Путеводитель по Галактике для автостопщиков - Страница 7

Толпа раскрыла рты, ослепленная ярким солнцем и молодцеватостью, с которой президентский катер обогнул мыс и вошел в залив. Сияя, он скользил по волнам, описывая широкие дуги. Днище катера не касалось воды, он держался на подушке из ионизированных атомов, но для эффекта он был оснащен ложными стабилизаторами, которые могли опускаться в воду. Они взрезали волны, поднимая их стеной, и оставляли в кильватере пенящуюся борозду, когда катер несся через залив.

Зафод любил эффекты, они ему хорошо удавались.

Он резко завернул штурвал, катер развернулся перед скалой в сумасшедшем крене и, остановившись, закачался на волнах.

Он выскочил на палубу, помахал рукой и улыбнулся трем миллиардам человек. Эти три миллиарда наблюдали за каждым его жестом через глазки маленькой робот-камеры трехмерного изображения, услужливо висевшей в воздухе рядом с ним. Выходки президента были очень популярны в трехмерном изображении, на это они и были рассчитаны.

Он опять улыбнулся. Три миллиарда и шесть человек не знали, что сегодняшняя выходка будет круче, чем кто-либо из них мог рассчитывать.

Робот-камера взяла крупный план наиболее популярной из двух его голов, и он снова помахал рукой. Он был совсем как гуманоид, если не считать второй головы и третьей руки. Его светлые растрепанные волосы торчали в разные стороны, голубые глаза блестели совершенно необъяснимым блеском, а его подбородки были почти всегда небриты.

Рядом с его катером качался и перекатывался на волнах, поблескивая на ярком солнце, прозрачный двадцатифутовый шар. Внутри него плавал широкий полукруглый диван, обитый великолепной красной кожей. Чем сильнее раскачивался и перекатывался шар, тем устойчивее был диван, непоколебимый, как обтянутая кожей скала. Все было сделано, опять-таки, для эффекта.

Зафод шагнул сквозь стенку шара и развалился на диване. Он лениво раскинул две руки по спинке, а третьей смахнул пылинку с колена. Его головы огляделись, улыбаясь, и он положил ноги на диван. Ему казалось, что он вот-вот завопит от переполнявшего его восторга.

Вода под пузырем вскипела и начала бить струей. Пузырь поднялся в воздух, подскакивая и качаясь на водяном столбе. Разбрасывая лучи света, он поднимался все выше на струе воды, падавшей из-под него обратно в море с высоты в сотни футов.

Зафод улыбался, представляя себя со стороны. Смешной способ передвижения, но очень красивый.

На вершине утеса шар замер на миг, скатился по огороженному мостику на небольшую вогнутую платформу и остановился. Под оглушительные аплодисменты Зафод Библброкс вышел из пузыря, его оранжевый шарф горел на солнце.

Президент Галактики прибыл!

Он подождал, пока стихнут аплодисменты, и поднял руки в приветствии.

— Привет! — сказал он.

К нему подбежал правительственный паук и попытался всунуть ему в руки копию заготовленной речи. Страницы с третьей по седьмую оригинала речи в данный момент плавали по дамогранскому морю в пяти милях от острова. Первые две страницы спас дамогранский хохлатый орел, и уже использовал их в строительстве гнезда совершенно новой конструкции, которую сам изобрел. Это гнездо состояло в основном из папье-маше, и вылупившимся птенцам было практически невозможно из него выпасть. Дамогранский хохлатый орел был наслышан о естественном отборе и не хотел рисковать.

Зафод Библброкс знал, что речь ему не понадобится, и оттолкнул экземпляр паука.

— Привет! — снова сказал он.

Все смотрели на него, сияя улыбками. Или, во всяком случае, почти все. Он разглядел в толпе Триллиан. Триллиан была девушкой, которую Зафод недавно увез с какой-то планеты, куда он завернул инкогнито ради забавы. Она была гуманоидной расы, стройной, смуглой, с длинными черными волнистыми волосами, полными губами, забавно вздернутым носиком и загадочными карими глазами. Красный шарф, повязанный на голове, и длинное свободное шелковое коричневое платье придавали ее внешности нечто арабское. Конечно, никто из присутствовавших никогда не слышал об арабах. Арабы незадолго до этого перестали существовать, но даже когда они еще существовали, то находились в полумиллионе световых лет от Дамограна. Триллиан не была кем-то особенным, так, во всяком случае, заявлял Зафод. Она просто везде его сопровождала и говорила ему все, что она о нем думала.

