созданию на этой основе литературы, отвечающей задачам эпохи, литературы социалистического реализма, которой предстоит «показать человека не только критикующего или человека в безнадежной борьбе с обществом, к которому он не может приспособиться, но человека в действии, стремящегося изменить условия жизни, подчинить себе жизнь, человека, идущего в ногу с историей, способного стать хозяином собственной судьбы»[7].

20—30-е годы нашего века стали для литературы Англии периодом настойчивых поисков. Пути их были различны, но они неизбежно перекрещивались в одном — в стремлении создать образ современника, найти героя своего времени.

Направление и характер этих поисков зависели от многих условий, но основными определяющими моментами оставались мировоззрение и художественный метод писателя. Ими и определялся прежде всего облик героя в произведениях писателей трех основных литературных направлений эпохи — критического реализма, модернизма и молодой, переживающей период своего становления, литературы социалистического реализма.

Свидетелями обесчеловечивания человека становимся мы, обращаясь к романам писателей-модернистов. Процесс утраты общественного и индивидуального начал в человеческой личности протекает по-разному в творчестве Джеймса Джойса и Вирджинии Вульф, Девида Герберта Лоуренса и Олдоса Хаксли. Но всех их сближает стремление изолировать человека от окружающей его социальной среды, объяснить присущие ему недостатки «исконным» несовершенством и порочностью человеческой природы.

Философской основой эстетики модернизма становятся реакционные теории австрийского врача-психиатра Зигмунда Фрейда и французского философа-идеалиста Анри Бергсона. Их взгляды по самой своей сущности близки взглядам модернистов на человека и этим во многом объясняется, почему они получили столь широкое распространение в среде буржуазной художественной интеллигенции, особенно в послевоенные годы, когда буржуазное искусство вступило в полосу нового кризиса. Подобно разрастающейся раковой опухоли фрейдизм и бергсонианство поражали своим влиянием сознание многих писателей, накладывая неизгладимую печать на их творчество.

«Психоанализ, как он был разработан Фрейдом, является апофеозом индивида, крайней степенью интеллектуальной анархии. Бесспорно, он повлиял на английский роман последних двадцати лет больше, чем какое-либо другое идейное течение. Он и привел его зато в состояние почти полного интеллектуального банкротства, хотя некоторые исключительно оригинальные произведения и обязаны значительной долей своей мощи тому раскрытию индивидуальной психологии, которое стало возможным благодаря анализу Фрейда»[8].

Учение Фрейда претендовало на то, чтобы стать философией личности, и именно в таком плане оно и было воспринято модернистами.

В своих трудах — «Лекции по введению в психоанализ», «Психология масс и анализ человеческого «я», «Я и Оно» и др. — Фрейд обращался к изучению природы психического. Однако оно ведется им с идеалистических позиций, что извращает представление о характере психической жизни человека. Фрейд изолирует психическую деятельность личности от окружающего ее внешнего мира. Отвергая роль разума в жизни человека, он уделяет особое внимание стихии подсознательного, полагая, что проникновение в мир инстинктов поможет объяснить поведение человека. Согласно теории Фрейда основным началом, стимулирующим поступки человека, являются сексуальные импульсы.

В практике своей повседневной врачебной деятельности Зигмунд Фрейд имел дело с людьми психически нездоровыми. Он был опытным психиатром и в его работах есть много интересных и ценных наблюдений над характером ряда психических заболеваний. Однако Фрейд не ограничивался сферой того опыта, которым он располагал как врач. На его основе он делает грандиозные по своим масштабам обобщения. Его труды претендуют на гораздо более широкие выводы, чем те, которые вытекают из его наблюдений над амбулаторными случаями описываемых им психических заболеваний. Фрейд стремится к большему — к созданию универсальной картины человеческих отношений, рассматриваемых им сквозь призму психопатологии. Весь мир превращается в психиатрическую клинику, заполненную людьми, разум которых безмолвствует перед мощным напором страстей и ничем не сдерживаемых инстинктов. Картина вырисовывается самая мрачная. В оценке человека и его возможностей фрейдизму свойственен безысходный пессимизм.