Путеводитель по поэзии А.А. Фета - Страница 5

Звуковой строй[12]

В стихотворении используется повтор согласных звуков (аллитерация) в изобразительной функции:

Повтор звука р, очевидно, подражает и урчанию кота, и вою бури (р — так называемый опорный согласный в рифме буря — прищуря). Особенно показательно скопление примеров звука р в третьей строке, изображающей «игру» бури. Благодаря такому звуковому оформлению двух разных мотивов (разгула стихии и домашнего уюта, которое символизирует пение кота) в них обнаруживается нечто общее — голос природы, в одном случае разыгравшейся, в другом — «прирученной»), Мотив бури (свиста) также оформлен звуком с. Однако наибольшее скопление (Шесть случаев) примеров звука с и похожего на него ц, являющегося вариантом исконного (присутствующего морфологически — в постфиксе, частице — ся) с[14], содержится во второй строфе, передающей не игру стихии, а речь, обращенную к мальчику. Очевидно, это не случайно: повеление взрослого обнаруживает для ребенка что-то угрожающее, наподобие бури.

Первая публикация — журнал «Москвитянин», 1842, № 12, с. 285, под заглавием «Даль» и со словом прах (вместо позднейшего пыль) во второй строке В сборник «Стихотворения А. Фета» (М., 1850) вошло в этой же редакции (см.: [Фет 2002, т. 1, с. 167]); В сборник «Стихотворения А. А. Фета» (СПб., 1856) вошло в новой редакции (без заглавия «Даль» и с заменой слова «прах» словом «пыль» (см.: [Фет 2002, т. 1, с. 209]). В этой же редакции вошло в сборник «Стихотворения А. А. Фета. 2 части» (М., 1863. Ч. 1) (см.: [Фет 2002, т. 1, с. 286]).

Замена слова прах словом пыль при подготовке текста сборника 1856 г. была произведена И. С. Тургеневым — редактором этого издания. Об этом свидетельствует его правка в тексте так называемого Остроуховского экземпляра — экземпляра сборника 1850 г., хранившегося в его библиотеке Фета, после смерти поэта перешедшего к родственнику его жены Марии Петровны (урожденной Боткиной) художнику И. С. Остроухову, а затем оказавшегося в архиве Государственной Третьяковской галереи; исправления Тургенева и самого Фета, сделанные в этой книге, были частично учтены в сборнике 1856 г. (см.: [Бухштаб 1959б, с. 709–710, 760]; об И. С. Тургеневе — редакторе стихотворений Фета см. также: [Генералова, Кошелев, Петрова 2002, с. 455–456][15]; [Ранчин 2009]).

При издании в сборнике 1850 г. стихотворение было помещено в состав раздела «Разные стихотворения». В составе этого же раздела стихотворение опубликовано в сборниках 1856 и 1863 гг. В плане неосуществленного нового издания, составленном Фетом в 1892 г., «Облаком волнистым…» также включено в раздел «Разные стихотворения» (см. состав раздела в изд.: [Фет 1959, с. 248–331]).

Стихотворение «Облаком волнистым…» состоит из двух частей, на первый взгляд соответствующих элементам строфической структуры — двум строфам — четверостишиям с перекрестной рифмовкой четных строк и с не рифмующимися нечетными строками 0Б0Б: волнистым — вдали — пеший — в пыли.

В первом четверостишии представлена картина расстилающегося перед взглядом наблюдателя пространства, — по-видимому, степи с лежащей на ней дорогой. Взгляд застит пыль[16], сравниваемая с облаком посредством конструкции «сущ. + прилагательное-эпитет в творительном падеже». Две первые строки содержат зрительный, визуальный образ пылевого облака. Третья и четвертая строки, напротив, говорят о том, чего не видит взгляд, направленный в пространство: «Конный или пеший — / Не видать в пыли!».

Во второй строфе взгляд наблюдателя приближается к неведомому путнику (точнее, этот путешественник приближается к лирическому «я»), и оказывается возможным различить, что это конный: «Вижу: кто-то скачет / На лихом коне». Однако это приближение еще не дает возможности узнавания («кто-то скачет»).

В последних двух строках второй строфы совершается неожиданный смысловой поворот: внезапно, в форме взволнованного восклицания, прорываются чувства любви или дружеской привязанности и одиночества: «Друг мой, друг далекий, / Вспомни обо мне!».

Это обращение отлично от первых шести описательных строк, и потому двухчастная композиция стихотворения, скорее, не 4+4 стиха (как в строфическом делении), а 6+2 (ср.: [Гаспаров 1999, с. 55]).

Неожиданный, резкий смысловой (семантический) поворот характерен и для многих других стихотворений Фета. Так, в концовке «Ах, как пахнуло весной!.. / Это наверное ты!» («Жду я, тревогой объят…», 1886) ожидание появления возлюбленной разрешается смелой метафорой прихода и дуновения весны; завершающие строки «Звезда покатилась на запад… / Прости, золотая, прости!» («Я жду… Соловьиное эхо…», 1842) резко диссонируют с традиционным, привычным для поэзии фетовской эпохи, обычным разрешением — «приходом или неприходом любимой <…> Создавалось резкое впечатление фрагментарности, нарочитой оборванности» [Бухштаб 1959а, с. 34]; в концовке стихотворения «Когда читала ты мучительные строки…» (1887) великолепный предметный, зримый образ прозрачной степной зари внезапно превращается в трагическую метафору душевной смерти «я»: «Ужель ничто тебе в то время не шепнуло: / Там человек сгорел!»[17].

Фет считал эту особенность отличительным признаком художественно совершенного стихотворения, о чем заявил в письме от 27 декабря 1886 г. поэту — великому князю Константину Константиновичу, подписывавшему свои произведения литерами «К. Р.»: «вся <…> сила должна сосредоточиваться в последнем куплете, чтобы чувствовалось, что далее нельзя присовокупить ни звука» [Фет и К. Р. 1999, с. 246].

Слово друг во второй строфе стихотворения «Облаком волнистым…» может быть понято и как мысленное обращение мужчины к мужчине, и как обращение женщины к далекому возлюбленному. Впрочем, в русской любовной лирике слово друг традиционно употреблялось по отношению не только к мужчине, но и к любимой женщине, поэтому и у Фета это может быть и обращением к возлюбленной[18]. Если местоимением «я» («обо мне») обозначена влюбленная женщина, то в таком случае стихотворение — пример так называемой ролевой лирики, в которой поэтическое «я» принципиально отлично от автора текста.