— Привет, милая! — сказал он ей.

Она сдержанно улыбнулась ему и отвела взгляд. Потом снова взглянула на него с более теплой улыбкой, но он уже смотрел в другую сторону.

— Привет! — сказал он небольшой группе существ из прессы, которые стояли рядом, и ждали, когда же он прекратит говорить «привет» и перейдет к президентским изречениям. Он улыбнулся и им, подумав: «Будет вам изречение!»

Однако то, что он сказал далее, было им не особенно интересно. Один из чиновников решил с раздражением, что президент явно не в настроении читать написанную для него превосходную речь, и нажал кнопку на пульте дистанционного управления у себя в кармане. Возвышавшийся в отдалении от них огромный белый купол треснул посредине, раскололся, и половины медленно ушли в землю. Все раскрыли рты, хотя отлично знали, что будет именно так, потому что сами это конструировали.

Под куполом был огромный космический корабль, длиной около полутораста метров, имевший форму кроссовки, совершенно белый и умопомрачительно красивый. В самом сердце его, невидимая, лежала небольшая золотая коробочка, внутри которой находился самый непостижимый уму прибор из всех когда-либо придуманных: прибор, который делал космический корабль уникальным в истории Галактики, и по имени которого корабль был назван — Золотое Сердце.

— Ух, ты! — сказал Зафод Библброкс «Золотому Сердцу». Ничего больше он сказать не мог.

Он повторил, чтобы позлить журналистов:

— Ух, ты!

Толпа снова повернулась к нему в ожидании. Он подмигнул Триллиан, которая подняла брови и посмотрела на него широко раскрытыми глазами. Она знала, что он собирается сказать, и считала его ужасным кривлякой.

— Это поразительно, — сказал он. — Это совершенно поразительно! Этот корабль так поразительно шикарен, что я, пожалуй, угнал бы его.

Прекрасное президентское изречение, абсолютно подходящее случаю. Толпа, оценив, засмеялась, журналисты радостно нажали кнопки на своих суб-эфирных диктофонах, а президент улыбнулся.

Улыбаясь и чувствуя, как колотится его сердце, он нащупал в кармане маленькую парализующую бомбу.

Больше он терпеть не мог. Он поднял лица к небу, испустил дикий вопль в мажорной терции, швырнул бомбу оземь и бросился вперед сквозь море внезапно застывших улыбок.

Простетный Вогон Джельц был несимпатичен даже по вогонским меркам. Его нос куполом возвышался над маленьким свинячьим лбом. Его темно-зеленая резиноподобная кожа была достаточно толста, чтобы он мог играть в политику на вогонской Государственной Службе, и играть хорошо, и достаточно водонепроницаема, чтобы он мог неопределенное время жить в море на глубине до тысячи футов без пагубных последствий.

Это, конечно, не означает, что он любил плавать. У него не было на это времени. Он был таким, каким был потому, что миллиарды лет назад, когда вогоны впервые выползли из неподвижных доисторических морей планеты Вогсфера и упали, тяжело дыша, на девственных берегах, и первые лучи яркого юного Вогсолнца осветили их в то утро, силы эволюции, поглядев, отреклись от них, отвернулись с отвращением и вычеркнули их как нелепую и досадную ошибку. Они не должны были жить.

Факт, что они все же выжили — это, в некотором роде, дань уважения безмозглой упрямости этих существ. Эволюция? — сказали они себе, — да кому она нужна? — и просто стали обходится без того, в чем природа им отказала, до тех пор, пока не научились исправлять наиболее крупные анатомические неудобства хирургическим путем.

Между тем, силы природы на планете Вогсфера работали, не покладая рук, чтобы исправить свой прежний ляпсус. Они создали сверкающих бриллиантами быстролапых крабов, которых вогоны ели, разбивая их панцири железными клюками; высокие дарящие вдохновение деревья, от стройности и цвета которых захватывало дух, вогоны рубили их на дрова и жарили на них крабье мясо; тонконогих газелеподобных существ с шелковистой шерстью и доверчивыми глазами, которых вогоны ловили и садились на них верхом. Они не годились для езды, — их хребты моментально переламывались, но вогоны все равно на них садились.